И с треском захлопнул дверь.
– Чего такое? – спросила Любка. – Чего ему?
– Психи кругом!
– Это точно! – кокетничая, сказала подруга Любки.
– Сейчас будет три сюрприза! – объявил Фуфачев. Зайдя в кухню, он переоделся и явился перед женщинами преображенный, в костюме: – Сюрприз первый!
– Хорош! Хорош! – восхитились женщины.
– Сюрприз второй! – явился Фуфачев вторично – подняв над головой большой флакон огуречного лосьона. Этот сюрприз произвел на женщин гораздо большее впечатление, чем первый.
– Сюрприз третий! – закричал Фуфачев, с вжиканьем расстегнув молнию на брюках и показав.
– Ну уж и сюрприз, – равнодушно сказала Любка.
– Не скажи, не скажи! – закричала ее подруга и, схватив лосьон, стала наливать его в кружки, говоря со вздохами:
– Какие вы милые. Какие гостеприимные. Хорошие люди.
Фуфачев нетерпеливо выпил и поблагодарил ее за такие слова поцелуем, подруга Любки оказалась страстной и тут же в процессе поцелуя всунула длинный трепетный язык в рот Фуфачева, лаская и дразня его чуткие десны, утыканные осколками зубов.
Любка хохотала: она в любовь не верила.
ГЛАВА 41
Итак, с Фуфачевым Неделин расквитался вроде бы достойно – с физической и моральной прибылью для Фуфачева. А вот перед Владиславом Субтеевым было заранее неудобно. Ведь он за него успел достаточно пожить, он и пел за него, создав новый, так сказать, сценический образ, а главное – томило душу то ночное происшествие, когда он, возможно, сильно порезал человека. Вряд ли до смерти, и к тому же человек этот – преступник, но все же… Говорить ли об этом Субтееву? Эта шайка наверняка захочет отомстить, и значит, он подвергает Субтеева опасности. Но не находиться же вечно в чужой шкуре. Да, он виноват – а может, и не он виноват, а некое аномальное явление природы, орудием и жертвой которого он стал. Может, тут и в самом деле что-то связанное с космосом? Кто знает, кто знает – почему, например, Неделин в детстве любил сидеть по вечерам на балконе и смотреть в звездное небо? Он тогда выдумал вдруг, что если долго, очень долго смотреть на одну звезду, то можешь внезапно оказаться там, перенестись за секунду, и смотрел, смотрел, другие звезды как бы пропадали, оставалась лишь эта звезда и становилась все больше и больше, будто он приближался к ней, – но не хватало терпения довести эксперимент до конца; наверное, нужно было смотреть всю ночь. Да и страшно становилось. Откуда у него появилось это? – ведь и не скажешь, что он очень интересовался фантастической литературой, больше любил обстоятельные географические книги про реальные страны, любил расстилать на полу большую карту мира и производил в уме различные усовершенствования: делал подкопы, например, во многих местах под Антарктиду, а потом с помощью большого количества одновременных взрывов отделял ее от земли, превратив в плавучий остров, и мощными кораблями буксировал на новое место в теплые широты, чтобы предоставить новую большую территорию для житья людей. Конечно же, под стаявшими льдами и снегами обнаруживались остатки древней цивилизации, более древней, чем человеческая, но возникала проблема повышения уровня Мирового океана, приходилось срочно спасать Нидерланды и другие территории, находящиеся ниже уровня моря или на одном с ним уровне: насыпались дамбы, возводились плотины; климат теплел, оленеводы Чукотки прислали срочный запрос: как быть, оленям жарко в их теплом меху, следовало указание: оленей заменить на сайгаков, а вместо ягеля вырастить верблюжью колючку.
Детские бредни, но ведь и понятие о коммунизме как высшей стадии человеческого развития тоже похоже на детскую мечту о том, что вот было бы здорово, если бы игрушки, конфеты и мороженое не продавались бы за деньги, а можно было бы взять сколько душе угодно. Подобные мечтания основываются на вере в то, что я буду разумен в той же степени, как и другие, а другие разумны, как я, и что никому не взбредет в голову, когда наступит обильное будущее, взять больше игрушек, чем требуется, и тем более рвать у кого-то из-под носа игрушку, но как быть, как быть с извечным человеческим желанием невозможного: играть во все игрушки мира сразу, иметь власть не только над собой (что, как уверяют философы, есть высшая духовная победа и радость), но и над тысячами, миллионами других, куда денется в каждом из нас тот владетельный султан, который держит в своем мысленном гареме больше женщин, чем суждено ему ночей до конца его жизни? Мрак, мрак, думал Неделин, впервые и неожиданно для себя наткнувшийся на эти мысли, вынужденный перерабатывать их в себе самостоятельно, дилетантски…
Проживая в гостинице последние деньги, Неделин целыми днями ходил по городу. Он уже терял надежду. В самом деле, почему Субтеев должен быть в Полынске? Если он не объявился и не настиг Неделина, это еще ничего не значит, с ним могло случиться всякое: угодил в психушку, уехал в южный город, откуда родом, под машину попал, наконец!..
Как-то вечером он забрел в пивной павильон возле танцплощадки, на которой уже вовсю толпилась молодежь – в небольшом пространстве, огороженном решетчатым металлическим забором, предохранением от безбилетников, те, однако, ловко перемахивали через забор на глазах у дружинников, и пока дружинники ловили одного, десять других проникали в очаг радости – деньги, предназначенные на билет, истратив пивом.
Неделин, облокотившись на перила, наблюдал за танцами. Музыка, толкотня, всеобщее возбуждение; так было давным-давно, когда их мужской технологический факультет пригласил на вечер факультет женский – филологический. Неделин сразу приметил двух подруг, которые не отходили друг от друга, стояли у стены посмеиваясь.
Одна была, естественно, красавица с пепельными распущенными волосами, другая тоже ничего себе, но, в общем-то, серенькая девушка: какие-то кудерышки на голове, глаза неумело обведены черным и синим. Неделин понимал, что шансов на красавицу у него мало, но возмутился своей медлительностью – и пошел приглашать ее на танец.
Красавица и серенькая девушка смотрели на него с улыбками: ну в чем дело?
– Разрешите? – спросил Неделин, глядя куда-то меж ними.
– А кого? – засмеялась красавица.
Неделин посмотрел на нее холодно и повернулся к серенькой девушке, оказывая ей подчеркнутое внимание.
– Вас!
Серенькая девушка пожала плечами (ну что ты сделаешь – пристают и пристают!) и милостиво подала руку. Звали ее – Лена.
Она и стала женой Неделина.
Знакомое лицо мелькнуло в толпе.
Лицо Запальцева, то есть Субтеева в обличье Запальцева!
И тут же оно показалось в другом углу танцевального загона, и тут же – в противоположном.
Несколько их, что ли? – или Субтеев заметил его и мечется, желая скрыться?
Неделин взял билет в кассе, прошел сквозь турникет и контролеров. Он боялся отойти от турникета, смешаться с толпой – Субтеев может ускользнуть. Нет, вот он, вот он! – безмятежно и весело танцует с девушкой лет семнадцати, нашептывая ей что-то, – и вот он же, но уже с женщиной лет тридцати, и ей нашептывает, – нет, вот он, с женщиной лет пятидесяти, которая в ответ на его нашептывания, хохоча, обнажает златые зубы и вся колышется.
Что за чертовщина!
Неделин, расталкивая танцующих, устремился к Субтееву, ориентируясь на златозубое сияние (отражался свет фонарей), хлопнул по плечу, мужчина обернулся и оказался пожилым человеком.
– В чем дело?
– Извините…
Так было несколько раз: завидев Субтеева с очередной партнершей, Неделин спешил к нему, грубо толкаясь, но когда подходил, партнерша оказывалась та же самая, Субтеев же исчезал, на его месте уже был другой. Обливаясь по´том, Неделин опять увидел своего двойника, бросился, подпрыгивая, чтобы поверх голов ежесекундно видеть его, наступил кому-то на ногу, обиженный ухватил его, чтобы отомстить словом или делом, Неделин хотел вырваться, глянул – и! – Субтеев! – и сам схватил его за плечи.
Так они стояли долго, и глаза Субтеева, затуманенные любовной одурью, начали проясняться. Он понял.
– Отойдем, – сказал Неделин.
– Нет.
– Я сказал!
И поволок его в угол площадки, прижал к ограде, посмотрел в глаза.
– Я не согласен! – сказал Субтеев.
– Делать нечего. Ты пойми. Если бы я отдал тебе свое собственное тело, это еще ничего. Но то, в чем ты находишься, оно принадлежит другому человеку.
– А ты кто вообще? Фокусник, волшебник, маг? Инопланетянин? Или это научный опыт такой?
– Неважно. Тебе придется вернуться. Этот другой человек ждет, я должен возвратить ему его тело. А оно у тебя. Понял? Тебе ничего не остается делать, нужно отдать.
– Ни за что. Или давай мне другое, но тоже здоровое.
– Не сходи с ума… Ты ничего такого не успел сделать?
– Я жил. А ты что поделывал?
– Меня, то есть тебя, вся страна знает. Правда, под псевдонимом – Неделин.
– А я вот не знаю! Поди ж ты! – Субтеев понемногу забирал нахальный тон.
– А я вот не знаю! Поди ж ты! – Субтеев понемногу забирал нахальный тон.
– Ты основатель нового направления в рок-искусстве. Смотри, не урони марку. Вот тут все описано. – Неделин показал тетрадку и сунул ее обратно в карман. – Останется тут, при тебе. Главное – опасайся Лены. Она… Тут все описано.
– Какая Лена? Меня ждут, я пошел.
– Стой! – Неделин схватил его за руку. – Я понимаю, тебе не хочется. Но иначе нельзя. Каждый должен нести свой крест. Твой крест – искусство и слава. Мужайся, Владик.
– Иди ты! У тебя все равно не получится. Мне ведь, как я понял, нужно пожелать – обратно? А я не желаю.
Неделин схватил его за грудки, встряхнул, повернул к себе лицом. Все произошло, как он предполагал: Субтеев не хотел перейти в него, но испугался, что может захотеть, и как только испугался этого, как только представил, что это возможно, – перешел.
– Вот и все, – сказал Неделин, отцепляя от себя руки Субтеева. – Прости, брат. Это не я – это природа шутки шутит.
– Сволочь, – прошептал Субтеев. – Не хочу.
– Поздно.
– Отдай, – заплакал Субтеев. – Я ведь повешусь.
– Ну-ну. Люди без рук, без ног, в параличе – живут. Надо быть мужественным.
– Нет! Не смогу! – Субтеев хлопнул себя рукой – и рука вдруг замерла – и закопошилась.
Послышался девичий стыдливый визг, потом – смех, но Субтеев не обратил внимания, он смеялся и показывал Неделину, который тоже был душевно рад этому чуду, но уговаривал Субтеева:
– Спрячь, спрячь, ты что?
А сам, пользуясь бесчувственностью счастливца, доставал у него из кармана несколько рублей, остальные деньги великодушно оставил. Документы же Запальцева, слава богу, Субтеев носил при себе; вот он, бумажник «Бремингъ и K°», в бумажнике – паспорт.
Явились дружинники, взяли Субтеева под локотки, а он, так и не приведя себя в порядок, радостно извивался в их руках, оборачивался и кричал:
– Я скоро вернусь! Я вернусь, милые!
Дружинники ржали.
ГЛАВА 42
Поезд на Саратов – ночью; коротая время, Неделин выпил пару кружек пива и вернулся на танцплощадку.
Он не собирался, конечно, танцевать, сел на одну из лавочек, стоявших по периметру ограждения, положил ногу на ногу, обозначая своей позой необязательность своего присутствия – и то, что одиночество его не тяготит.
Но вскоре к нему подсела девчушка лет шестнадцати, села, по-школьному упершись руками о лавку и скрестив ноги под скамьей.
Джинсы обтягивали эти ладные ножки, их стройно-округлую полноту, руки были загорелы, алый маникюр на ногтях. В дочери Неделину годится.
– Закурить не угостите? – обратилась девушка к Неделину.
– Нет. И тебе рано курить, – мягко сказал Неделин.
– Щас прям! – иронически согласилась девушка. Помолчала и сказала с неожиданной прямотой: – Ты симпатичный мужик. И взрослый. Это интересно.
– Ничего интересного.
– Ну да! Командированный, что ли?
– Допустим.
– Выручи, слушай.
– В каком смысле?
– Я вон там шьюсь. – Она кивнула куда-то в противоположный угол. – Ты сейчас подойди, то есть иди, будто не прямо ко мне, а будто кого-то ищешь, и скажи: «Ленка, ни фига себе, разве ты не в Москве? А я тебя искал, искал! Я, скажи, и на студию ходил, а там сказали: уже снялась и уехала». Я там в фильме в эпизоде снималась, – честным голосом сказала девушка, – меня один режиссер через Полынск проезжал, увидел и пригласил. А я скажу: «Снялась и уехала, а тебе-то что?» А ты скажешь: «Ну как же, я специально сюда приехал тебя искать, тоже фильм бросил, от роли отказался», – то есть ты актер тоже с «Мосфильма». Тебя Андрюша зовут, ладно? Ладно, Андрюша?
– Нашла бы другого кого-нибудь.
– Ты как раз годишься. Тебя никто не знает, и на артиста в самом деле похож. В общем, я жду.
И она смешалась с танцующими, Неделин не успел ей ничего сказать.
Он посидел некоторое время, усмехаясь по-доброму, и пошел по краю площадки. Увидев Лену в окружении подруг, издали замахал руками:
– Ба, Лена, нашел наконец! А я с ума схожу, вся Москва с ума сходит, «Мосфильм» с ума сходит, ты почему уехала, почему от роли отказалась?
Подруги так и впились взорами в Неделина, а Лена сказала:
– Надоели вы мне все. Ты-то зачем приперся?
– Разговор есть. Потанцуем?
– Ты что, тоже съемки бросил?
– Потанцуем, Лена?
И хорошо, что она пошла танцевать, иначе он не выдержал бы, рассмеялся.
– Ты говори, говори, – понукала Ленка. – Они вон пялятся, ты говори что-нибудь, ты меня уговаривай, а я отказываюсь. Нет, нет и нет!
– Поедем в Москву сниматься в кино.
– Нет, я сказала!
– Дадим тебе трехкомнатную квартиру и зарплату пятьсот рублей.
– Нет, и не уговаривай! И ты давай не улыбайся, ты серьезно говори.
– Лена, я тебя умоляю!
– Вот-вот.
– Я тебя умоляю: вернись, я все прощу!
– Ни за что!
– Ты пойми… Я уже не знаю, что говорить.
– Ты убеждай, убеждай. А я не согласна! Нет, я сказала!
– У тебя глаза чудесные, Леночка. Давно школу кончила?
– Нет, я сказала!
– С твоими данными можно действительно поступить в театральный институт. Ты пробовала?
– Нет, я сказала! Теперь я буду вырываться, а ты меня держи за руку. Крепко держи.
Она сделала шаг от него, Неделин удержал ее за руку. Она стала вырываться. И что-то сказала, Неделин не расслышал из-за музыки.
– Что?
– На колени встань. Ну встань. Тебе жалко, что ли? Ну я прошу! Я пересплю потом с тобой, честное слово!
Что поделаешь с тщеславной девчонкой; Неделин встал на одно колено, как в туре старинного танца.
– Ленка! – рявкнул чей-то мощный голос.
Расталкивая танцующих, приближался парень в тельняшке с красно-рыжими волосами.
– Ленка! Он пристает? Убью!
Она успела только испуганно вскрикнуть; красноволосый с ходу двинул Неделина в плечо, а хотел в самую морду, Неделин успел уклониться, упал, подбив кого-то под ноги, тот упал на него.
Свалка. Крики. Топот. Музыка все играет. В лампы полетели камни. Общая драка. Свистки милиционеров.
Неделин по краю, по краю – пробрался к выходу, возле которого стояли с улыбками человек двадцать дружинников, крепкие рабочие парни.
– Ты куда? – спросил один из них.
– Туда.
– Ну иди, – сказал дружинник и, выпуская, дал совершенно непонятно зачем пинка под зад. Нет, действительно – зачем?
ГЛАВА 43
Перейти улицу, еще одну, свернуть – и он дома. Но Неделин идет все медленней, он до сих пор не решил, что будет говорить жене (чуть не подумалось – бывшей жене!).
Он в темных очках, но и в них не чувствует огражденным себя от опасности – и старается не смотреть никому в глаза.
А может, цветов букетик купить на последние деньги? Цветы по летнему времени дешевы. Цветы могут придать его появлению, так сказать, иной тон.
И он с полдороги вернулся к рынку, купил при входе у старухи несколько тюльпанов.
Рядом со старухой сидел безногий нищий на тележке. Он был в зимнем полупальто с рыжим воротником, несмотря на жару; перед ним лежала шапка, в шапке – мелочь и даже рубль (видимо, для приманки; нищий ловил на живца). Неделин повертел оставшийся в руках двугривенный. Как любой средний обыватель, он не верил, что у нищенствующих нет других средств к пропитанию, и считал, что они, попрошайничая, зарабатывают очень приличные деньги. Но опять же – как средний обыватель он был суеверен: нищему подать – удачу приманить, душу спасти – если не всю, то хоть бы часть ее.
Даже сквозь темные очки ему было видно, что морщинистое лицо нищего – красно. Пот стекает крупными каплями. Густые мокрые волосы прилипли ко лбу.
Живет, наверное, один, в какой-нибудь полуподвальной комнатушке, средь голых стен, ест на грязной табуретке, заменяющей стол, спит на грязном тряпье и ко всему привык уже – и к вони жилья, и к своей собственной, и к тому, что целыми днями ноги идут мимо окон; все ноги, ноги с утра до вечера, и нищенство для него давно уже не унижение, а образ жизни.
Неделин снял очки, чтобы лучше разглядеть нищего, и тут же, встретившись с ним глазами, опомнился, испугался, поспешно надел очки.
Но что-то, что-то странное так и подмывало опять посмотреть на нищего незатемненным взглядом. Ощущая тошноту страха где-то в животе, Неделин вновь снял очки. Нищий ответил ему глазами своими, равнодушными, – без вопроса, без удивления, смотрел просто пусто – и в этой пустоте было что-то завораживающее.
Сходишь с ума, сказал себе Неделин.
«Грязный угол. Забвение. Помереть раньше смерти, чтоб не ждать ее, гадину», – шепнул кто-то.
«Я молод еще, мне об этом рано…»
«Все равно – по-прежнему не сможешь жить. Соскучишься».
«Почему? Хочу к жене и детям. Люблю жену и детей. Хочу жить с ними, как нормальный человек!»
«Врешь! Лучше сделай счастье этому убогому. Большего ты в жизни не сумеешь. Благословясь – попробуй!»
«Слова-то какие: „благословясь!“ Я в Бога не верю».
«А он в тебя – верит».
«Казуистика!»