Ева попыталась привести в порядок свои коротко стриженные волосы обычным способом: чуть взъерошив рукой.
— Он в полиции уже лет двадцать. Может, двадцать пять. Говорят, он строг, причем не только к другим, но и к себе, проводит жесткую политику. А главное, раскрываемость у него высокая.
— Напоминает одну мою знакомую. Ева выдернула из шкафа рубашку.
— Возможно.
— Уитни не сказал тебе, как погибла девочка?
— Он хочет, чтобы я попала на место преступления и сама все увидела без предубеждения, ничего не зная заранее. Он даже не сказал, что это убийство. Это мне решать. Мне и судмедэксперту.
Ева взяла с комода и надела свою кобуру с оружием. Рассовала по карманам коммуникатор и сотовый телефон, заткнула за пояс наручники и даже не стала отмахиваться от Рорка, когда он протянул ей легкий летний жакет, который выбрал в шкафу, чтобы она могла прикрыть кобуру.
— Если Уитни лично приехал на место, это означает одно из двух, — проговорила Ева задумчиво. — Или это очень скверно пахнет, или они его личные друзья. А может, и то и другое.
— Раз уж он на месте…
— Вот именно. — Ева села и надела любимые башмаки, в которых предпочитала работать. — Дочка копа. Не знаю, когда я вернусь.
— Это не проблема.
Ева остановилась и оглянулась на Рорка. Вспомнила об упакованных на всякий случай сумках, о прогулке по пляжу под луной.
— Ты мог бы слетать на Кайманы и осмотреть виллу.
— У меня и здесь работы хватает. Есть чем заняться, — Рорк подошел к ней, взял за плечи, когда она встала, и поцеловал в губы. — Дай мне знать, когда что-то прояснится.
— Ладно. Увидимся.
— Берегите себя, лейтенант.
Ева сбежала по ступенькам, почти не замедляя шага, когда Соммерсет, дворецкий Рорка, мастер на все руки и ее вечная заноза, материализовался в вестибюле.
— Я полагал, что у вас выходной до завтра.
— Всплыл труп. Увы, не твой. — Но Ева задержалась в дверях и обернулась: — Уговори его заняться чем-нибудь, кроме работы. Только потому что мне приходится… — Она пожала плечами и вышла за дверь.
Навстречу смерти.
Мало кто из копов мог позволить себе собственный дом с видом на Центральный парк. А с другой стороны, мало кто из копов — да не то что мало, только она одна! — мог себе позволить жить в огромном замке с башнями посреди целого поместья на Манхэттене. Но ей надо было знать, как Макмастерс приобрел свое жилище, и Ева провела быструю проверку, пробираясь сквозь не столь уж плотное по случаю праздничного дня уличное движение.
Капитан Джона Макмастерс, — выдал ей бортовой компьютер, — родился 22 марта 2009 года в Провиденсе, штат Род-Айленд. Родители: Уолтер Макмастерс и Мэри-Бет, урожденная Гастингс. Учился в академии Стоунбридж, затем в Йеле — окончил в 2030 году. Женился на Франклин Кэрол в 2040 году. Один ребенок, Макмастерс Дина, родилась 23 ноября 2043 года. Поступил на службу в Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка 15 сентября 2037 года. Грамоты и награды включают…
— Пропустить, — приказала Ева. — Финансы. Откуда деньги?
Работаю… Текущее состояние равняется приблизительно восьми миллионам, шестистам тысячам. Унаследовал часть состояния деда, Джоны Макмастерса, умершего от естественных причин 6 июня 2032 года, основателя фирмы «Кухни и ванные Мака» со штаб-квартирой в Провиденсе. Доходность компании в настоящий момент…
— Ладно, хватит. Я получила ответ на свой вопрос.
«Семейные деньги, — размышляла Ева. — Получил образование в Йеле. Стал копом по наркотикам в Нью-Йорке. Любопытно. Одна жена, двадцать пять лет супружества, грамоты и награды по работе. Дослужился до капитана». Все это вписывалось в ее представление о Макмастерсе.
Хороший, крепкий коп. Солидный.
А теперь этот солидный коп, которого она почти не знала, специально затребовал ее в качестве ведущего следователя по делу об убийстве его единственной дочери. Интересно, почему?
Что ж, она его спросит.
Добравшись до места, Ева припарковалась позади черно-белой полицейской машины, включила знак «На дежурстве», а сама тем временем осмотрела дом. «Неплохая берлога», — подумала Ева. Она вышла из машины и взяла полевой набор. Дом показался ей солидным, хотя она сама понимала, что злоупотребляет этим словом.
Построен еще до Городских войн, отлично реконструирован, сохранил свой облик. Осталось несколько шрамов, но они лишь придавали строению еще больше солидности. Дом выглядел респектабельно. Розовый кирпич, кремовая отделка наличников, высокие окна… Ева заметила, что на всех окнах до единого включены защитные экраны.
Горшки с цветами стояли на страже по обе стороны от невысокого крыльца. Приятный штрих, подумала Ева. Впрочем, сама она, пересекая тротуар и подходя поближе, больше заинтересовалась охранной системой.
Камеры полного обзора, смотровой экран, сенсорная пластинка для большого пальца и — она готова была держать пари! — замки, активирующиеся голосовой командой с добавочным кодированным ответвлением. Коп, особенно коп с хорошими деньгами, уж конечно, позаботится, чтобы его дом был максимально защищен. И дом, и все, что в нем находится. И все, кто в нем живет.
И тем не менее его несовершеннолетняя дочь лежала в этом доме мертвая.
Все предусмотреть никогда не удается.
Ева вынула из кармана свой жетон, показала его патрульному у дверей, а потом прикрепила к поясу брюк.
— Они ждут вас внутри, лейтенант.
— Вы первым прибыли на место?
— Нет, лейтенант. Первые прибывшие на место там, внутри, вместе с майором, капитаном и его женой. Нас с напарником командир вызвал по рации. Мой напарник сторожит заднюю дверь.
— Хорошо. Скоро прибудет моя напарница, детектив Пибоди.
— Меня предупредили, лейтенант. Я ее пропущу.
«Не новичок, — отметила Ева. — Опытный и закаленный. Интересно, кто их вызвал: Уитни или Макмастерс?»
Ева посмотрела направо, налево и представила себе людей из соседних домов. Они не спят, наблюдают, но они слишком хорошо воспитаны или слишком напуганы, чтобы выйти поглазеть.
Ева вошла в прохладную просторную прихожую, разделенную лестницей. На столике в прихожей, отметила она, ваза со свежесрезанными цветами. Их поставили не раньше вчерашнего дня. Небольшая плоская чаша с какими-то разноцветными леденцами. Все оформлено в теплых, мягких тонах. Никакого беспорядка, разве что пара лаковых босоножек пурпурного цвета не на месте: одна возле кресла с высокой спинкой, другая выглядывает из-под него.
Майор Уитни вышел из дверей слева. Он заполнил весь дверной проем своим массивным телом. На его темнокожем лице лежала печать тревоги.
Но голос майора, когда он заговорил, звучал ровно. Он не позволил эмоциям овладеть им: слишком много лет прослужил в полиции.
— Лейтенант, мы здесь. Прошу вас задержаться на минутку, перед тем как подниметесь на место преступления.
— Да, сэр.
— Прежде всего хочу вас поблагодарить, что согласились взять это дело. — Увидев, что Ева удивлена, Уитни улыбнулся. — Знаю, я вам его навязал, а надо было спросить. Чтобы это был ваш выбор.
— Это не вопрос, майор. Раз капитан меня хочет, он меня получит.
Уитни кивнул и отступил в сторону, пропуская ее в комнату.
Увидев миссис Уитни, Ева испытала шок. Жена майора наводила на нее страх своими безупречными чопорными манерами, ледяным тоном и неприступностью. Но в эту минуту миссис Уитни была полностью поглощена утешением женщины, сидевшей рядом с ней на небольшом диване в элегантной гостиной.
Кэрол Макмастерс, в отличие от высокой и представительной Анны Уитни, была миниатюрной темноволосой красавицей. Ее заплаканные черные глаза были ослеплены горем. Ее худые плечи подрагивали, словно от холода.
Макмастерс встал, когда вошла Ева. На вид, прикинула она, шесть футов четыре дюйма. Высокий, худой, почти костлявый. Одет по-спортивному: джинсы и футболка. Ах да, он же вернулся из краткого отпуска. Волосы, темные, как и у его жены, но вьющиеся «мелким бесом», пышной шапкой обрамляли худое лицо с глубокими продольными бороздами на щеках. В юности эти борозды, наверное, были ямочками. Светло-зеленые глаза мужественно встретили взгляд Евы. Она увидела в них горе, шок и гнев.
Он подошел к ней и протянул руку.
— Спасибо, лейтенант… — Похоже, ему не хватило слов.
— Капитан, я глубоко сожалею о вашей утрате.
— Это она? — Кэрол с трудом поднялась с дивана, слезы покатились у нее по щекам. — Это вы — лейтенант Даллас?
— Да, мэм. Миссис Макмастерс…
— Джона сказал, что это должны быть вы, что вы лучше всех. Вы найдете того, кто… как… Но ее все равно не вернуть. Моя девочка… Ее все равно не вернуть. Она наверху. Она наверху, а я даже не могу побыть с ней. — Голос Кэрол, охрипший от горя, повысился до истерических нот. — Они не дали мне побыть с ней. Она мертва. Наша Дина мертва.
— Это она? — Кэрол с трудом поднялась с дивана, слезы покатились у нее по щекам. — Это вы — лейтенант Даллас?
— Да, мэм. Миссис Макмастерс…
— Джона сказал, что это должны быть вы, что вы лучше всех. Вы найдете того, кто… как… Но ее все равно не вернуть. Моя девочка… Ее все равно не вернуть. Она наверху. Она наверху, а я даже не могу побыть с ней. — Голос Кэрол, охрипший от горя, повысился до истерических нот. — Они не дали мне побыть с ней. Она мертва. Наша Дина мертва.
— Ну же, ну же, Кэрол, ты должна дать лейтенанту поработать. — Миссис Уитни тоже поднялась с дивана и обняла Кэрол за плечи.
— Почему мне нельзя просто посидеть с ней? Разве я не могу просто…
— Скоро, совсем скоро, — уговаривала ее миссис Уитни. — А пока я побуду с тобой, Кэрол. Лейтенант позаботится о Дине. Хорошо позаботится.
— Я отведу вас наверх, — сказал Уитни. — Анна!
Миссис Уитни понимающе кивнула.
Сдержанная и властная, думала Ева, но она сумеет хоть ненадолго успокоить родителей, потерявших дочь.
— Ты оставайся тут, Джона. Я скоро спущусь, — распорядился Уитни. — Лейтенант!
— Вы дружите домами с родителями убитой? — спросила Ева, отойдя в сторону.
— Да. Анна и Кэрол вместе заседают в благотворительных комитетах и часто ходят друг к другу в гости. Мы общаемся. Я привез жену как друга Кэрол.
— Да, сэр. Я думаю, это правильно. Она поможет.
— Это очень тяжело, Даллас. — Голос у Уитни был свинцовый. Он начал подниматься по ступенькам. — Мы знали Дину с детства. Могу вам сказать, что она была для них всем на свете. Прелестная, умненькая девочка.
— В доме отличная охранная система, насколько я могу судить. Вы не знаете, сигнализация была включена, когда Макмастерсы вернулись этим утром?
— Замки были заперты. Джона обнаружил, что камеры отключены, а диски за последние два дня изъяты. Он ничего не трогал, — добавил Уитни, поворачивая налево на лестничной площадке. — И Кэрол не дал ничего трогать… Только, только… девочку. Но он не дал жене сдвинуть тело с места, что-то стронуть на месте. В первые секунды они были в шоке, это можно понять.
— Да, сэр. — «Ужасно неловко, — подумала Ева, — допрашивать по делу собственное начальство». — Вы не знаете, в котором часу они вернулись домой?
— В восемь тридцать две. Я взял на себя смелость проверить режимную запись замков. Это подтвердило показания Джоны. Я дам вам копию его заявления с моего домашнего телефона. Он мне сразу позвонил, сказал, что хочет пригласить вас следователем, и попросил меня приехать немедленно. Я не опечатывал место — ее спальню. Там ничего не тронуто. — Уитни указал на комнату, а сам отступил на шаг. — Я думаю, мне лучше спуститься вниз, а вы приступайте к работе. Когда приедет ваша напарница, я сразу пошлю ее наверх.
— Да, сэр.
Уитни кивнул и со вздохом бросил взгляд на открытую дверь спальни.
— Даллас… это очень тяжело.
Ева выждала, пока он не начал спускаться вниз по лестнице. Оставшись одна, она вошла в комнату и взглянула на юную мертвую Дину Макмастерс.
2
— Включить запись. Лейтенант Ева Даллас на месте убийства. Убита Макмастерс Дина.
Сначала она внимательно оглядела комнату и достала из полевого набора баллон с изолирующим составом, обработала руки и ботинки. Просторная комната, хорошо освещенная, много воздуха, тройное окно — защитные экраны задействованы — с видом на парк. Под окном кушетка с мягким сиденьем, по ней разбросаны яркие цветные подушки. На стенах, выкрашенных в сиреневый цвет, постеры с фотографиями известных актеров, музыкантов… У Евы сжалось сердце, когда она увидела на рекламном плакате фото своей подруги, эстрадной певицы Мэвис Фристоун: разметавшиеся голубые волосы, руки торжествующе вскинуты. И лозунг: «Быть мамой классно!»
А внизу Ева увидела автограф. Крупным детским почерком Мэвис было выведено: «Привет, Дина, ты тоже классная! Мэвис Фристоун».
Наверное, Дина подсунула Мэвис этот плакат на каком-нибудь концерте или светской вечеринке, и Мэвис — веселая, смеющаяся Мэвис — надписала его Дининой ручкой с лиловыми чернилами. Шум, свет, яркие краски, словом, жизнь. Такой волнующий сувенир для шестнадцатилетней девочки! Она же не могла знать, что ей отпущен столь малый срок, чтобы порадоваться автографу Мэвис!
Часть комнаты была оборудована под кабинет: лакированный белый письменный стол, полки, дорогой компьютер с коммуникационным блоком, диски в прорезях, все аккуратно, все разложено по местам. Другой уголок был обустроен для отдыха, для общения с подругами. Здесь тоже никакого беспорядка: пышные подушки, мягкие пледы, целая коллекция плюшевых игрушек, наверное, собираемая с детства.
Щетка для волос, ручное зеркало, несколько пузырьков разной формы, плоская чаша с морскими раковинами, три фотографии в рамочках на туалетном столике, таком же белом и лакированном, как и письменный стол.
Мягкие ворсистые коврики на натертом до блеска паркете. Тот, что у самой кровати, заметила Ева, лежал неровно. Это он оттолкнул коврик, поняла Ева, или она на нем споткнулась.
Трусики — простые, белые, ничем не украшенные — валялись на ковре.
— Он снял с нее белье, — сказала Ева вслух, — и отбросил в сторону.
По обеим сторонам кровати стояли ночные тумбочки, а на них — дорогие, замысловатые лампы с абажурами с оборочками, бахромой и кисточками. И опять — один из абажуров криво сидел на основании. Задет рукой или локтем. Все остальное свидетельствовало о любви к порядку, к милым девчоночьим безделушкам.
Пожалуй, девочка была немного наивна для своего возраста, подумала Ева. И вспомнила, какой сама была в шестнадцать лет. Она считала дни до совершеннолетия, ей хотелось поскорее вырваться из воспитательной системы. В ее мире, в ее детстве не было ничего розового, никаких оборочек, не было ковриков и плюшевых мишек.
И все-таки она чувствовала, что эта комната принадлежит шестнадцатилетней девочке, надолго задержавшейся в детстве, только-только начавшей становиться женщиной, которой ей уже не суждено стать. Она умерла, пережив наяву самый страшный ночной кошмар.
В центре этой симпатичной, уютной девичьей комнаты стояла кровать со следами жестокого насилия. Скрученные в жгут бело-розовые простыни, все в пятнах засохшей крови, служили путами. Он их использовал, чтобы привязать ее ноги к столбикам у изножия кровати. Чтобы держать их раздвинутыми.
Она боролась. Синяки, содранная кожа на лодыжках, на обнаженных бедрах, с задранной пурпурной юбочкой, доказывали, что она отчаянно сопротивлялась, пока он жестоко насиловал ее. Ева присела на корточки у кровати, подалась вперед, повернула голову набок и разглядела полицейские наручники, которыми руки жертвы были скованы за спиной.
— Полицейские браслеты. Убитая — дочь полицейского. Видны следы сопротивления — синяки и ссадины на руках. Она не сдалась без боя. Признаков расчленения, серьезных увечий нет. Есть синяки на лице, указывающие на удары, синяки на шее, указывающие на удушение руками.
Ева осторожно раскрыла рот убитой, осветила полость маленьким фонариком и поднесла ко рту лупу.
— Нитки и обрывки ткани в зубах, на языке. На губах, на зубах — кровь. Она глубоко прокусила губу. На наволочке видна кровь, возможно, слюна. Вероятно, он душил ее подушкой. Одежда в беспорядке, но не снята, блузка на плечах разорвана, пуговицы оторваны, — продолжала Ева, исследуя тело сверху вниз. — Задрал, порвал, скомкал, но классические сексуальные игры и приемы насильника его не занимали.
У Евы ломило затылок, во рту пересохло, но она продолжала методично и внимательно исследовать повреждения, нанесенные жестоким изнасилованием.
— Истязания. Удушение руками и подушкой, изнасилование, опять удушение, опять изнасилование. Вагинальное и анальное. Многократное, судя по кровоподтекам и разрывам. — Ева почувствовала, как пресеклось дыхание: легкие не желали работать. Она усилием воли заставила себя выдохнуть. Вдохнуть. Снова выдохнуть. — Кровь из вагинальной зоны: жертва могла быть девственницей. Требуется подтверждение медэксперта.
Ей пришлось выпрямиться и сделать еще несколько успокаивающих вдохов-выдохов. Она не могла себе позволить выключить запись, чтобы успокоиться, и не хотела, чтобы на записи было видно, как сильно у нее дрожат руки, как поднимается к горлу тошнота.
Она-то знала, каково это — быть такой беспомощной, напуганной, избитой и изнасилованной.
— Можно предположить, что в этот момент сигнализация была включена. Затем камеры были отключены, диски изъяты и унесены. Нет видимых признаков взлома — экспертам проверить. Она открыла дверь, она его впустила. Дочь полицейского. Она его знала, доверяла ему. Изнасилование и убийство лицом к лицу. Он ее знал, хотел, чтобы она видела его лицо. Это дело личное, очень личное.