Поначалу это можно было делать, совершенно не таясь. Саймон не оглядывался и вообще, похоже, забыл о нашем существовании, едва мы скрылись с его глаз. Но на опушке, за которой начиналась территория завода, мы остановились. После чего растянулись в цепь, залегли в сухой траве и достали бинокли. А Саймон продолжал идти на свет, качаясь из стороны в сторону и издавая пьяные выкрики.
Рыбозавод был обнесен ограждением из обычной металлической сетки. Но внутри, возле корпусов, виднелись укрепления – легкие баррикады, сооруженные из мебели, контейнеров, поддонов и иного подручного хлама. Объект не являлся стратегическим – вряд ли горожане стали бы проливать кровь за тех, кого они здесь содержали, – и потому не был рассчитан на длительную оборону. Тем не менее брать его штурмом мы все равно не рискнули. Ради чего и затеяли всю эту игру с «засланным казачком».
Не будь он сильно пьян, вряд ли нам удалось бы использовать его в этом качестве. На трезвую голову Саймон мог поступить благородно: он или отказался бы возвращаться к своим после того, как был «осквернен» нами, или даже покончил с собой. Но, проведя с ним алкогольную подготовку, мы усыпили в нем предательский разум и отдали пленника на попечение одним лишь инстинктам. Которые и вели его сейчас прямиком на свет. К товарищам, у которых он хотел после всего пережитого обрести утешение и поддержку.
Ворота – трубчатая рама на колесиках, обтянутая той же сеткой, – оказались заперты. Руки Саймона были связаны за спиной, поэтому он сначала потыкался в преграду грудью, пытаясь сдвинуть ту в сторону. Это не принесло результата, и он взялся с криками пинать сетку, требуя, чтобы его немедленно впустили.
Вопли позднего визитера были услышаны. Едва он поднял шум, как от баррикады к нему устремились двое охранников с винтовками. Кажется, кто-то из них узнал Саймона по голосу, потому что оба они сразу же опустили оружие и бросились открывать ворота. То, что он оказался пьян, никого не удивило – очевидно, сегодня в Паркдейле это был распространенный грех.
Сетчатая перегородка отъехала в сторону, гость ввалился в ворота, и охранники получили первый неприятный сюрприз. Мы понятия не имели, как пребывание в нашей компании могло осквернить аборигена – для нас каким он был, таким и остался. Но подвергнутые психотропному воздействию – по версии аль-Наджиба – другие аборигены так не считали. Тут же их винтовки снова нацелились на собрата, только вместо выстрелов ему было приказано поднять руки и лечь на землю лицом вниз.
Плащ-накидка связанного Саймона не позволяла охранникам увидеть, почему он не может исполнить их приказ. Поэтому они, видимо, объяснили его строптивость опьянением. Судя по всему, при контакте зараженного человека с обычным скверна уже не передавалась, потому что сограждане без опаски подступили к Саймону вплотную и схватили его. Но прежде чем повалить его наземь, они решили сорвать с него дурацкую неудобную накидку…
…И обнаружили под ней второй сюрприз, который поверг их в еще больший ужас!
Жаль, было далековато, и мы не могли увидеть в этот момент выражения их лиц. То-то небось они повытягивались, когда под накидкой нашего «казачка» обнаружился разгрузочный жилет, карманы которого были битком набиты взрывчаткой. Саймон не просто нес ее на себе – он являлся ходячей бомбой с часовым механизмом, прикрепленным к его груди и уже ведущим обратный отсчет до взрыва, показывая убывающие минуты и секунды на маленьком электронном табло.
И времени на то, чтобы разрядить бомбу, у охранников оставалось крайне мало – пять с небольшим минут. Мы знали это совершенно точно, потому что секундомер на моих часах был синхронизирован с таймером на «поясе шахида».
Обезвреживание бомбы… Я бы весьма удивился, если бы кто-то из стражей изолятора взял на себя эту смертельно опасную работу. Но, как, впрочем, и ожидалось, героев среди них не нашлось. Узрев ведущий обратный отсчет таймер и внушительное количество навешанной на смертника взрывчатки, охранники в ужасе переглянулись, попятились, почти в один голос выкрикнули «O, holy shit!» и, не сговариваясь, рванули наутек. Но не прочь с завода, а обратно, к корпусам. Туда, где находились их товарищи, которые еще не ведали о нависшей над ними угрозе. И которых эта парочка сочла своим долгом о ней предупредить.
Возможно, пьяный Саймон и сознавал, в какое страшное оружие мы его превратили. Но его замутненный водкой рассудок отреагировал на бегство собратьев вполне естественно – заставил Саймона броситься следом за ними. Однако, если ходить в таком состоянии он еще мог, то спринтерские рывки были ему уже противопоказаны. Пробежав несколько шагов, «камикадзе» споткнулся и упал, треснувшись лицом об асфальт. После чего так и остался лежать ничком, видимо, потеряв от удара сознание.
Срочная эвакуация с рыбозавода касалась только охранников. И немудрено: часики неумолимо тикали, и вывести отсюда узников представлялось уже невыполнимой задачей. Поэтому при грядущем взрыве они должны были погибнуть. Что никого особо не волновало, ведь их и так оставили в живых лишь из сострадания. А теперь и оно было забыто. Напуганные охранники в панике выскакивали из корпусов, перепрыгивали через забор и стремглав улепетывали в лес, дабы успеть отбежать подальше, прежде чем все здесь взлетит на воздух.
– Вперед! – скомандовал я группе, когда последний из беглецов перемахнул через ограждение. Следовало понимать, что на территории завода больше не осталось врагов, и нам не придется тратить на них патроны.
Мы вскочили на ноги и, пригнувшись, поспешили к заводским воротам. На все про все у нас было не более пяти минут. Так что пришлось забыть о конспирации и действовать в лучших традициях штурмовиков-спецназовцев: стремительно и беспощадно.
Ах да, я ведь запамятовал о самом главном – о взрыве, которого так испугались охранники и который должен был вот-вот прогреметь!.. По крайней мере, так они думали. В действительности же никакой взрыв им и рыбозаводу не угрожал. Ну разве что они сами, убегая, забыли выключить газ или бросили тлеющий окурок возле бочки с бензином.
Хвала Голливуду и обожающим смаковать акты насилия телерепортерам: сегодня нет нужды объяснять простым американцам, и не только им, как выглядят взрывные устройства террористов-камикадзе. Даже обычная домохозяйка или подросток могут во всех подробностях описать вам «пояс шахида», даже не глядя на него. А если они вдруг увидят эту штуковину воочию, то сразу же поднимут тревогу и бросятся бежать.
У нас имелось достаточно взрывчатки, чтобы соорудить настоящий пояс смертника. Да только зачем он нам сдался, если мы могли обойтись без взрыва, стрельбы и смертоубийств? Напилив в лесу три десятка ровных одинаковых палок длиной около тридцати сантиметров каждая, мы обмотали их коричневым скотчем и прикрепили к ним отдельные провода, после чего они стали похожи на динамитные шашки. Затем мы рассовали их в разгрузочный жилет, а другие концы проводов подцепили к настоящему таймеру-взрывателю, который закрепили на самом видном месте. Под ним для полного правдоподобия и отвода глаз повесили несколько электронных штучек из запасов Крупье – реле, клеммную коробку и еще какую-то ерунду, – и тоже соединили их проводами. На вид вышло довольно грозное и сложное устройство, хотя единственной функционирующей деталью в нем был лишь вышеназванный таймер.
Чтобы пьяный «камикадзе» не испортил раньше времени нашу бутафорию, его руки оставили связанными. А чтобы она стала сюрпризом для охранников, Саймона вдобавок нарядили в плащ-накидку. И, запустив на таймере обратный отсчет, отправили на дело. С которым он справился просто превосходно. И без малейших усилий со своей стороны очистил нам рыбозавод от противника гораздо быстрее и гуманнее, чем если бы мы брали тот штурмом.
– Негоже оставлять этим олухам столько ценного добра! – пояснил Крупье, срезая с лежащего в отключке Саймона обнулившийся таймер и прочую электронику. – Для них оно – мусор, а нам так или иначе еще пригодится.
– Поторопись! – крикнул я ему, не сбавляя хода. – И как закончишь, сразу вызывай сюда Ширу!
Капитан показал мне большой палец – дескать, вас понял! – и продолжил «разряжать» псевдобомбу. А мы, не снижая шага, направились прямиком к сырьевому складу. Туда, где, по словам Саймона, жители Паркдейла держали своих якшавшихся с нечистью, оскверненных сограждан.
Изолятор был оборудован довольно просто. На складе имелась дюжина бассейнов для живой рыбы. Выкачав из них воду, инквизиторы поместили туда узников и сверху перекрыли резервуары железными решетками. На прогулки этих бедолаг вряд ли выводили, а кормили, просовывая еду сквозь прутья решеток. Несмотря на неприглядные условия содержания, в «камерах» было относительно чисто – судя по всему, все экскременты регулярно смывались из шлангов в сливные отверстия бассейнов.
В каждом из них сидело по пять или шесть человек. Мужчины, женщины и дети были, естественно, разделены. Мы не считали, но по беглым прикидкам всего в изоляторе находилось около полусотни «зараженных». На наш взгляд – совершенно обычных людей, но сами они явно считали иначе, воспринимая себя и своих сокамерников в облике монстров. Я понял это, когда ни один из них не запрыгал при виде нас от радости и не стал умолять освободить его. Наоборот, узники таращились на нас из-за решеток с таким ужасом, что мне даже захотелось перед ними извиниться. За то, что мы посмели вероломно сюда ворваться и напугали их.
– Прикажете открыть камеры, полковник? – осведомился у меня шейх, с опаской глядя на угрюмо помалкивающих арестантов.
– Вот еще! – бросил я в ответ. – Зачем нам освобождать этих людей? Да они же сразу набросятся на нас, чтобы поквитаться с нами за то, что мы якобы осквернили их чистые, непорочные души! Нет уж, пускай торчат здесь столько, сколько отмеряно им судьбой. А я выступать в ее роли категорически отказываюсь.
Крайняя камера была, однако, не такая, как прочие. В ней сидел всего-навсего один человек – молодой рослый негр в полевой армейской форме. С виду он ничем не отличался от своих товарищей по несчастью, но тем не менее его реакция на наше появление оказалась иной. Заметив нас, громила несколько секунд растерянно хлопал глазами, но потом запрыгал, замахал руками и радостно закричал:
– Эй! Эй вы, парни! Вы ведь солдаты, да?! Точно солдаты, я же вижу! Эй, я свой! – И, выделив меня из нашей группы как старшего по возрасту, заговорил уже со мной: – Виноват, не знаю, вашего звания, сэр, но прошу, выслушайте меня! Я – сержант Эндрю Фуллер! Морская пехота, Первая дивизия, Пятый полк! Эти люди незаконно удерживают меня здесь почти полтора месяца! Помогите мне выбраться отсюда, сэр! Весь мой отряд, похоже, погиб! И я бы тоже погиб, но меня зачем-то оставили в живых…
Отчасти верное наблюдение – будь мы американцами, он и впрямь мог бы называть нас братьями по оружию. Когда мы носили гражданскую одежду, у нас без труда получалось выдавать себя за кого угодно. Но в камуфлированных охотничьих штанах и бушлатах нашу военную выправку было не скрыть от наметанного солдатского глаза.
– Похоже, этот тип – именно тот, кого мы ищем, босс, – сказал Бледный, указав на Фуллера.
– Похоже, что так, – согласился я. И, подойдя к краю бассейна, обратился к Эндрю: – Сержант! Здесь есть еще заключенные, которым не мерещатся вампиры и прочая чертовщина?
– Полагаю, что нет, сэр, – ответил тот. – Я отсюда никого не вижу, но иногда пытаюсь до кого-нибудь докричаться. Без толку! Эти сумасшедшие только и делают, что постоянно молятся, плачут, несут всякую ахинею или скандалят друг с другом.
– Понятно, – кивнул я. Потом осмотрел внимательнее соседние камеры и решил, что Фуллер не ошибается. На меня таращилось из-за решеток множество пар глаз, но эти взгляды больше походили на взгляды затравленных животных, чем людей. – Ладно, вытаскиваем парня и уходим! Живее!
Решетки, что накрывали бассейны, крепились к ним элементарным способом: к их углам были привязаны проволокой железные детали от автомобилей и промышленного оборудования. Отчего и без того тяжелые перегородки становились совершенно неподъемными. Большинство узников не могло дотянуться до них со дна резервуаров, и эта мера предосторожности являлась достаточной. Разумеется, до тех пор, пока к арестантам не придет помощь извне.
Перекусив проволоку карманными кусачками, мы сняли с решетки отягощения. Затем совместными усилиями сдвинули ее в сторону и, ухватив сержанта за руки, вытащили его из бассейна. Иной помощи ему не потребовалось, так как он не выглядел больным или ослабевшим. Видимо, в заточении Эндрю не забывал о физических упражнениях, да и голодом его, так же как других арестантов, не морили.
Едва мы его освободили, как снаружи донеслись три короткие автоматные очереди. Стреляли, правда, пока не по нам. Это следящий за подступами к заводу Крупье давал понять, что не дождавшиеся взрыва хозяева возвращаются. А заодно намекал им, чтобы они не расслаблялись и продолжали бояться тех, кто подослал к ним мнимого «шахида».
В ответ из леса раздалось несколько одиночных выстрелов. Сделаны они были наугад, поскольку вряд ли враги заметили, откуда по ним велся огонь. А вот ворвавшийся на территорию завода «Додж» (мы оставили ворота открытыми, чтобы Шира смогла заехать внутрь и вывезти нас отсюда как можно быстрее) не заметить было трудно. Но робеющие охранники не рисковали выходить на опушку, а все еще отсиживались за деревьями, которые загораживали им видимость. Вдобавок пикап являл собой движущуюся мишень, что также усложняло задачу стрелкам противника.
Крамер умела управлять машиной, но с такой крупной техникой, похоже, раньше дел не имела. Желание не ударить в грязь лицом заставляло ее спешить, и она не утруждала себя аккуратностью вождения. Протаранив одну из баррикад – благо, та была сделана из мебели, – Шира описала по заводскому двору лихую петлю и, ударив по тормозам, остановила завизжавший покрышками «Додж» напротив выхода из цеха. После чего выскочила из-за руля и переместилась на заднее сиденье, уступая место Бледному.
Хлопнув на бегу Эндрю по плечу, я указал ему на кузов, куда он, а вслед за ним я и Гробик, запрыгнули сразу, как только выбежали из цеха. Крупье, который прикрывал нас до тех пор, пока мы не очутились в машине, занял мое место в салоне. Выпустив на прощание очередь по вяло огрызающимся из леса охранникам, капитан заскочил в пикап последним. И Бледный, утопив педаль газа в пол, помчал нас прочь от этого отвратительного места, где одни безумцы держали в клетках других, играя в какую-то дикую игру, смысл которой мы так и не выяснили…
Пробыв полтора месяца в компании сумасшедших, любой нормальный человек мог сам превратиться в такового. Но Эндрю Фуллер был не офисным клерком, а сержантом морской пехоты. Чтобы свести с ума такого крепыша, его следовало поместить в гораздо более тяжкие условия. И поручить издеваться над ним не фермерам и работягам, а настоящим мастерам заплечных дел. Первый же заданный мне Фуллером вопрос дал понять, что его рассудок в полном порядке. И что он – отнюдь не тупой солдафон, а довольно смышленый и наблюдательный человек.
– Разрешите вопрос, сэр? – обратился ко мне Эндрю, когда мы отъехали подальше от рыбозавода, и нам вслед перестали лететь пули.
– Разумеется, сержант, – отозвался я. – Спрашивайте о чем угодно.
– Вы не солдаты, я прав, сэр? И даже не американцы. Могу я узнать, кто вы такие и откуда прибыли, сэр?
– Ты угадал. Мы действительно не те и не другие, – ответил я, не видя смысла выдавать себя за тех, кем мы не являлись. Однако это еще не означало, что я скажу Фуллеру правду. На заданный им вопрос существовало не два, а как минимум десяток различных ответов. И не обязательно лживых – половину из них можно было считать сравнительно честными. – Мы – отставные ветераны Французского Иностранного легиона, прибывшие сюда по просьбе частного лица из Европы для того, чтобы отыскать его дочь. Она была альпинисткой, приехала сюда, чтобы взойти на Маунт-Худ, и пропала в тот день, когда здесь образовалась аномальная зона. К сожалению, по независящим от нас причинам, мы прибыли сюда с большим опозданием – всего три дня назад. И теперь разыскиваем тех, кто мог бы подробно рассказать нам о том, что здесь творится.
– То есть, если я вас правильно понял, сэр, вы – иностранные наемники, работающие на территории США э-э-э… нелегально?
– В точку, сержант! – подтвердил я. – Именно так и есть. Вам, морпехам, некогда искать в этом хаосе одного-единственного человека, да к тому же иностранца. Вот мы и берем на себя добровольно часть вашей работы. А попутно помогаем вам наводить здесь порядок и вызволяем вас из плена. Ну а кто мы такие – нелегалы или нет, – кому какое дело… Или этот факт представляет для тебя серьезную проблему?
Я продолжал открыто и искренне улыбаться гостю. Сидящий справа от него Гробик тоже старался выглядеть дружелюбным, но его правая рука незаметно легла на рукоятку пистолета. Выдавать оружие Фуллеру мы не собирались – да он и сам пока его не просил. Так что если морпех вдруг захочет погеройствовать или удрать, шансов на то и на другое у него практически не было. Пускай мы освободили его из тюрьмы, в нашей компании он не мог чувствовать себя в безопасности. Особенно если нам покажется, что он против нас что-то замышляет.
Вот зачем я рассказал Эндрю эту заведомо провокационную историю. Первая его реакция на подобное «чистосердечное» признание – верный индикатор того, чего нам ждать от него в дальнейшем. К счастью для нас обоих, он повел себя так, как мне хотелось бы. То есть не вытаращил от испуга глаза, не задергался, прикидывая шансы на побег, и не начал пытаться пудрить нам мозги враньем. Нет, он воспринял мое признание спокойно, после чего понимающе кивнул и усмехнулся. Так, словно подобное было для здешних краев в порядке вещей.