Оцепление.
Всех до единого проверяют, прежде чем дать пройти дальше. Велят опустить носилки на асфальт… Не спешат… Охрана подзывает носильщиков попарно. И не наскоро, а тщательно их проверяет… Заставляют приподнять руки. Так и стой!… Хлопают по бокам и вдоль ног, ощупывая на предмет припрятанного оружия.
Носилки и лежащих на них проверяют особо.
– М-мм! – стонет женщина.
И вновь понесли. Квадратный мужик на ровном ходу вдруг замечает удивительное: женщина сумела – лежа! – залезть рукой в портфель студента и нашла там сигареты. Надо же!… Ага, выцарапала себе одну! Если бы она могла себя видеть!… С сигаретой в руке она кажется вполне беззаботной. Она не соображает, что ее куда-то несут.
С трудом, а все же попала сигаретой себе в губы – просит теперь вялым жестом: дайте же прикурить!
Квадратный, притормозив на миг и придерживая носилки коленом, достает из кармана зажигалку. Чиркнув раз-другой, дотягивается огоньком к женщине.
Несут ее дальше, а она себе курит.
Студент (он в паре идет первым) чует за спиной сигаретный дымок и начинает запоздало ворчать: я, мол, мамаша, тоже бы не прочь сейчас покурить.
– Запятая…
– А? – не расслышал квадратный.
– Запятая! Слаще не бывает! – И студент оживленно рассказывает. Через каждый шаг оглядываясь, он сообщает напарнику, что у них на третьем курсе это ценится и называется сделать запятую. Курнуть по-тихому на экзамене… Покурить, прежде чем идти к мрачному столу и тянуть там свой билет.
Можно, мол, и здесь сказать – женщина на белых носилках сейчас тоже идет на экзамен.
– Гы, – гыкает квадратный.
А женщина на носилках роняет, уже выронила окурок, впадая в полное забытье. Глаза закатились, правая рука свесилась и едва не волочится по асфальту. Они принесли ее мертвую.
НОЧЬ, и, услышав вновь недалекую стрельбу (похоже, возле Яузы), Зинаида подумала, что стемнело по-настоящему. И что она одна. Командированные уже давно все съехали. Кастелянша и уборщица ушли… И не закрыть ли дверь гостиницы еще и на засов?… Час-то поздний.
Зинаида выскочила к входным дверям и ойкнула… он стоял там.
Он улыбался. В светлом плаще. Она чуть с ума не сошла! Он же уехал!
Нет, нет, это был, конечно, другой человек. В таком же светлом плаще. Но незнакомый.
И стало ей страшновато.
Бывало, конечно, человек путал, принимая маленькую ведомственную гостиницу за обычную. (Иные и деньги за ночлег предлагали.) Но как это он вошел так тихо… без постука по ступенькам? Чужие ноги вахтер Зинаида расслышит сквозь самый сладкий сон.
– Здравствуйте, милая. Добрый вечер. – Мужчина приятно и несколько медлительно наклонил голову.
И тотчас ожившей теплой волной накатило на Зинаиду вчерашнее чувство. Затоптанное ногами отъезжающих. Нежное зазывное чувство… Так и невостребованное вчерашней ночью.
Селить чужаков в гостинице, однако, нельзя, имелся свыше категорический запрет. Без вариантов… Что же до личного резерва, у Зинаиды была еще лишь одна кровать в ее собственной квартирке-комнате (запасная – но это уже напротив кровати самой Зинаиды). Нельзя…
И негде…
Незнакомец был явно помоложе того, уехавшего. Но так же высок.
И похожая сила взгляда. И голос, голос…
– Здравствуйте, милая.
Сердце Зинаиды подтаяло. Однако она строго спросила:
– Что вам нужно? К кому?
– Мне ничего не нужно.
Она повторила:
– Мест нет.
– В пустой гостинице?
Он улыбнулся – и в улыбке его была знакомая мужская уверенность, так заворожившая вчера Зинаиду.
– Приличный человек оказался без ночлега. В такую неспокойную ночь, – добавил он твердо.
Мужчина был из ее снов. И вот-вот ее опять ужалит вчерашняя нежность.
– Но ведь я найду место. Я колдун. – Он засмеялся. – Не узнали? Если хотите, экстрасенс… Телевизор смотрите?
И тут же добавил более серьезно и чуть с нажимом:
– Экстрасенс. Учтите.
В лице его и впрямь мелькнуло что-то ей известное. Как бы из пестрого сновидения. Или, может быть, со вчерашнего телеэкрана.
Зинаида не так уж проста. Зинаида знала, что экстрасенсы нынешние поговорить и заговорить тебя умеют. Экстрасенсы, то есть которые настоящие, умные… все они с образованием… любят деньги, никто их в наше время не отрицает и не гонит… Даже на телевидение их приглашают, зовут! Задают вопросы… И они нам гадают о переменах в будущем. А то и ловко, умело кого-нибудь врачуют.
– Что нужно? – спросила Зинаида помягче, но все еще строго.
Незнакомец тоже стал строг:
– Мне нужно, чтобы людей вокруг не было. И тишина. И ночлег.
– Но мест нет.
Он еще раз Зинаиде улыбнулся, словно бы понимать друг друга по улыбке у него с ней была уже давняя договоренность. Мол, обоюдный их сговор. Во вчерашних ее снах… Чего, конечно, быть не могло (Зинаида даже головой встряхнула, дурь какая!).
– Мест нет.
Да, да, иной раз в нечаянно залетавших чувственных снах, в полудреме, Зинаида подумывала о мужчине. Как и всякая женщина, свою семью пока что не построившая… Прикидывала для себя случай… Так или этак. С мужчиной приятным. И не заносчивым в разговоре. Симпатичным по ее, Зинаидиным, меркам и… и… почему-то оказавшемся в большой Москве без гостиничного места и ночлега.
А незнакомец смотрел ей глаза в глаза с ясным уже значением: разве мы оба забыли? разве мы не помним те сны?… Мы ведь оба знаем, а другим что за дело до маленькой ночной тайны меж женщиной и мужчиной.
– Мест совсем нет. Разве что… у меня.
И смутилась.
– Годится, – сказал он спокойно.
Мужчина не спешил, не перетаптывался нервно на подсказанном ему пропускном месте. Он и на чуть не дернулся вперед, вроде как, веди же меня скорее! Он улыбался. Совпадение с давним желанием получалось само собой.
Меж тем Зинаида побаивалась своей откровенности (уже ведь решилась на ночное знакомство). В голове возник легкий-легкий звон… Это точка. Другим ищущим ночлега сюда уже не войти. Скрывая смущение, она шумно громыхнула засовом – заперла гостиницу на ночь.
Однако и вести его, красивого, прямиком к себе, в свое жилье, ей было ужасно неловко. Да и робко.
– Меня зовут Зинаида.
Прочитав ее душевные колебания, мужчина сказал легко и с очень сейчас уместным для обоих деловым оттенком:
– Экстрасенс, Зина, остался без рабочего места. Экстрасенс поколдовать к вам пришел. В пустоте. В тишине. А заодно, раз уж мы окажемся сегодня рядом, то получается – пришел к вам гость…
И вновь он попал ей голосом своим и взглядом (и этим колдовским наклоном головы) в размягченную душу. Что ж это такое? – подумала она. Откуда он знал про кровать?… “Там?” – спросил он и уверенно шагнул, угадав теперь и эту единственную резервную кровать, и даже направление туда – в неброскую Зинаидину квартирку-комнату, что рядом со входом. Умный! – вспыхнуло в груди Зинаиды, она онемела и пропустила его. Шла за ним следом.
Где-то она видела такое – в кино, что ли?… Мужчина, узнаваемый по неким киношным грезам… Таким же неспокойным вечером и с такой же нацеленной на скорую любовь улыбкой интересный мужчина приходил к женщине. Приходил незваный (как раз когда женщине надо быть настороже). Помнила что-то такое и знать знала, но теперь-то куда Зинаиде его деть?… Сама ведь, сама!
Было ей и тревожно, и сладко. Усмехнулась.
– Таинственный вы.
– Ну что вы, – возразил незнакомец, уже войдя в ее комнату.
Вместе с легким очарованием в его голосе слышалась теперь еще и легкая изящная наглость. А лет ему тридцать – тридцать пять, ровесник! – подумалось ей почему-то с радостью.
– Ну что вы. – Он стоял посреди комнаты. – Ну что вы. Какая тайна. Я просто привлекательный. Особенно ночью.
– Верно! – вздохнула она. И голос на вздохе сам собой вышел у нее шепотный и нежный.
Она облизнула пересохшие губы:
– Кровать только эта, – указала. – Других, ей-богу, нет.
Он кивнул. Он шагнул к резервной кровати – сел, как бы опробывая матрацную мягкость. Сидел спокойно. Не снимая плаща… Затем, как-то очень-очень осторожно сняв плащ, держал его в руках.
И не повесил запросто у двери, где крючок, а с выбором (и опять же бережно) уложил плащ на сиденье стула.
Светлому и явно дорогому плащу и впрямь было не место рядом с ее пальто, с ее трудовой телогрейкой (бока телогрейки в давних пятнах). Но как это вдруг получилось, что его лицо оказалось напротив? Лицо понимающего мужчины. Глаза смотрели прямо и волновали ее. Странно как… От него пахло вишневым мятным леденцом. “Что ж это он сразу, едва с порога, меня обнимает?” – хотела она возмутиться.
Но в том-то и дело, что он не обнимал. Он только держал ее лицо, мягко держал в ладонях… как бы обдумывая – “да” или “нет”. Как бы колеблясь. Как бы очень уважительно колеблясь… Раз и затем другой, едва касаясь губами, поцеловал. Бережно… Едва касаясь!
– Любовь, – произнес он с негаснущей улыбкой.
– Любовь, – произнес он с негаснущей улыбкой.
Она недоверчиво забормотала: мол, что ж за скорая такая любовь? откуда?
– Таинственная, как вы сами заметили. Магическая любовь, если угодно, – сказал он просто.
Как о само собой разумеющемся.
– Но слишком быстро… Слишком это вдруг, – возразила Зинаида, чуть суровея.
– Что ж, – согласился он. – Ведь бывает и вдруг.
Оба примолкли. Ожидание уже ощущалось.
Он попросил разрешения и закурил. Она придвинула малое блюдце вместо пепельницы.
Он (ах, как неспешно, как задумчиво он курил) произнес:
– Увидели друг друга. В глаза посмотрели. Много ли людям надо, Зина… Важно, чтобы люди без зла. Чтобы без зла люди шли навстречу. Один другому навстречу.
Свет лампы мигнул. Вновь мигнул. Освещение вполне ровное, но словно бы притусклое. Словно бы и свет подбросил им обоим сколько-то своей ночной тайны.
– Без зла, Зина.
Она опять на минуту онемела; не девочка, а вот ведь какой закружил в голове хмель. Незнакомец, назвавшийся Валентином, докурил и, шагнув ближе, опять взял ее лицо в руки. Она сидела на невысоком табурете, и Валентин очень естественным движением тоже опустился, чтобы с ней вровень. (Присел на корточки, заглядывая ей в глаза.)
Так получилось. Они оба поднялись разом, и он простым жестом, с той же неменяющейся улыбкой указал ей на постель. На ее постель.
– Конечно, если человек хороший, симпатичный мне… Я что же? Если по-хорошему, я навстречу… Ясно! – рассуждала теперь вслух (его словами) Зинаида.
Заторопилась она, когда выдвинула на расширение диван-подушки. Но заодно, разбирая постель, быстренько сменила простыни на те, что из лучшего ее комплекта.
– Я, конечно… Если познакомились и по-хорошему. Если без зла, – повторяла она слова мужчины, с радостью совпадая с ним уже окончательно, духом, телом и помыслами.
Когда обернулась, он стоял совсем нагой. Ждал. Она глянула и – низом же – стыдливо отвела глаза.
Он и спешить не спешил, однако же заметно опередил ее – Зина оказалась стоящей с ним рядом и ненужно одетой. Быстро-быстро все с себя посбрасывала и, крепкая, как дубок, забралась в постель, поближе к стенке. Давая ему место и говоря:
– Свет-то не погасил.
– Не надо гасить. Все колдовство, вся магия любви сейчас в неярком свете.
– Магия?
– Ну да.
Лежа рядом, он поднял руку.
– Вот смотри: кольцо.
На его длинном мизинце поблескивало колечко желтого металла.
Зинаида почувствовала, как под сердцем стало страшновато. Непонятно с чего.
– Погаси свет, – попросила неуверенно.
– Нет.
Он снял кольцо со своего мизинца и надел на ее толстенький указательный палец. Потом снял. Надел – снял. Потом сказал – надень-ка сама.
Не дыша, она тихо спросила:
– Зачем? Это магия?
Она даже не очень поняла, как это он к ней сбоку тихо пристроился. Так получилось. В ту самую секунду, когда она устроила кольцо на свой указательный, мужчина тепло и чувствительно вошел в нее. “Ох!” – выдохнула она от неожиданности, хотя только этого и ждала.
Он не ответил, в этом ли вся его магия, смолчал. И так же молча, деликатно подыгрывая ему телом, Зинаида подумала, что уже сейчас как хорошо, а магическая любовь еще, возможно, вся впереди.
“Ох…”
Она и всегда уставала по первому разу. В расслабленности… А потом… Ей хотелось, чтобы он говорил… все равно о чем. Рассказал ей что-нибудь о других своих романах. Или просто лежать и лежать, остывая с ним рядышком. С таким горячим.
Встрепенувшись, она все-таки вспомнила, что мужчина ведь тоже устал. Чашку бы чая ему покрепче… Поставить на огонь чайник… У нее есть шоколадка.
Встала, обернувшись наспех простыней.
Она шла к плите, ее качала звенящая в голове истома. А ведь только самое начало. Хорошо-о! И полезно… Как-никак, она здоровая женщина; полезно же иногда с крепким мужчиной поспать.
– Тебе хорошо? – спросила.
Но он не услышал. Задумался.
А она знакомо млела, пребывая в счастливом, как бы пьяном дурмане. Как?… Как это все с ней случилось?… Такая удача. Хотя день на улицах был изначально совсем плохой. Стреляли. И позже еще стреляли… Менты бегали, орали, как сумасшедшие. А вот и тишина…
И словно напоминая о страшноватом дне, тишину уже устоявшейся ночи прорезала отдельная автоматная очередь.
– Слышал? – спросила.
– Да.
– Нам хорошо. А на улицах стреляют. Люди, может, гибнут…
И вот тут, такая сейчас счастливая, Зинаида зарыдала, чувствительная к чужим бедам и к чужой боли. Всхлипывая, она размазывала слезы и говорила взахлеб:
– А ты в телевизоре… в “ящике” видел?… Какие танки – ты видел?… У Белого дома… Снаряд, сказали, если пролетает стену дома насквозь, то уже внутри, где люди, разрывается… Внутри-и-и… – Зинаида всхлипнула и даже взвыла легонько. – И-и-ии!… Наши от наших же гибнут!
Он отер ей слезы.
Утешая, Валентин вместе с тем говорил ей нечто важное: наш мир полон крови, мир полон оружия. Мир забыт Богом.
– …Ни правительство, ни вояки, ни политики, ни менты, никто ни хрена не может. Они, Зина, только болтают. Они сами жертвы. С кровью, с льющейся на улицах кровью может справиться только дух… духовность как самое высокое, высшее колдовство.
– Магия? – Зинаида всхлипнула, прислушиваясь.
– Если хочешь – магия. Духовность. Люди, которые этой высокой духовности служат…
– И ты? – спросила она, замерев.
– И я.
Он спокойно объяснил ей – да, да, он один из таких. Он уже в детстве, школьником заметил в себе магические силы. Нет, не сразу стал экстрасенсом… Сначала только двигал по гладкому столу стакан… Взглядом… Никто поначалу не верил. Только силой взгляда. Это как молитва.
Он отер ей последнюю слезку и сказал, что люди с высокой духовностью… все до единого… все!… все! кто хоть сколько-то это умеет… внушают сейчас человечеству мысль о мире. Он тоже внушает… Каждую минуту!… Бороться со злом… Это необходимо – люди в шаге от гибели. Надо, Зина, помогать людям.
– Но как? – спросила она.
Раз и другой вновь перемигнул в ночнике свет, и Зинаиде вновь стало тревожно.
Незнакомец по имени Валентин тем временем встал с постели. Он натянул трусы.
– Только не пугайся, – предупредил он.
И стал объяснять Зинаиде (голос очень спокойный), что его личная, индивидуальная магия ни с кем не воюет. Как молитва… Молитва, Зина, ни с кем не воюет. Отдельная молитва о мире. Сейчас… Сейчас она сама увидит… Нет ли у нее в доме какого оружия?
– Оружия? – Зинаида приоткрыла рот, слыша свое дыхание.
Лицо его стало строгим.
– Хотеть мира – мало. Надо мир магически заговаривать и налаживать. Надо мир делать.
Да, он экстрасенс, и он будет налаживать этот мир… Сейчас же… Здесь же… Если она не против… Лишь бы вокруг тишина… И тогда он весь выложится, весь отдастся заклинающей молитве, чтобы в Москве с нынешнего дня никто больше не стрелял.
Как это будет? Как именно?… А вот как – тут Валентин шагнул к своему замечательному светлому плащу, что на стуле, и, развернув, извлек из него автомат. И протянул ей. Подержи.
– Ах, – вырвалось у нее.
Она бы, возможно, вскрикнула, но он успел передать автомат ей. Она бы наверняка вскрикнула громче, но складной автомат Калашникова был уже не у него – у нее в руках.
Еще и то успокоило, что автомат складной, в руках легкий – похож на игрушечный… Не совсем настоящий.
А Валентин, стоя рядом, объяснял ей, как именно экстрасенс может помочь людям покончить со стрельбой и с кровью на наших улицах.
Для этого надо покончить… уничтожить заговором хотя бы один автомат. Хотя бы этот. Валентин нашел автомат возле соседнего с Зинаидиным дома, прямо на асфальте. Кто-то бросил. Возможно, автомат – улика… Но это не важно… Важно уничтожить автомат постепенно. Заговаривая… Деталь за деталью. Это магия. Разделать его в пыль. В ничто. В ноль… “И стрельба прекратится уже завтра?” – неуверенно спросила Зинаида.
– Уже сегодня. Если успеем.
Чайник тем временем свистел вовсю. А Зинаида в ту минуту уже держала в руках свой цветастый заварочник, забыв, зачем его взяла. Растерялась… Забыв про чай, стояла у плиты.
Зато Валентин как раз приступил к делу. Он сидел на стуле. Она уже не догадается. Снял крышку ствольной коробки… Он не разбирал автомат ловко и быстро с мысленным подсчетом каждой лишней секунды. Как когда-то. В армейской скуке… Он вдруг задумался… Припоминал.
Извлек затворную раму с затвором. Разделил их. К ним же приложил загодя снятый пустой патронный рожок (патроны в сторонку!)… Со складным прикладом он повозился подольше. Спросил молоток и отвертку, чтобы выбить там штифт. Но ведь он и не спешил. Магия предполагала уважительность процесса.
Эти, сравнительно крупные, детали Валентин положил прямо на пол. Он снова объяснил про смысл тишины. Он не дал им брякнуть. Металл отвратителен по своей природе.