Они поднялись по широкой, украшенной чугунным литьем лестнице с отполированными поколениями студентов перилами на второй этаж, повернули направо, затем еще раз повернули. Ну вот она, «Экспертно-аналитическая лаборатория при НИИХ СГУ», ишь, табличка богатая какая, золотом по красному. Замок, кстати, цифровой, очень недешевый, просто так с улицы не войдешь.
Прежде чем набрать известный ему код, Калюжный вяло поинтересовался:
– С чего начнете? Будете опрашивать всех подряд по обстоятельствам смерти Беззубовой?
– А зачем? – недоуменно пожал плечами Гуров, обратив внимание на то, что подполковник упорно не желает произносить применительно к произошедшему с Алиной Васильевной слово «убийство». – Что они мне нового скажут, такого, что вам за неделю не поведали? Нет, я прежде всего хочу на них на всех посмотреть. Они уже, конечно, знают о гибели Бортникова. Интересуюсь реакцией.
– Откуда им знать? – по-прежнему далеким от дружелюбия тоном спросил Калюжный.
– Ну-у, Виктор Павлович, чтобы в двух шагах от входа в корпус произошло такое, и до сих пор никто ничего... Да об этом сейчас весь НИИХ болтает, уверяю вас. А уж за этой дверью – подавно. Мне очень интересно – что именно? – Ни на тон, ни на постную мину подполковника Лев демонстративно не обращал ни малейшего внимания. – Вы открывайте, открывайте, что мы с вами тут как бедные родственники?
Итак, что же там, за дверью? Ничего особенного. Довольно длинный узкий коридор, четыре комнаты в ряд по одну, правую, сторону. Лабораторное помещение, затем небольшой склад – препараторская, кабинет завлабораторией, а в конце коридора еще одна рабочая, лабораторная комната, самая большая. Она же, как с первого взгляда ясно, тутошняя кают-компания, место обеденных посиделок, чаепитий, совещаний. В ней стайка разного возраста дам и девиц, меж женщинами «примкнувший к ним» парень лет двадцати с небольшим, стажер-исследователь Леша.
Лица у всех разные, выражения этих лиц – тоже, а вот поди ж ты, появилось что-то неуловимо общее, когда Калюжный представил им московского сыщика и официально сообщил о смерти их коллеги, а последнюю неделю и начальника Александра Григорьевича Бортникова. А может, не появилось. Может, с самого утра наличествовало. Хотя почему неуловимо? Очень даже легко все улавливается.
Ах, люди-люди! Как все-таки интересно реагирует средний человек на известие о смерти своего ближнего!
Если умерший совершенно незнаком, то почти никак, отделываясь привычным «все там будем» и побыстрее выбрасывая из сознания печальную новость. Правильно делает, иначе жизнь в сплошные поминки превратилась бы. Варианты подлинно трагические, когда уходит из жизни человек действительно близкий, настоящий друг, учитель, родственник, просто родной, любимый человек – чего их рассматривать? Тут все ясно, только душу травить, а конкретных реакций на такой ужас столько, сколько на земле людей. Остается милосердного господа молить, что раз уж совсем без этого нельзя, так чтоб пореже нам, грешным, такие испытания выпадали.
Но вот когда посередке!.. Не то чтобы совсем бог весть кто этот мир покинул, но и не так, что хоть в свежую могилку за ушедшим, а вот знали его, работали вместе или там рыбу ловили, в преферанс сражались изредка. Чай-кофе с покойным пили, а то и водочку, над одними анекдотами смеялись, закурить друг у друга не стеснялись спросить.
Тогда-то почти у всех нас – лишь святых со злодеями в расчет принимать не будем! – помимо понятной горечи, боли, жалости, досады, нет-нет да мелькнет на периферии сознания: «А хорошо, что он. Что не я. Рядышком молния ударила, значит, шансов, что мой черед следующий, вроде как поубавилось? В одно место два раза подряд не лупит, а место-то, считай, одно, чем мы больно с покойничком различались? Да ничем, по большому счету. Ох, как здорово, что он помер, а я, любимый, жив! Ух, как славно, что не наоборот!» Прямо словно бы радуешься втихомолку чужой смерти, хоть и одергиваешь себя, укоряешь, последними словами костеришь. А уж в случае смерти неожиданной, страшной, нелепой, насильственной, вся эта душевная муть в квадрат, если не в куб, сама собой возводится.
С вами такого не бывало? Что ж, остается позавидовать, счастливый вы человек, прямо божий любимчик.
Вот такое выражение горечи, чуть приправленное облегченно-радостным: «Ну, не меня же!» – и густо замешанное на любопытстве, заметил Гуров у дважды за неделю осиротевших сотрудниц экспертной лаборатории.
Стасикову пассию Любочку, Любовь Сергеевну Липатову, он узнал сразу, словесные портреты Крячко всегда удавались, да к тому же глазками она в его сторону стреляла, несмотря на серьезность момента, весьма кокетливо. Существует такой – далеко не самый, кстати, худший – тип представительниц прекрасного пола, которым позарез необходимо понравиться, произвести впечатление на любого встречного мужчину. От глубокого старика до зеленого пацанчика. В любой ситуации, хоть бы на краю собственной гибели. Они без этого просто не могут: чахнут, заболевают, бедняжки. Истинные дочери Евы.
«А умные глазки-то у Любаши, – подумал Лев, – здесь Станислав не соврал!»
– Господин полковник, – спросила после неизбежной суетливой неразберихи взаимных представлений и общих ознакомительных вопросов неугомонная Липатова, безошибочно почуяв в Гурове старшего, – а у нас тут вчера объявился такой симпатичный мужчина, инженер из Подольска. Так говорят, что он сам бандита этого задержал, а потом его вместе со злодеем милиция забрала. Ой, значит, правда?! А у него неприятностей не будет?
– Не волнуйтесь, – успокоил Любашу Гуров, подумав, что дело, которым в эти минуты занимается в морге Крячко, «приятностью» точно не назовешь.
Пришла пора перейти к главному, к тому, ради чего он так спешил сюда сегодня, взвалив на Стаса возню с тремя трупами. Необходимо было проверить гипотезу Семена Семеновича.
– Я попрошу, – сказал Гуров, стараясь, чтобы голос звучал поофициальнее, – всех пока оставаться здесь, в лаборатории, возможно, у меня появятся конкретные вопросы к каждой из вас, уважаемые. А вот вас, Любовь Сергеевна и... – он на секунду задумался, кого бы взять вторым. Это не понятые в истинном значении термина, но важно, чтобы в случае, если он впрямь обнаружит то, на что надеется, присутствовали независимые свидетели, которые подтвердили бы – да, обнаружил при нас. А не в кармане с собой принес. Умненькая любопытная Липатова сразу чем-то пришлась ему по душе, а кого второго? – И вас, Леша, проследовать со мной и подполковником Калюжным в кабинет Алины Васильевны.
– Это зачем? – не скрывая раздраженного удивления, спросил Калюжный.
– За надом! – тоже раздраженно, устав сдерживаться, ответил Лев.
Подполковник нарушал важнейшее неписаное правило оперативной работы: когда рядом свидетели, потерпевшие, да какие бы то ни было гражданские лица, сотрудники розыска должны быть едины! А не спорить, не противоречить друг другу. Амбиции на потом положено оставлять, когда с глазу на глаз останутся.
Кабинет был похож на тысячи других кабинетов «среднего начальствующего состава». Пара сейфов, неплохой книжный шкаф финского производства, набитый специальной литературой, «Пентиум» с периферией на компьютерном столике в углу, хороший ксерокс, два телефона и факс на здоровенном полированном двухтумбовом письменном столе. Три стула в рядок у стеночки – это для своих, два мягких кресла около стола – для посетителей. Кресло начальницы напротив посетительских за столом, мощное, с эргономичной спинкой и вращающимся обшитым кожей сиденьем.
Недовольно посапывающий подполковник, Липатова и «примкнувший» Леша уселись на стулья, а Гуров стал осматривать комнату.
Дверной замок. Простейший «английский», вот небось англичане обижаются. Открывается при определенном навыке «английской» же булавкой за десять секунд, но вот впрыснуть через него что-либо в комнату – это дудки! Под дверь тоже не получится, она плотно примыкает к полу. Та-ак, достали ящики стола, по три на каждую тумбу, проверили пазы и заднюю стенку. Содержимое ящиков Гурову совершенно до лампочки сейчас. А вот пазы, по которым они двигались, не до лампочки! Нет, все чисто.
Калюжный смотрел на его действия со все возрастающим изумлением. Лев мрачновато усмехнулся про себя. Видать, коллега решил, что у расхваленного москвича серьезные проблемы с головой. А если он не найдет того, что ищет? Вот и объясняйся потом. Осталось начальственное кресло. Не мог Липкин ошибиться!
Ведь не ошибся, старый черт!
Резко, рывком отогнув поролоновое сиденье от полистироловой рамы, на которой оно лежало, Гуров с минуту осторожно шарил в получившейся в результате этого акта вандализма щели и вдруг сначала ойкнул, чертыхнулся, а затем радостно сказал, извлекая из недр раскуроченной мебели что-то совсем маленькое, блестящее:
– Вот так, господа хорошие! Жалко, палец до крови уколол, холера! Да уж ради такой удачи пес бы с ним! Подойдите все трое сюда, пожалуйста, – он выложил на полированную поверхность стола свой трофей. – Что это, как по-вашему?
– Два небольших осколка стекла, – в полном недоумении сказал Калюжный. – Вы что, их искали? Но почему? И в таком странном месте?
– Потому что знал, что ищу. И где это может быть, – ответил торжествующий Гуров, – но об этом чуть позже. У меня вопрос к вам как к специалистам. – Лев повернулся к Любе с Алексеем. – Вы способны навскидку сказать, какой это сорт стекла и осколками чего могут являться эти крохотульки?
Взгляд уставившегося на гуровскую находку молодого стажера был совершенно бараньим, а вот крячковская симпатия не подвела.
– Если навскидку, то похоже... – начала она не слишком уверенно, осторожно поворачивая осколки кончиком ногтя.
Затем взяла осколок покрупнее двумя пальцами, посмотрела на просвет и закончила куда более уверенным голосом:
– На пирекс это похоже. Точно, пирекс и есть, у молибденки блеск мягче, а края скола такими мелкозубчатыми не бывают.
– Что из такого стекла делают? Какую лабораторную посуду? Я уточню: пробирки делают из пирекса? – В глазах Гурова зажегся азартный огонек, он чувствовал себя охотничьей собакой, долго рыскавшей по лесу в поисках дичи, но наконец-то напавшей на след.
«Ей-богу, верно нашего брата блатота в старые времена легавыми называла, – весело подумал Лев, – впрямь есть что-то общее».
Подполковник Калюжный и Леша-стажер по-прежнему ни черта не понимали, а вот взгляд ответившей на вопрос Гурова Любаши преисполнился уважительного изумления:
– Пробирки как раз из пирекса льют. Например, КН-10 или КН-5 с отбуртовкой. В нашей лаборатории таких пробирок – три полных ящика. Постойте, постойте, – Липатова поднесла ближе к глазам второй осколочек, покрутила его так-сяк. – Вот этот фрагментик, он, знаете ли, оч-чень напоминает мне половинку донышка от КН-5. Да вот посмотрите – на конус сходится. Послушайте, вы что, химик? Знакомы со стеклодувным делом? Как это не знакомы, так откуда же вы?.. Вот это да! Читала я детективы, там сыщики та-акие сверхпроницательные, думала – вранье, ан, оказывается, не совсем.
– Скажите, – продолжал возбужденный Гуров, – если среднюю часть такой пробирки сильно разогреть, чтобы пирекс потек, стал мягким, можно ее, пробирку, растянуть так, чтобы из нижней части запаянная ампулка получилась?
– Запросто, – вмешался в разговор до сей поры молчавший Леша. – Так и делают, когда пробы гидролизуют в слабой кислоте, это даже я могу. Чем разогреть? А у нас горелка есть самодельная, на бензине работает. Что серьезное, то, конечно, в подвал, в стеклодувку тащим, а мелочовку – пастеровских пипеток натянуть, шпателек выгнуть или вот это, ампулку запаять, – вполне сами справляемся.
В голосе стажера звучала нешуточная гордость, вот, мол, какой я молодец, сколько всего умею уже!
«Бож-же мой, – потрясенно подумал Гуров, – нет, знал я, что голова у Липкина уникальная, но чтобы вот так, в деталях, на основании моего детского лепета да дурацкого акта экспертизы все предсказать! Будучи за черт-те сколько километров отсюда, никогда этого кабинета не видев... Это мистика! Никогда я ничему не завидовал, но таким мозгам, как у Семена Семеновича, позавидовать не грех! Но время поджимает. Как бы проверить самое главное поскорее, я тогда и Стасику бы очень помог. А попробуем, вдруг выгорит?!»
– Любовь Сергеевна, – Лев пристально посмотрел ей в глаза, – ведь вы отлично знаете всех сотрудников НИИ, да? И отношения с большинством из них у вас прекрасные, я уверен. Есть где-нибудь тут поблизости, в пределах досягаемости, приличный химик-аналитик? С соответствующим оборудованием, реактивами, всем прочим?
Липатова польщенно улыбнулась. Этот высокий стройный мужчина с изумительной осанкой и лицом природного аристократа нравился ей все больше. Вежливый какой! Не кого-нибудь, а ее ведь выбрал в помощницы, в беспаловский кабинет пригласил. В химии разбирается откуда-то, прямо как из телесериала сыщик, там они тоже все науки превзошли. К тому же сразу понял, что в НИИХ ее ценят, уважают. Грех такому не помочь.
– Тут прямо над нами, на третьем этаже, кафедра аналитики, – радостно ответила она. – Они не наши, не из НИИХ, учебная кафедра, но два-три приятеля у меня там найдутся.
– Люба, – у Гурова от волнения даже горло перехватило, – навеки ваш должник буду, выполните мою просьбу! Вы сейчас возьмете один из этих осколков, отнесете своим приятелям и попросите срочно определить содержание трех металлов – железа, никеля и кобальта на его поверхности. Как считаете, это очень сложно?
– Игрушки детские! – Осознав до конца свою нужность, востребованность, незаменимость в каком-то очень важном, запутанном деле, Любаша преобразилась. Глаза засверкали, щеки раскраснелись, она стала по-настоящему красива. – У нас в университете такие анализы даже третьекурсники делают. В полчаса управимся, не сомневайтесь! Так, теперь к вам вопрос: а что брать в качестве контроля? Вы ведь понимаете, о чем я?
«Понимаю, умничка ты моя, – растроганно подумал Гуров. – Я ж не вчера с пальмы слез, вроде высшее образование получал когда-то. Но до чего приятно иметь дело с умными людьми!»
– От КН-5 донышко, так, по-вашему? Значит, для контроля берете любую чистую пробирку этой марки. Да! Люба, очень важно, чтобы результат анализа грамотно официально оформили. Проследите. Чтобы сделали запись в лабораторный журнал, если не трудно – сами тоже распишитесь под результатом, идет?
– Конечно, идет! – с энтузиазмом воскликнула Липатова, достала из кармана халата небольшой кусок чистой фильтровальной бумаги, аккуратно завернула в него осколок.
И, развив чуть не вторую космическую скорость, понеслась на третий этаж, безумно гордая оказанным ей доверием.
– Вот теперь, – обратился Гуров к собравшимся в кучку и о чем-то оживленно шушукающимся женщинам, вернувшись в сопровождении Калюжного и Леши в «кают-компанию», – теперь у меня появился ряд очень важных вопросов к вам, уважаемые дамы. Помогите мне разобраться в загадочной смерти вашей шефини, без вас я так и буду блуждать впотьмах. Нет-нет, какие тут шутки! Вспомните, кто накануне смерти Алины Васильевны пользовался стеклодувной горелкой? Многие пользовались, а специальный учет не велся? Это плохо, что не велся. А не было ли такого, что кто-то пользовался ею не совсем обычно, странно, не как всегда?
– Было! – раздался прерывающийся от возбуждения голос стажера. Леша чувствовал горькую обиду от того, что самый настоящий, взаправдашний сыщик обратился пятью минутами ранее за помощью к Липатовой, а не к нему, и теперь спешил тоже поучаствовать в событиях. – Александр Григорьевич горелку в понедельник утром поставил в шкаф вытяжной! Я что запомнил-то – он меня бак с бензином вместе с шлангами попросил помочь перетащить, вот! Работал под тягой минут десять, а потом попросил меня же подсобить опять на место горелку с бачком переставить, во-он, видите? Вон туда, где она сейчас стоит.
В полчаса друзья-аналитики Липатовой не уложились, только в сорок минут, которые Гуров провел как на иголках. Прихлебывая отлично сваренный кофе – экспертши настояли на том, чтобы оба сыщика отведали их фирменного угощения, – и стараясь не смотреть лишний раз на совершенно закаменевшую физиономию Калюжного, Лев продолжал осторожно, неторопливо реконструировать события понедельника, тринадцатого января, кануна смерти Беззубовой, особое внимание обращая на все детали, связанные с горелкой. А также на то, кто, когда и зачем заходил к Алине Васильевне в кабинет. Вот только условия для осторожной неторопливости складывались не самые удачные. Кто знает, что такое женский коллектив, тот не станет спрашивать, почему.
Экспертные дамы оживились, под конец стали активно перебивать друг дружку, уличая в неточностях. Постепенно импровизированный «вечер воспоминаний» все больше и больше стал походить на птичий базар что по шуму, что по информативности. Лев был уже не рад, что затеял такой нестандартный общий опрос свидетелей, тем более мозг сверлила одна-единственная мысль: что там, на третьем этаже, «да» или «нет»? Когда Гуров совсем было собрался любой ценой прекратить тотальный галдеж – хоть кофейную чашку, вроде ненароком, об пол грохнуть! – дверь «кают-компании» рывком распахнулась и на пороге показалась запыхавшаяся, донельзя довольная Люба Липатова. Лев сразу понял: «Да»!
– На три порядка! В тысячу раз никеля в пробе больше, чем в контроле, аж прибор зашкалило! – У Любаши был такой восхищенный взгляд, точно она немедля собиралась кинуться к Гурову на шею и расцеловать его. – Неужели вы так и предполагали?! Это – фантастика, у меня просто слов нет!
Гам смолк мгновенно, как отрезало. На Гурова с Липатовой смотрели во все глаза, но никто ничего не понимал, причем чуть ли не менее всех подполковник Виктор Павлович Калюжный, к которому и обратился рывком поднявшийся из-за столика с кофейными чашечками Лев: