– Эй! Ты! А ну, слезай!
Катон обернулся и увидел солдата городской стражи, направляющегося прямо к нему. Катон спустился на землю и хотел было отойти прочь, но солдат преградил ему путь.
– Что ты тут делаешь?
– Приятеля разыскиваю.
– Беспорядки затеваешь, вот на что это больше похоже, – проворчал солдат и ударил Катона по щеке так, что у него зазвенело в ушах. Катон заморгал, пошатнулся и отступил на шаг в сторону.
– Асер! – раздался чей-то голос. – Прекрати!
Секунду спустя рядом с ними возник опцион и яростно уставился на солдата:
– Мы тут чтоб порядок поддерживать, ты, идиот! А не провоцировать ещё один гадский бунт! – Он повернулся к Катону: – Ты! Проваливай отсюда!
Катон кивнул и побрёл через рынок в сторону зданий купеческих гильдий на противоположной стороне Боариума. Люди, наблюдавшие за этим инцидентом, подозрительно и испуганно смотрели ему вслед, словно он нёс на себе какой-то пугающий знак. Это явно было признаком того, что город всё ещё пребывал в состоянии нервного напряжения. И никто не желал связываться с человеком, который вызвал неудовольствие военных. Катон быстро пришёл в себя, в голове прояснилось, и он твёрдым шагом пересёк рынок. Жёлтого плаща нигде не было видно, возле здания торговцев зерном было пусто, и он испугался, что потерял след. Добравшись до портика над входом, украшенного статуей Цереры, держащей в руках сноп пшеницы, Катон остановился и оглянулся вокруг. Лысого видно не было, и он вошёл внутрь здания.
После яркого дневного света снаружи ему потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к полумраку внутри. В центре огромного зала стояло множество столов и лавок. Каждая стена представляла собой два этажа сплошных контор, где торговцы осуществляли свои сделки. В дальнем конце размещался подиум аукциониста, рядом стоял огромный щит, на котором мелом записывали поступающие на продажу партии зерна. Вот только нынче было видно, что все торговцы пребывают в подавленном состоянии. Тут Катон заметил, как нужный ему человек появился из-за колоннады сбоку. Он пересёк помещение, подошёл к писцу, сидевшему на ступеньке подиума, и что-то ему сказал. Катон натянул на голову капюшон и приблизился к одному из купцов, стоявшему поблизости. Показал тому лысого и спросил, как его зовут.
– Как зовут? – Купец прищурился. – Так это ж Аул Писк! А зачем он тебе?
Катон быстро придумал ответ:
– У моего дяди пекарня в Субуре. И он послал меня сюда узнать, нет ли продажного зерна.
– Ну, это только если тебе крупно повезёт! – Купец недовольно засопел. – Уже несколько дней ничего нет. Этот твой Писк успел перехватить последнюю партию.
– Понятно. – Катон уставился на купца. – Как я понимаю, этот Писк один из самых крупных торговцев в вашей гильдии.
– Да, только он стал таким лишь в последние несколько месяцев. До этого он был просто мелким торгашом.
– А теперь смотрится богачом!
– Ох да, он неплохо разжился.
– И как это вышло? – спросил Катон.
– Ну, либо наследство получил, либо работает на кого-то в качестве официального прикрытия. Как бы то ни было, этот удачливый урод неплохо нажился. И имеет достаточно денег, чтобы оплачивать этих двух головорезов, что его охраняют.
Катон кивнул и отступил назад.
– Спасибо. Не буду больше отнимать у тебя время.
– Время нынче такая роскошь, которой у меня в большом достатке. – Торговец грустно улыбнулся. – Делать тут почти что нечего, особенно таким, как я или твой дядя. Пока не восстановятся поставки зерна. Понимаешь?
Катон покивал и отошёл в сторону. Потом прошёл на другую сторону зала и подошёл к Писку и писцу. И ему удалось подслушать конец их разговора.
– Сразу дашь мне знать, как только первый корабль с зерном придёт в Остию. Понял?
– Да, хозяин, – писец поклонился.
Лысый нагнулся ближе к нему:
– Ты уж постарайся, и я уж тебя отблагодарю. Понял?
Писец снова поклонился, скорчив устало-недовольную гримасу, словно уже несколько раз слышал сегодня это предложение. Потом взглянул на подошедшего Катона. Лысый тоже обернулся с недовольным и озабоченным видом.
– Чем могу служить? – резко спросил Писк.
– Так уж получается, что можешь, мой господин. – Катон улыбнулся и вежливо поклонился. – Я тут приятеля разыскиваю. Потерял его из виду у входа в Боариум пару минут назад, а потом увидел его на причале, когда он остановился поговорить с тобой.
– Приятеля? Ты? – Писк с нескрываемым презрением посмотрел на Катона, на его поношенный плащ. – Не думаю, что ты ему приятель. С чего бы это богатый купец вроде него стал с тобой водиться? Ступай своим путём. – Он прищёлкнул пальцами, и его телохранители угрожающе подступили ближе.
Катон снова поклонился и отступил назад.
– Я ошибся, господин. Наверное, это был вовсе не мой приятель.
Он повернулся и, выйдя из зала, побрёл по мощёной площади перед зданием купеческих гильдий, погрузившись в размышления. Так что же он на самом деле задумал, этот Цестий? Главарь бандитов из Субуры явно действовал здесь под другой личиной. Или в Риме есть ещё один человек, так на него похожий, что вполне сойдёт за его брата-близнеца? Эту мысль Катон сразу отверг. Человек, за которым он следил, смотрелся, двигался и говорил в точности как Цестий. Но зачем он представляется купцом? И что он делает в этом районе сплошных складов и амбаров? Есть только один способ это выяснить. Катон двинулся в сторону небольшой базилики, которая была указана как адрес конторы человека, готового сдать в аренду складские помещения. Войдя в здание, он сразу увидел, что интерьер тут гораздо менее представительный, чем в помещении торговцев зерном. Вдоль стен протянулась вереница открытых кабинетиков без дверей. Он довольно легко нашёл табличку с именем Гая Фронтина. Под нею стоял простой каменный прилавок. На скамейке за ним сидел писец, что-то писавший в конторской книге.
Катон кашлянул.
– Прошу меня извинить…
Писец опустил свой стилос и поднял взгляд:
– Да… господин?
– Я ищу Гая Фронтина.
– Его сейчас нет, господин. Могу тебе чем-то помочь?
– Возможно. Я хочу узнать насчёт аренды складского помещения рядом с причалами.
Писец обозрел скромный внешний вид Катона.
– Мы не сдаём в аренду чуланы. Мы сдаём склады.
– Именно это мне и нужно.
– Тогда ничем не могу тебе помочь, господин. Мы всё сдали ещё два месяца назад. Свободного ничего нет.
– Понятно. – Катон нахмурился. – А кому вы их сдали? Может, я могу переговорить с человеком, и он согласится на субаренду?
– Я не имею права тебе это сообщить, мой господин. В любом случае, хозяин этот контракт заключил лично.
– Тогда, может быть, я могу увидеть Гая Фронтина? Обсудить условия нового контракта, когда срок действующего истечёт.
– Хозяина сейчас нет, господин, я уже тебе это говорил. Он уехал из города по делам месяц назад.
– Он не сказал, когда вернётся?
– Нет, господин. Он просто оставил записку, сообщив, что я должен вести все дела в его отсутствие. – Писец гордо прокашлялся. – А теперь, если не возражаешь, мой господин, мне надо заниматься делами. А ты можешь попробовать узнать в других арендных конторах. Уверен, ты сможешь найти то, что тебе нужно, в какой-нибудь более мелкой конторе. Желаю успеха.
Катон кивнул и медленно вышел. При этом он уже ощущал у себя на затылке ледяное покалывание, явный признак опасности. Заговор распространился шире, чем это представляет себе Нарцисс. Освободители или кто угодно другой готовят нечто гораздо более грандиозное, нежели думает императорский советник. Пока что Катон выявил лишь несколько элементов этой головоломки и не сумел сложить их вместе, но одно совершенно ясно: враг хорошо организован, и его планы уже начали претворяться в жизнь.
Глава четырнадцатая
Солнце уже взошло и должным образом сияло сквозь разрозненные облака. Преторианцы заняли свои места вокруг сцены, с которой император должен был обратиться к собравшимся гостям. Сенаторов и их жён по большей части доставили сюда, на берег Альбанского озера, в носилках. Низшие классы римского общества проделали этот недлинный путь в повозках, верхом или пешком, и теперь должны были стоять позади скамеек, приготовленных для сенаторов. Март уже кончался, так что земля успела подсохнуть, была твёрдой, без этой липкой зимней грязи, что так затрудняла работу инженеров. Им было приказано прокопать канал, через который можно было бы спустить значительную часть воды из озера и окружающих его болот и отвести её в один из притоков Тибра.
Люди центуриона Луркона здорово натрудили себе ноги во время вчерашнего марша из Остии, а два дня назад – во время марша в Остию из Рима. Клавдий произвёл быстрый инспекторский осмотр ведущихся в новой гавани работ и произнёс несколько коротких речей в городе и его окрестностях, решив таким образом уверить народ в своей любви и пообещать крупные доходы, которые, несомненно, поплывут в руки людям от увеличения торгового оборота в новом порту. Император также дал банкет для ведущих политиков, купцов и администрации порта. Облагодетельствовав таким образом народ Остии, император в сопровождении двора двинулся к Альбанскому озеру, где велись ирригационные работы. Таким образом он пытался завоевать любовь также и населения Рима. Здесь Клавдий намеревался сделать какое-то заявление для публики, и в его эскорте всё утро гадали, о чём именно.
– Очередной спектакль будет, – сказал Фусций. – Или раздача хлеба. Может, и то, и другое.
– Пока он не уменьшает наши рационы для раздачи хлеба толпе, пускай себе, – проворчал Макрон. Преторианцы уже три дня сидели на половинном рационе, так что его желудок уже начал бурчать в знак протеста. Несмотря на приказ императора другим городам и сёлам слать в Рим запасы продовольствия из своих резервов, ежедневно в столицу въезжали всего несколько фургонов, но большая часть доставляемых продуктов тут же раскупалась более богатыми, теми, кого не пугали сразу взлетевшие цены. Поставки, которые должны были пополнять общественные зернохранилища, переадресовывались коррумпированными чиновниками и затем разворовывались теми, кому была поручена охрана оставшихся незначительных запасов зерна. Многие бедные и слабые уже умерли с голоду, и фургоны, везущие в город продовольствие, по дороге встречались и разъезжались с повозками, в которых мёртвых вывозили в открытые могилы за стенами Рима. Узкие улочки городских трущоб наполняли вопли и рыдания, плач и проклятия, эхом отражаясь от грязных стен. Макрон удивлялся, что этот взрыв горя до сих пор не перерос в разгул злобы и гнева. И если такое произойдёт, только преторианские когорты да ещё городская стража смогут встать между разъярённой толпой и императором.
Катон прислушивался к разговорам в рядах.
– Если хлеб так и не появится, – заметил он, – Клавдию придётся рассчитывать только на цирковые представления, чтобы успокоить толпу. И ежели он вознамерится устроить представление с боями гладиаторов, ему придётся придумать что-то особенное. Но даже если ему удастся удовлетворить их кровожадность, то их желудки всё равно останутся пустыми.
Фусций пожал плечами:
– Да, надо полагать. Но это может помочь ему выиграть время, ещё несколько дней, пока в город не начнёт снова поступать продовольствие. Только лишь бы он не забирал ничего у нас. А вот если решится и на это, тогда я не отвечаю за последствия, – мрачно добавил молодой преторианец.
– Последствия? – Макрон презрительно сплюнул. – Какие последствия? Клавдий – император, будь я проклят! И может делать всё, что ему вздумается!
– Ты думаешь? – Фусций приподнял бровь. – Он остаётся императором, пока так считает преторианская гвардия. Это мы его сделали императором. И так же легко можем поставить на его место кого-нибудь другого, если он нас к этому вынудит.
– Кто это «мы», о ком ты говоришь? Ты и ещё несколько недовольных ребят?
Фусций оглянулся по сторонам и понизил голос:
– Нас не так уж мало, если судить по тому, о чём всё время говорят в казармах. И когда придёт время, я постараюсь, чтобы ты оказался на правильной стороне, Калид.
– Может быть. Но пока до этого не дошло, я бы на твоём месте держал язык за зубами. Это пахнет изменой, парень.
Катон улыбнулся.
– Ты ж знаешь поговорку: измена – это всего лишь вопрос правильно выбранного момента. Сегодня это и впрямь измена, а завтра уже нет. Фусций прав. Лучше поглядим, как будут развиваться события, прежде чем выбрать, на чьей стороне выступить.
Макрон с отвращением помотал головой:
– Политика… Хороший солдат никогда не должен связываться ни с какой политикой!
– Конечно, я полностью с тобой согласен, – ответил Катон. – Только беда-то в том, что политика иной раз сама связывается с солдатами. Просто не может не связываться. И что тогда делать простому солдату?!
Задав этот вопрос, Катон пристально уставился на Фусция в ожидании ответа. Молодой преторианец молчал, а выражение его лица внезапно превратилось в застывшую маску, и он посмотрел куда-то за плечо Катона.
– Ну и что это такое? – раздался сзади рявкающий голос Тигеллина. – Сплетничаете, как старые бабы? Быстро построиться, император уже на подходе. – Он ткнул пальцем в направлении шатров, установленных на берегу озера.
Там уже суетились германцы-телохранители, и рабы торопливо подтаскивали императорские носилки. Солдаты центурии Луркона подняли щиты и пилумы и начали строиться вокруг сцены. Половина людей встала по обе стороны дорожки, что подходила к сцене сзади, а остальные, включая Катона и Макрона, были расставлены на некотором расстоянии друг от друга с обеих сторон и перед нею. Между тем к озеру прибыли и заняли свои места последние сенаторские семьи.
– Ну и дерьмо… – проворчал Макрон, и Катон резко обернулся к нему:
– Ты о чём?
– Вон там, справа, рядом с красными носилками, видишь группу этих крикливых красавчиков? Погляди незаметно.
Катон небрежно повернул голову и осмотрел сопровождавших императора, пока не заметил группу, про которую говорил Макрон – человек двадцать или около того, молодые аристократы в дорогих туниках под несколько более скромными тогами. Они вроде как группировались вокруг одного типа – высокого, но явно перекормленного индивидуума, чьи жирные щёки явственно тряслись, когда он начинал говорить. Сперва Катон не узнал его на таком расстоянии, но потом этот тип шлёпнул себя по бедру и громко расхохотался, достаточно громко, чтобы его можно было расслышать на фоне шума и громких разговоров прочих сенаторов, многие из которых обернулись в его сторону с выражением явного неодобрения на лицах. Мужчина повернулся и посмотрел в сторону сцены, и Катон почувствовал, как у него заледенело сердце.
– Клянусь богами, – пробормотал он. – Вителлий! Ублюдок!
– А кто это? – спросил Фусций.
Катон бросил на Макрона предупреждающий взгляд, прежде чем тот успел ответить.
– Несколько лет назад он был старшим трибуном во Втором легионе.
Фусций криво улыбнулся:
– Судя по тону, ты не слишком его любишь.
– Из-за него мы раз чуть не погибли, – ровным тоном сообщил Катон, сообразив, что такой ответ ничем им не грозит. Он злился на себя, да и на Макрона тоже, за эту реакцию на появление Вителлия. Бывший трибун был в числе заговорщиков, намеревавшихся убить императора, пока тот был в Британии. И хотя Катону с Макроном удалось предотвратить это покушение, Вителлий каким-то образом ухитрился словчить и оправдаться. – Вителлий из тех людишек, что в первую голову заботятся о самих себе, невзирая на обстоятельства. Маленький совет, Фусций. Никогда не перебегай ему дорогу. Он тебя раздавит, как раздавил бы обычного муравья.
– Понятно. – Фусций минуту смотрел вслед громко переговаривающейся группе аристократов. – И тем не менее, кажется, он пользуется большой популярностью.
– У него есть шарм, – признал Катон, с неприятным чувством припоминая, как этот трибун соблазнил его первую любовь, а потом убил её, когда возникла опасность, что она может раскрыть его заговор против императора. – Ублюдок, – повторил он.
– Надеюсь, он нас не увидел, – сказал Макрон. – Мы расстались с ним не в самых лучших отношениях. Вот так, Фусций.
Катон наблюдал, как Вителлий снова отвернулся, занятый беседой.
– Ничего, всё будет в порядке. В этом облачении он нас не узнает.
Тут раздался громкий медный звон, возвещающий приближение императора. Преторианцы быстро встали по стойке «смирно», подняв щиты и поставив пилумы перпендикулярно земле. Публика замолчала и поднялась на ноги. Императорские носилки проделали короткий путь от шатров, после чего сидевшие в них немного подождали, пока германцы-телохранители занимают свои места по всему пространству поднятой над землёй платформы. Потом император и его ближайшие советники выбрались наружу и, прошествовав между выстроившихся двумя шеренгами преторианцев, поднялись на сцену. Боковым зрением Катон увидел, что Клавдий прилагает все усилия, чтобы скрыть свою хромоту и тик, чтобы достойно выглядеть перед гостями. Он прошёл к возвышению и уселся на позолоченный трон. Возникла некоторая пауза, пока он с высокомерным видом обозревал аудиторию, потом махнул рукой остальным, разрешая сесть. Нарцисс и Паллас стояли сразу позади возвышения, как и полагалось при их высоком положении при дворе. Хотя они обладали гораздо более значительной властью, чем любой сенатор, консул или проконсул, с чисто технической точки зрения, они как вольноотпущенники, бывшие рабы, стояли на социальной лестнице ниже, чем самые бедные, но свободнорожденные граждане Рима, что нынче подыхали от голода в самых нищих и грязных районах столицы.
– Помни, господин, говори коротко и чётко, – услышал Катон голос Нарцисса.
– Я з-з-знаю, – кисло промямлил в ответ Клавдий, едва разжимая губы. – Я ж не дурак, не так ли?
Он прочистил горло, издав довольно неприятный утробный звук, и набрал полную грудь воздуха.
– Друзья! В последнее время Риму пришлось столкнуться с немалыми трудностями. Наш л-л-любимый город переживает период серьёзных социальных волнений. Нарушение поставок хлеба очень беспокоит наших граждан. Я сделал всё, что в моей власти, чтобы п-п-прошерстить всю Италию, но обеспечить столицу продовольствием. И п-п-полагаю, что мы близки к тому, чтобы покончить с п-п-проблемой недостатка х-х-хлеба.