– Твой друг временами бывает не слишком оптимистичен. Скажи-ка, его часто так заносит?
Макрон устало кивнул:
– Ты даже не можешь себе представить, как часто. У меня аж голова кругом идёт.
Катон не удержался и улыбнулся, словно извиняясь.
– Ну, это у меня просто такое наблюдение.
– Ты бы лучше думал о нашем деле, – сказал Септимий. – Освободители явно что-то запланировали на самое ближайшее время. И нам надо быть настороже и всемерно заботиться о безопасности императора и его семьи. У наших врагов может возникнуть ещё одна возможность что-то предпринять – в ближайшие пару дней.
– С чего это ты так решил? – спросил Катон. – Что ещё стряслось?
– Работы над последней частью дренажного канала для осушения озера будут закончены завтра. Клавдий решил устроить праздник для инженеров и прочей избранной публики, прежде чем отдать приказ об открытии шлюзов. Это мероприятие не для широкой публики, так что там не будет слишком много народу, и вашей центурии не придётся следить за огромной толпой гостей. Но при таких мероприятиях всегда есть шанс нарваться на неприятности, пока император и его свита тащатся из Рима или возвращаются назад.
– Ничего, мы глаз с нашего старичка не спустим, – сказал Макрон. – После той схватки на Форуме, когда мы доказали, что на нас вполне можно положиться.
– Надеюсь, что можно, – сказал Септимий. Они уже подошли ко входу на Бычий форум. – Теперь уже понятно, зачем Освободителям потребовалось завладеть запасами зерна. Это морковка, которой они смогут поманить толпу, как только уберут императора. Вопрос, однако, в том, что они используют в качестве кнута, чтобы побить Клавдия? Осталось совсем мало времени до того момента, когда они начнут действовать, а мы всё ещё не имеем представления, какие у них планы. Вы должны вплотную заняться Синием, выявить все его контакты. Если мы заполучим имена главарей заговора, то сможем нанести удар первыми.
– Мы постараемся, – уверил его Катон. – Только Синий ничего нам не рассказывает. Использует нас втёмную, по-прежнему не доверяет до конца. Если мы что-то выясним, то непременно, при первой же возможности, оставим сообщение на явочной квартире.
– Очень хорошо. – Септимий поклонился в знак прощания. – А мне надо поскорее рассказать обо всём Нарциссу. Никакой радости ему, я полагаю, это не принесёт.
Они расстались у входа на рынок, и имперский агент повернулся и быстро пошёл через Боариум в направлении императорского дворца, который нависал над городом, возвышаясь на вершине Палатинского холма. Макрон и Катон недолго смотрели ему вслед, потом Макрон пробормотал:
– Мы пока что в проигрыше, не так ли?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Эту нашу схватку проигрываем… это задание Нарцисса не выполняем. Так и не выяснили, где зерно. Не знаем, что планируют наши враги. Стыдоба, мы даже не знаем, кто они такие, эти наши враги. Разве что узнали про Синия и Тигеллина. – Макрон сокрушённо покрутил головой. – Не вижу я счастливого конца всей этой истории, Катон.
– Ну, я не стал бы утверждать, что мы так уж ничего и не добились, – уверенно ответил ему Катон. – Мы их достанем, можешь быть уверен.
Когда они вошли в комнату, которую делили с Фусцием и Тигеллином, то застали молодого преторианца за интересным занятием: он любовался собственным отражением в начищенном до сияния кованом и изукрашенном латном нагруднике, висевшем рядом с остальным их снаряжением на стене. После секундного замешательства Катон заметил в левой руке Фусция ещё и длинный жезл, увенчанный бронзовым набалдашником.
– Не хватало только, чтобы Тигеллин увидел тебя с этим, – заметил он.
– Что? – Фусций инстинктивно дёрнулся и обеспокоенно оглянулся на дверь. Но потом взял себя в руки и улыбнулся. – Теперь это уже неважно. Уже неважно. Тигеллину этот жезл больше не нужен. – Фусций поднял жезл и гордо посмотрел на них. – Он теперь мой.
Макрон рассмеялся и обернулся к Катону:
– Такое ощущение, что у мальчика наконец прорезались зубки и опустились яйца. Подумать только! – Он повернулся обратно к Фусцию: – Нет, серьёзно, я бы положил эту штуку на место, пока кто-нибудь не увидел.
Лицо молодого преторианца выразило раздражение, даже гнев. Фусций выпрямился во весь рост, гордо откинул назад голову:
– Вам следует прекратить разговаривать со мной таким тоном!
– Ох! – Макрон удивлённо приподнял верхнюю губу. – И с чего бы это?
– А с того, что я теперь опцион шестой центурии! Исполняющий обязанности, конечно, – ответил Фусций.
– Ты?! – Макрон не мог скрыть удивления, а также некоторого неодобрения. – А что же Тигеллин? С ним-то что произошло?
– С Тигеллином? – Фусций улыбнулся. – Пока не найдут центуриона Луркона, он будет исполнять обязанности центуриона шестой центурии. Такое он получил повышение. Так решил трибун Бурр. Сказал, что не потерпит, чтобы одно из его подразделений не имело командира при нынешних кризисных обстоятельствах. И ещё сказал, что устроит сущий Аид любому, кто посмеет уйти в самоволку. Луркон, когда наконец объявится, будет понижен в чине до рядового, а повышение Тигеллина будет окончательно утверждено и станет постоянным. Точно так же, как моё. – Фусций выпятил грудь. – Я самый подходящий для этого поста, так сам Тигеллин сказал, когда меня выбрал. – Тут улыбка Фусция исчезла, и он напряжённо уставился на Катона с Макроном. – А это означает, что вы двое будете теперь звать меня опционом. Это ясно?
– Тебя? – Макрон помотал головой. – Ты самый лучший? И Тигеллин выбрал именно тебя? Самого многообещающего рядового во всей центурии? Трудно в это поверить.
– А ты поверь! – яростно выкрикнул Фусций. – Я больше не стану тебя предупреждать, преторианец Калид. Ты будешь выказывать мне должное уважение, соответствующее моему рангу, или будешь получать наряды вне очереди.
– Есть, опцион. – Макрон удержался от улыбки. – Как прикажешь.
Фусций подошёл ближе к нему, с минуту пристально вглядывался Макрону в глаза, словно рассчитывая, что тот дрогнет. Макрон встретил его взгляд твёрдо и бесстрашно, и Фусций, недовольно засопев, вышел за дверь, зажав в руке жезл, соответствующий его новому положению.
Макрон медленно покачал головой.
– Вот вам мальчик, который думает, что готов выполнять работу настоящего мужчины… Напоминает мне тебя, между прочим. В тот день, когда ты вступил во Второй легион, ты ведь тоже был уверен, что сразу же, прямым путём проследуешь в командиры. Помнишь?
Катон его не слушал, он глубоко задумался. И вышел из задумчивости только тогда, когда уловил вопросительные интонации в голосе Макрона.
– Извини, я тебя не слышал.
– Ладно, неважно. О чём ты думал?
– О Тигеллине. Об исполняющем обязанности центуриона Тигеллине, вот о чём. – Катон нахмурил брови. – Шестая центурия получила приказ охранять императора и его семью, а Освободители теперь располагают человеком, находящимся от императорской фамилии на расстоянии прямого удара. Стало быть, им наконец удалось пробиться сквозь заслон телохранителей, которые окружают Клавдия.
Макрон вытянул губы и скривился:
– Думаешь, Тигеллин будет убийцей?
– А кто ещё? Зачем иначе было убирать Луркона? Они хотели приблизить Тигеллина к императору. Именно так оно и должно быть. А когда наступит нужный момент, когда обстоятельства будут им благоприятствовать, Тигеллин нанесёт удар.
– Но это ж ему так просто не пройдёт! – сказал Макрон. – Его же убьют на месте. Или схватят и станут допрашивать.
– А это уже не будет иметь никакого значения. Клавдий будет мёртв, начнётся хаос, неразбериха… И вот тогда начнут действовать остальные заговорщики. Направят в город преторианскую гвардию, чтобы взять контроль надо всем и всеми, потом объявят об установлении нового режима под руководством Освободителей. Так оно и будет, готов спорить на что угодно, – мрачно заключил Катон.
Глава девятнадцатая
Как это часто случается в апреле, ночью с запада вдруг налетела жуткая гроза, и в течение двух последующих дней и ночей небо над Римом застилали зловещие чёрные тучи. Улицы были погружены в сплошной полумрак, и лишь изредка их озаряли мгновенные вспышки молний. Сверху лились потоки дождя, капли стучали по черепичным крышам, били в оконные ставни, лупили по мостовым. По улицам и переулкам столицы мчались стремительные потоки воды, смывая грязь и могучими струями сливаясь в дренажные колодцы, по которым попадали в Большую Клоаку, извивающуюся под центральными районами Рима, прежде чем сбросить своё содержимое в Тибр.
Всё население города попряталось по домам, и в течение двух дней все улицы были пусты, никаких толп изголодавшихся бедняков, хищно рыскающих в поисках объедков, видно не было. Император и его семья в городе тоже не показывались. Они оставались во дворце, а преторианцы когорты Бурра по очереди маршировали из лагеря во дворец под секущим дождём, плотно завернувшись в плащи. Несмотря на то что эти плащи были пропитаны животным жиром с целью сделать их непромокаемыми, дождевая вода находила себе дорогу сквозь них и лилась на туники и плоть гвардейцев, пока они, дрожа от холода, стояли в карауле, пока их не сменяли товарищи, после чего им приходилось маршировать обратно в казармы преторианского лагеря.
У Макрона и Катона не было никакой возможности посетить явочную квартиру и проверить, нет ли там для них записки, поскольку новый центурион шестой центурии запретил своим людям покидать лагерь даже в свободное от службы время. На своём первом утреннем построении, уже в качестве нового командира, Тигеллин объявил, что дисциплина в центурии упала и солдаты при его предшественнике слишком разболтались. Поэтому теперь он вводит ещё и вечернее построение и дополнительные строевые занятия помимо их обычной сторожевой службы во дворце. Новый опцион также наслаждался своим новым положением и вовсю командовал, подражая Тигеллину. Сам же Тигеллин переехал в квартиру Луркона и предоставил Катону с Макроном самим управляться с Фусцием, который теперь распоряжался всем в помещении их секции – именно он решал, когда тушить на ночь лампу, именно он выбрал себе отдельные крючки, на которые теперь только он один мог вешать своё снаряжение.
Макрон прилагал все усилия, чтобы сдерживать кипевшее в нём раздражение. А Катон тем временем пытался разгадать тайну пропавшего зерна. Он вновь и вновь обдумывал все подробности обыска, который они с Макроном провели на складе, а также информацию, полученную им в гильдии торговцев зерном и от писца в конторе Гая Фронтина. Как могло исчезнуть такое огромное количество зерна, не оставив никаких заметных следов? Это была неразрешимая загадка, и Катон думал над нею, пока чистил и полировал своё снаряжение и развешивал для просушки плащ и тунику на сушилке над небольшой жаровней в комнате их секции. А Макрон тем временем каждый вечер уходил – исполнял наложенное на него взыскание, чистил солдатские сортиры, расположенные возле внешней стены лагеря.
На третий день гроза наконец ушла, оставив после себя чистое голубое небо, и вскоре солнце уже начало согревать крыши и улицы Рима, отчего вверх устремились потоки испарений, крутясь в воздухе, прежде чем раствориться и исчезнуть. На улицах начали появляться люди, и снова к воротам города потянулись повозки с трупами тех, кто умер от голода или болезней, неизлечимых в их ослабленном состоянии. Трупы эти лишь прибавлялись к сотням таких же несчастных, кого укладывали в бесчисленные массовые захоронения вдоль всех дорог, ведущих из Рима.
Из дворца сообщили, что император со своей свитой намерен предпринять инспекционную поездку на Альбанское озеро, чтобы проверить ход тамошних инженерных работ и подготовку к предстоящему представлению. Бурр отдал команду пятой и шестой центуриям построиться и приготовиться к маршу, и Тигеллин промчался по казарме, выкрикивая распоряжения своим людям. Солдаты всех секций выбрались наружу, на ходу застёгивая наплечные ремни и проверяя панцири. Когда все были готовы, Тигеллин отдал команду «смирно» и обошёл все шеренги, проверяя всех и вся, ругая солдат за малейшую оплошность, а Фусций, следуя за ним, фиксировал на восковой табличке все «преступления и наказания». Когда осмотр был завершён, Тигеллин отошёл на несколько шагов назад и, уперев руки в боки, критически осмотрел всё подразделение, теперь оказавшееся под его командой.
– Многие из вас, несомненно, всё ещё гадают, что же такое случилось с центурионом Лурконом. Насколько это касается вас, он мёртв. Насколько это касается его самого, он также может считать себя мёртвым. Во всяком случае, он станет таковым, как только попадёт в руки трибуна Бурра. – Тигеллин сделал паузу. Некоторые солдаты захихикали. А он снова набрал в грудь воздуху и продолжал: – Теперь я ваш центурион. Я намерен всем подавать пример, я сделаю нашу центурию лучшей во всей преторианской гвардии. Это означает, что вам со мной придётся туго. Я буду с вами сурово обращаться. Я установлю железную дисциплину. И у меня в центурии будут самые подготовленные и лучше всех экипированные солдаты, и появятся герои, если потребуется. И любой, кто не справится со своими обязанностями, не будет соответствовать установленным мною стандартам, пусть лучше сразу подумает о переводе из гвардии в какое-нибудь менее престижное соединение. А если он всё же предпочтёт остаться, тогда я его просто сломаю. Это понятно?
– Да, господин! – вразнобой ответили гвардейцы.
– Не слышу ответа, будь я проклят! – заорал Тигеллин. – Бормотание какое-то, а не ответ! Я спросил, это понятно?
– Да, господин! – проорали солдаты все разом, и этот выкрик эхом отразился от стены казармы напротив.
– Вот так-то лучше. – Тигеллин кивнул. – Вы уже доказали императору, насколько вы хороши в бою. И он почтил нас, назначив наше подразделение в свою личную охрану. И я намерен сохранить эту честь на всё предвидимое будущее. Вот так, господа. Когда бы император ни покидал свой дворец, я желаю, чтобы его сопровождали и охраняли мои люди. Я желаю, чтобы мы оставались его первой и последней линией обороны. Мы будем его щитом и мечом, всегда рядом с ним. И он будет продолжать верить в нас, доверять нам свою жизнь и жизнь членов своей семьи. Мне едва ли нужно напоминать вам, как благодарны бывают императоры по отношению к тем, кто хорошо им служит. Так что достойно выполняйте свой долг, и мы все от этого только выиграем. Смотрите, не подведите меня! – Он прошёлся взглядом по шеренгам, потом повернулся к Фусцию: – Это всё. Построй людей у главных ворот, опцион, и пусть они будут готовы к маршу.
– Есть, господин! – Фусций замер по стойке «смирно» и оставался в таком положении, пока Тигеллин не ушёл с плаца. Потом скомандовал: – Шестая центурия, нале-во!
Две шеренги повернулись налево и замерли в ожидании следующей команды.
– Вперёд… марш!
Когда колонна двинулась вперёд, Макрон тихо сказал Катону, который сейчас шёл впереди него:
– Ну и что ты об этом думаешь?
– Сам знаешь, что я могу думать, – ответил тот. – Наше дело – держать глаза и уши открытыми и вообще смотреть в оба.
Пятая и шестая центурии подошли к тому месту, где их ожидал трибун Бурр, сидя на безукоризненно убранном вороном коне. Когда колонна замерла напротив него, он махнул рукой в сторону городских ворот, и первый ряд двинулся туда. Они прошли ворота, вступили в Рим и направились ко дворцу, где к ним присоединился императорский кортеж. После чего они вышли из города и двинулись в сторону озера, расположенного в десяти с лишним милях от Рима. Императора сегодня, как заметил Катон, сопровождало меньше советников, чем обычно. В свите был Нарцисс, но не было Палласа. Не было также ни императрицы, ни двоих подростков.
Вымытые дождём окрестности пахли свежестью, а тёплый воздух предвещал скорое наступление весны. На ветвях многих фруктовых деревьев, росших вдоль дороги, уже появились первые бутоны. Носилки с императором и его свитой двигались в середине между двумя центуриями преторианцев, и шедший в арьергарде Катон едва мог разглядеть передних, да и то только если вытягивал шею и заглядывал поверх сверкающих шлемов и колышущихся наконечников пилумов. Когда колонна проходила через небольшие придорожные селения, их обитатели выбегали поглядеть на проезжающего императора и сопровождали его громкими криками, особенно когда Клавдий поднимал руку в знак приветствия. По обе стороны от носилок двигались германцы-телохранители, и их варварский внешний вид здорово нервировал более робких и пугливых поселян.
До озера они добрались вскоре после полудня, и солдатам было разрешено разойтись и отдохнуть, пока император и его советники осматривали приготовления к имитации морского сражения. Высокая трибуна для императора была уже почти готова. Её воздвигли на искусственно насыпанном холме на берегу озера. По всему берегу трудились плотники, они поспешно готовили барки и другие речные суда, которые сюда приволокли с Тибра, чтобы составить из них два флота, что будут сражаться друг с другом на водах озера. Над палубами поднимались спешно изготовленные мачты, на них уже подняли реи, паруса и прочий такелаж, скорее декоративный, нежели функциональный. Скамьи для гребцов уже были установлены и закреплены, а к носам кораблей приделаны мощные тараны. Если смотреть с некоторого расстояния, всё это вполне могло сойти за настоящие боевые корабли римского флота, только весьма уменьшенного масштаба. В четверти мили от кишащего рабочими берега озера виднелись огороженные частоколом загоны для тех, кто будет непосредственно участвовать в театрализованном представлении и сражаться друг с другом.
– Невероятно! – уныло прокомментировал увиденное Макрон, когда они с Катоном осмотрели все окрестности озера, забравшись на каменистый отрог горы недалеко от того места, где солдаты эскорта отдыхали, рассевшись на свежей травке по обе стороны от ведущей в Рим дороги. – Никогда ничего подобного не видел. Смотрится прямо как подготовка к большой военной кампании, а вовсе не к клятому представлению гладиаторов.
– Да и я что-то не припомню, чтобы столько усилий было затрачено на подготовку ко вторжению в Британию, – ответил Катон, иронически улыбаясь. – Но тогда Клавдий всего лишь намеревался завоевать для империи новую провинцию. А сейчас он намерен завоевать сердца толпы, а это гораздо более важная стратегическая цель, на данный момент по крайней мере. Конечно, при условии, что он достаточно долго проживёт, чтобы успеть умиротворить их и удовлетворить их жажду зрелищ, не говоря уж о хлебе. Я бы сказал, что у Клавдия мало на это шансов; всё складывается против него.