Если б он окатил меня ведром холодной воды, сомневаюсь, было бы это мне более неприятно. Заверение мисс Рэчел в своей невиновности делало поведение Розанны – шитье новой рубашки, попытки спрятать запачканную и все прочее – совершенно необъяснимым. Это не приходило мне в голову до тех пор, пока сыщик Кафф не напомнил мне все в одно мгновение!
– Во-вторых, – продолжал сыщик, – вы опять услышите о трех индусах. Вы услышите о них в здешних окрестностях, если мисс Рэчел останется здесь. Вы услышите о них в Лондоне, если мисс Рэчел поедет в Лондон.
Потеряв всякий интерес к трем фокусникам и совершенно уверившись в невиновности моей барышни, я довольно легко принял второе предсказание.
– Вы перечислили из трех имеющих случиться событий два, – сказал я. – Каково третье?
– Третье, и последнее, заключается в том, что вы рано или поздно услышите кое-что о лондонском ростовщике, про которого я уже имел смелость дважды упомянуть. Дайте мне вашу записную книжку, и я запишу вам на всякий случай его имя и адрес, чтоб не было ошибки на этот счет, когда это случится.
Он четко написал на чистом листке: «Мистер Септимус Люкер, Миддлсекская площадь, Ламбет, Лондон».
– Вот, – сказал он, указывая на адрес, – последнее слово о Лунном камне, которым побеспокою вас в настоящее время. Будущее покажет, прав я или нет. А пока, сэр, уношу с собой искреннюю привязанность к вам, которая, мне думается, делает честь нам обоим. Если мы не встретимся до выхода моего в отставку, надеюсь видеть вас в гостях в моем домике близ Лондона, которым думаю обзавестись. Обещаю вам, мистер Беттередж, что в моем саду будут поросшие травой дорожки.
Глава XXIII
Я приготовил кабриолет на тот случай, если мистер Фрэнклин непременно захочет уехать от нас с вечерним поездом. Появление на лестнице сперва багажа, а вслед за ним и самого мистера Фрэнклина показало мне довольно ясно, что он первый раз в жизни твердо держится принятого решения.
– Итак, вы непременно решили ехать, сэр, – сказал я, когда мы с ним встретились в нижнем зале. – Почему бы не подождать денька два и не дать мисс Рэчел возможность одуматься?
Вместо ответа он подал мне письмо, которое миледи написала ему. Бо́льшая часть письма была наполнена тем, что уже было сказано ею в письме, полученном мной. Но в конце была приписка о мисс Рэчел, которая объяснит намерения мистера Фрэнклина, если не объяснит ничего другого.
«Вы удивляетесь, наверное, – писала миледи, – что я позволяю дочери оставлять меня в совершенном неведении. Пропал алмаз ценой в двадцать тысяч фунтов, и я должна предполагать, что пропажа не составляет никакой тайны для Рэчел; что непонятное обязательство молчания наложено на нее каким-то человеком или какими-то людьми, совершенно неизвестными мне, имевшими в виду цель, которую я не могу даже угадать. Объяснимо ли, что я позволяю обходиться со мной таким образом? Вполне объяснимо при настоящем состоянии Рэчел. Она в таком нервном возбуждении, что на нее жалко смотреть. Я не смею снова поднимать вопрос о Лунном камне до тех пор, пока время не успокоит ее хоть немного. Вот почему я, не колеблясь, отпустила сыщика. Тайна, сбивающая с толку нас, сбивает с толку и его. В этом деле посторонний не может нам помочь. Его присутствие усугубляет мои страдания, а Рэчел не может слышать даже его имени.
Мои планы на будущее время обдуманы настолько хорошо, насколько это возможно. Я намерена отвезти Рэчел в Лондон – отчасти для того, чтобы успокоить ее переменой места, отчасти для того, чтобы попробовать, что можно будет сделать, посоветовавшись с лучшими врачами. Уместно ли мне просить вас встретиться с нами в Лондоне? Любезный Фрэнклин, вы должны, со своей стороны, проявить терпение, подобное моему, и ждать, как буду ждать я, более удобного времени. Драгоценная помощь, которую вы оказали следствию, все еще кажется Рэчел в теперешнем ее душевном состоянии непростительной обидой. Действуя в этом деле вслепую, вы только увеличили ее мучения, так как помогали открытию ее тайны. Я не могу извинить злобу, с какой она обвиняет вас за печальные последствия, которых ни вы, ни я не могли вообразить или предвидеть. Рэчел нельзя ни в чем убедить – о ней можно только жалеть. С огорчением должна сказать, что пока вам и Рэчел лучше не встречаться. Единственный совет, который я могу предложить вам, – это дать ей время одуматься.
Я возвратил письмо, искренне жалея мистера Фрэнклина, потому что знал, как он любил барышню, и видел, что слова ее матери уязвили его в самое сердце.
– Вы знаете пословицу, сэр, – вот все, что я ему сказал, – когда дело дойдет до худшего, оно начнет изменяться к лучшему. Дела у нас не могут идти хуже, мистер Фрэнклин, чем они идут сейчас.
Мистер Фрэнклин сложил письмо тетки, по-видимому не очень утешенный моими словами.
– Не думал, – сказал он, – чтобы в Англии была семья счастливей этой, когда я приехал сюда из Лондона с этим ужасным алмазом. Посмотрите теперь на эту семью! Она разбросана, разъединена, самый воздух этого дома отравлен тайнами и подозрениями. Помните вы то утро на Зыбучих песках, когда мы разговаривали о моем дяде Гернкастле и его подарке ко дню рождения? Лунный камень послужил орудием мщения полковника, Беттередж, да так, как даже сам полковник не мог вообразить!
С этими словами он пожал мне руку и пошел к кабриолету.
Я последовал за ним по лестнице. Прискорбно было видеть, что он оставляет таким образом старый дом, где провел самые счастливые годы своей жизни. Пенелопа (чрезвычайно расстроенная всем, что случилось в доме) пришла вся в слезах проститься с мистером Фрэнклином. Он поцеловал ее. Я махнул рукой, как бы говоря: «На доброе здоровье, сэр». Некоторые из служанок поглядывали на него из-за угла. Он был одним из тех мужчин, которые нравятся всем женщинам. В последнюю минуту я остановил кабриолет и попросил у мистера Фрэнклина, как милости, чтобы он уведомил нас о себе письмом. Он, кажется, не обратил внимания на мои слова – он осматривался вокруг, глядя то на один предмет, то на другой, как бы прощаясь со старым домом и садом.
– Скажите нам, куда вы отправляетесь, сэр? – спросил я, стараясь узнать его будущие планы.
Мистер Фрэнклин внезапно надвинул шляпу на самые брови.
– Куда я отправляюсь? – повторил он мои слова. – Я отправляюсь к черту!
Пони вздрогнул при этих словах, как если б почувствовал к ним христианское отвращение.
– Да будет с вами бог, сэр, куда бы вы ни отправились! – вот все, что я успел сказать, прежде чем он скрылся из глаз.
Приятный, милый молодой человек! При всех его недостатках и сумасбродствах, милый и приятный молодой человек! Он оставил за собой печальную пустоту, когда уехал из дома миледи.
Когда наконец этот длинный субботний летний вечер приблизился к концу, дом окончательно погрузился в уныние.
Я подбадривал себя, крепко держась трубочки и «Робинзона Крузо». Женщины, кроме Пенелопы, проводили время в пересудах и толках о самоубийстве Розанны. Они упорно держались мнения, будто бедная девушка украла Лунный камень и лишила себя жизни из страха, боясь, что это узнают.
Дочь моя – разумеется, про себя – упорно стояла на том, что утверждала раньше. Однако ее предположение о причине самоубийства Розанны не приводило нас ни к какому заключению насчет алмаза, так же как и уверенность миледи в ее невиновности. Тайное путешествие Розанны во Фризинголл и все ее поступки оставались совершенно необъяснимыми. Бесполезно было указывать на это Пенелопе: возражения производили на нее так же мало впечатления, как мало следов оставляет проливной дождь на непромокаемом плаще. Дело в том, что дочь моя унаследовала мое собственное пренебрежение к умственным доводам и в этом отношении далеко опередила своего родного отца.
На следующий день (в воскресенье) карета, остававшаяся в доме мистера Эблуайта, вернулась к нам пустая. Кучер привез мне записку от миледи и письменные распоряжения горничным миледи и Пенелопе.
В своей записке миледи сообщала, что решила отвезти мисс Рэчел в свой лондонский дом в понедельник. Распоряжения миледи горничным касались того, какие им платья следует взять и в какой час встретить своих госпож в Лондоне. Большинство слуг также должны были ехать туда. Миледи, видя, что мисс Рэчел не желает после всего случившегося возвращаться домой, решила ехать в Лондон прямо из Фризинголла. Я же должен был оставаться в деревне впредь до дальнейших распоряжений, присматривать за домом и поместьем.
Все это напомнило мне слова мистера Фрэнклина о разбросанной и разъединенной семье, и мысли мои, естественно, обратились к самому мистеру Фрэнклину. Чем более я думал о нем, тем более тревожили меня его будущие поступки. Кончилось тем, что я написал с воскресной почтой к камердинеру его отца, мистеру Джефко (которого знал прежде), прося дать мне знать, на что решится мистер Фрэнклин по приезде в Лондон.
Воскресный вечер был еще унылее субботнего, если только возможно. Мы кончили этот день, как сотни тысяч других людей кончают его регулярно раз в неделю на этих островах, – ожиданием, когда наконец наступит время ложиться спать, и, не дождавшись, заснули на наших стульях.
Как прошел понедельник для остальной прислуги, не знаю. Мне он нанес порядочный удар. Первое предсказание сыщика Каффа о том, что я услышу кое-что от Йолландов, сбылось в этот день.
Я отослал Пенелопу и горничную миледи на железную дорогу с вещами в Лондон и прохаживался по саду, когда вдруг услышал свое имя. Обернувшись, я очутился лицом к лицу с дочерью рыбака, Хромоножкой Люси. За исключением хромоты и худобы (последнее, по моему мнению, – страшный недостаток в женщине), эта девушка имела немало привлекательных качеств на мужской взгляд. Смуглое умное лицо, приятный чистый голос, прекрасные каштановые волосы принадлежали к ее достоинствам. Костыль говорил о ее несчастье. А горячий характер дополнял итог ее недостатков.
– Ну, моя милая, – сказал я, – что вам от меня нужно?
– Где человек по имени Фрэнклин Блэк? – сказала девушка, опираясь на свой костыль и устремив на меня свирепый взгляд.
– Непочтительно говорить так о джентльменах, – ответил я. – Если вы хотите справиться о племяннике миледи, не угодно ли вам назвать его мистером Фрэнклином Блэком?
Она сделала шаг ко мне и взглянула на меня так, словно собиралась съесть меня живьем.
– Мистером Фрэнклином Блэком! – повторила она вслед за мной. – Его вернее было бы назвать убийцей Фрэнклином Блэком!
Мой метод обращения с покойной миссис Беттередж помог мне и на этот раз. Когда женщина старается вывести вас из себя, постарайтесь, с своей стороны, вывести ее из себя. Женщина вообще приготовлена ко всякому отпору, какой вы можете избрать для самозащиты, кроме этого. Одним-единственным словом можно добиться этого не хуже, чем сотней слов, и одним словом я добился этого с Хромоножкой Люси. Любезно посмотрев ей в лицо, я сказал:
– Фи!
Девушка тотчас вспыхнула. Она тверже стала на здоровую ногу и раза три свирепо ударила об землю своим костылем:
– Он убийца! Он убийца! Он убийца! Он был причиной смерти Розанны Спирман!
Она закричала это самым пронзительным голосом. Два человека, работавшие в саду неподалеку, подняли глаза, увидели, что это Хромоножка Люси, и, зная, чего можно было ждать от нее, опять вернулись к своему делу.
– Он был причиной смерти Розанны Спирман? – повторил я. – Что заставляет вас говорить так, Люси?
– Какое вам дело? Какое дело какому бы то ни было мужчине до этого? О, если бы только она думала о мужчинах так, как думаю о них я, она была бы сейчас жива!
– Она всегда хорошо думала обо мне, бедняжка, – сказал я, – и я всегда относился к ней хорошо.
Я проговорил это насколько мог успокоительно. Сказать по правде, у меня духа не хватило раздражать девушку колкими ответами. Раньше я примечал только ее дурной нрав. Сейчас я приметил, что она несчастна, а это часто заставляет быть дерзкими людей простого звания.
Мой ответ смягчил Хромоножку Люси. Она опустила голову на свой костыль.
– Я любила ее, – тихо сказала девушка. – Она была очень несчастна, мистер Беттередж! Гнусные люди жестоко обходились с нею и толкнули ее на дурной путь, но это не испортило ее кроткого характера. Она была ангелом. Она могла бы быть счастлива со мной. У меня был план ехать в Лондон нам обеим, устроиться, как двум сестрам, и зарабатывать шитьем. Этот человек приехал сюда и испортил все. Он околдовал ее. Не говорите мне, что он не хотел этого и ничего не знал об этом! Он должен был знать. Он должен был пожалеть ее. «Я не могу жить без него, а он, Люси, даже не смотрит на меня», – вот что она говорила. Жестоко, жестоко, жестоко! Я говорила ей: «Ни один мужчина не стоит, чтобы о нем изнывать». А она отвечала: «Есть мужчины, ради которых стоит умереть, Люси, а он один из них». Я накопила немного денег. Я договорилась с отцом и матерью. Я хотела увезти ее от унижений, которые она терпела здесь. У нас была бы маленькая квартирка в Лондоне, и мы жили бы как сестры. Она получила хорошее воспитание, сэр, как вам известно, и писала хорошим почерком. Она умела проворно шить. Я тоже пишу хорошо, хотя и не шью так проворно, как шила она, но и от меня был бы толк. Мы жили бы прекрасно. И что же случилось сегодня? Приходит письмо от нее, и я узнаю, что она рассталась с жизнью. Приходит письмо, где она прощается со мною навсегда! Где он? – вскричала девушка, подняв голову и опять вспыхивая гневом. – Где этот джентльмен, о котором я должна говорить не иначе как с почтением? Недалек тот день, мистер Беттередж, когда бедные в Англии восстанут на богатых! Я молю бога, чтобы начали с него! Я молю бога, чтобы начали с него!
Думаю, что даже сам пастор (хотя, признаюсь, это сказано слишком сильно) не мог бы образумить девушку в таком состоянии, в каком находилась она. Я отважился лишь на то, чтобы вернуть ее к предмету ее гнева, в надежде услышать от нее что-нибудь полезное.
– На что вам нужен мистер Фрэнклин Блэк? – спросил я.
– Мне нужно его видеть.
– Для чего?
– У меня есть к нему письмо.
– От Розанны Спирман?
– Да.
– Вложенное в письмо к вам?
– Да.
Неужели мрак начинает рассеиваться? Неужели то, что я стремился так страстно узнать, само собой открывается? Я был вынужден помедлить с минуту. Сыщик Кафф оставил после себя заразу. По некоторым лично мне известным признакам сыскная лихорадка снова начала овладевать мною.
– Вы не можете увидеть мистера Фрэнклина, – сказал я.
– Я должна его видеть и увижу!
– Он вчера уехал в Лондон.
Хромоножка Люси пристально посмотрела мне в лицо и поняла, что я говорю правду. Не сказав более ни слова, она тотчас повернулась и пошла к Коббс-Голлу.
– Постойте! – воскликнул я. – Завтра я жду известий о мистере Фрэнклине Блэке. Дайте мне письмо, и я пошлю его по почте.
Хромоножка Люси оперлась на свой костыль и взглянула на меня через плечо:
– Я должна передать ему письмо только из рук в руки.
– Написать ему об этом?
– Напишите, что я его ненавижу, – и вы скажете правду.
– Да-да, но как же насчет письма?..
– Если он хочет получить это письмо, он должен вернуться сюда и взять его у меня.
С этими словами она заковыляла к Коббс-Голлу.
Сыскная лихорадка лишила меня всякого достоинства. Я поспешил вслед за нею и приложил все усилия, чтоб заставить ее разговориться. Напрасно! К несчастью, я был мужчиной, и Хромоножке Люси доставляло удовольствие разочаровывать меня. В тот же день, попозднее, я попытал счастья у ее матери. Добрая миссис Йолланд могла только всплакнуть и посоветовала извлечь капельку утешения из голландской бутылочки. Я нашел рыбака на берегу. Он сказал, что дело путаное, и продолжал чинить сеть. Ни отец, ни мать не знали больше меня самого. Оставалось испробовать последнее средство – написать с утренней почтой мистеру Фрэнклину Блэку.
Предоставляю вам судить, с каким нетерпением поджидал я почтальона во вторник утром. Он мне принес два письма. Одно от Пенелопы (у меня едва хватило терпения его прочесть), сообщавшей мне, что миледи и мисс Рэчел благополучно прибыли в Лондон. Другое – от мистера Джефко, с известием, что сын его хозяина уже уехал из Англии.
Приехав в столицу, мистер Фрэнклин, как оказывается, отправился прямо к отцу. Он явился не совсем кстати. Мистер Блэк-старший с головой ушел в свои депутатские дела в нижней палате и забавлялся дома в этот вечер любимой парламентской игрой – составлением записок, которые они именуют «частным биллем». Сам мистер Джефко проводил мистера Фрэнклина в кабинет отца.
«Любезный Фрэнклин, что заставило тебя так неожиданно ко мне явиться? Не случилось ли чего дурного?»
«Да. Случилось дурное с Рэчел, и я чрезвычайно огорчен».
«С прискорбием слышу это. Но у меня нет сейчас времени выслушивать тебя».
«А когда вы сможете меня выслушать?»
«Милый мой мальчик, не стану тебя обманывать. Я смогу выслушать тебя по окончании этой сессии, ни на минуту раньше. Спокойной ночи!»
«Благодарю вас, сэр, спокойной ночи!»
Таков был разговор в кабинете, переданный мне мистером Джефко. Разговор вне кабинета был еще короче.
«Джефко, посмотрите, когда отходит завтрашний поезд, приуроченный к пароходу на континент».
«В шесть часов утра, мистер Фрэнклин».
«Велите разбудить меня в пять».
«Едете за границу, сэр?»
«Еду, Джефко, куда железные дороги увезут меня».
«Прикажете доложить вашему батюшке, сэр?»
«Да, доложите ему по окончании сессии».
На следующее утро мистер Фрэнклин отправился за границу. В какое именно место ехал он, никто, – не исключая и его самого, – отгадать не мог. Может быть, мы получим от него первое известие из Европы, Азии, Африки или Америки. По мнению мистера Джефко, он мог находиться в любой из четырех частей света.