— Дело в том, молодой человек, что умный знает, в чем эта разница, но никогда об этом не спрашивает.
//__ * * * __//
— Кем была ваша мать до замужества? — спросил у Раневской настырный интервьюер.
— У меня не было матери до ее замужества, — пресекла Фаина Георгиевна дальнейшие вопросы.
//__ * * * __//
У Раневской спросили, любит ли она Рихарда Штрауса, и услышали в ответ:
— Как Рихарда я люблю Вагнера, а как Штрауса — Иоганна.
//__ * * * __//
На одесском рынке мужчина продает попугая и индюка. Раневская:
— Сколько стоит ваш попугай?
— Тысячу рублей, ведь он говорящий, может сказать «ты дурак».
— А индюк?
— Десять тысяч.
— Почему так дорого?
— Самый умный. Он не говорит «ты дурак», но он так думает.
//__ * * * __//
Рина Зеленая рассказывала:
— В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты несоленые, и компот несладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: «Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, я помню, были яйца!»
— А вы не путаете ее с папочкой? — осведомилась Раневская.
//__ * * * __//
На заграничных гастролях коллега заходит вместе с Фаиной Георгиевной в кукольный магазин «Барби и Кен».
— Моя дочка обожает Барби. Я хотел бы купить ей какой-нибудь набор.
— У нас широчайший выбор, — говорит продавщица, — «Барби в деревне», «Барби на Гавайях», «Барби на горных лыжах», «Барби разведенная».
— А какие цены?
— Все по 100 долларов, только «Барби разведенная» — двести.
— Почему так?
— Ну как же, — вмешивается Раневская. — У нее ко всему еще дом Кена, машина Кена, бассейн Кена.
//__ * * * __//
Идущую по улице Раневскую толкнул какой-то человек, да еще и обругал грязными словами.
Фаина Георгиевна сказала ему:
— В силу ряда причин я не могу сейчас ответить вам словами, какие употребляете вы. Но я искренне надеюсь, что когда вы вернетесь домой, ваша мать выскочит из подворотни и как следует вас искусает.
//__ * * * __//
Приятельница сообщает Раневской:
— Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа...
Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом:
— Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!
//__ * * * __//
Раневскую о чем-то попросили и добавили:
— Вы ведь добрый человек, вы не откажете.
— Во мне два человека, — ответила Фаина Георгиевна. — Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.
//__ * * * __//
В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала:
— Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!
//__ * * * __//
В театре.
— Извините, Фаина Георгиевна, но вы сели на мой веер!
— Что? То-то мне показалось, что снизу дует.
//__ * * * __//
Артист Театра Моссовета Николай Афонин жил рядом с Раневской. У него был «горбатый» «Запорожец», и иногда Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой. Как-то в его «Запорожец» втиснулись сзади три человека, а впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к своему дому, она спросила:
— К-Колечка, сколько стоит ваш автомобиль? Афонин сказал:
— Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна.
— KaKoe блядство со стороны правительства, — мрачно заключила Раневская, выбираясь из горбатого аппарата.
//__ * * * __//
Раневская с подругой оказались в деревне.
— Смотри, какая красивая лошадь!
— Это не лошадь, а свинья!
— Да? А почему у нее рога?
//__ * * * __//
Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано Ильичу Мурадели:
— А ведь вы, Вано, не композитор!
Мурадели обиделся:
— Это почему же я не композитор?
— Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» — «ра», вместо «до» — «де», а вместо «ля» — «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.
//__ * * * __//
Как-то начальник ТВ Лапин спросил:
— Когда же вы, Фаина Георгиевна, засниметесь для телевидения?
«После такого вопроса должны были бы последовать арест и расстрел», - говорила Раневская.
//__ * * * __//
В другой раз Лапин спросил ее:
— В чем я увижу вас в следующий раз?
— В гробу, — предположила Раневская.
//__ * * * __//
Литературовед Зильберштейн, долгие годы редактировавший «Литературное наследство», попросил как-то Раневскую написать воспоминания об Ахматовой.
— Ведь вы, наверное, ее часто вспоминаете, — спросил он.
— Ахматову я вспоминаю ежесекундно, — ответила Раневская, — но написать о себе воспоминания она мне не поручала. А потом добавила: — Какая страшная жизнь ждет эту великую женщину после смерти — воспоминания друзей.
//__ * * * __//
В больнице, увидев, что Раневская читает Цицерона, врач заметил:
— Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.
— Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, — парировала Фаина Георгиевна.
//__ * * * __//
В Театре им. Моссовета Охлопков ставил «Преступление и наказание». Геннадию Бортникову как раз об эту пору выпало съездить во Францию и встретиться там с дочерью Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, он с восторгом рассказывал коллегам о встрече с дочерью, как эта дочь похожа на отца:
— Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо!
Сидевшая тут же Раневская подняла лицо от супа и как бы между прочим спросила:
— И с бородой?
//__ * * * __//
Раневская стояла в своей гримуборной совершенно голая. И курила. Вдруг к ней без стука вошел директор-распорядитель Театра имени Моссовета Валентин Школьников. И ошарашенно замер. Фаина Георгиевна спокойно спросила:
— Вас не шокирует, что я курю?
//__ * * * __//
Артисты театра послали Солженицыну (еще до его изгнания) поздравительную телеграмму. Живо обсуждали этот акт. У Раневской вырвалось:
— Какие вы смелые! А я послала ему письмо.
//__ * * * __//
Известная актриса в истерике кричала на собрании труппы:
— Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!
Раневская толстым голосом заметила:
— Терпеть не могу стоять в очереди!
//__ * * * __//
— Почему Бог создал женщин такими красивыми и такими глупыми? — спросили как-то Раневскую.
— Красивыми — чтобы их могли любить мужчины, а глупыми — чтобы они могли любить мужчин.
//__ * * * __//
Раневская вспоминала, что в доме отдыха, где она недавно была, объявили конкурс на самый короткий рассказ. Тема — любовь, но есть четыре условия:
1) в рассказе должна быть упомянута королева;
2) упомянут Бог;
3) чтобы было немного секса;
4) присутствовала тайна.
Первую премию получил рассказ размером в одну фразу:
«О, Боже, — воскликнула королева. — Я, кажется, беременна и неизвестно от кого!»
Режиссер Театра имени Моссовета Андрей Житинкин вспоминает:
— Это было на репетиции последнего спектакля Фаины Георгиевны «Правда хорошо, а счастье лучше» по Островскому. Репетировали Раневская и Варвара Сошальская. Обе они были почтенного возраста: Сошальской — к восьмидесяти, а Раневской — за восемьдесят. Варвара была в плохом настроении: плохо спала, подскочило давление. В общем, ужасно. Раневская пошла в буфет, чтобы купить ей шоколадку или что-нибудь сладкое, дабы поднять подруге настроение. Там ее внимание привлекла одна диковинная вещь, которую она раньше никогда не видела, — здоровенные парниковые огурцы, впервые появившиеся в Москве посреди зимы. Раневская, заинтригованная, купила огурец невообразимых размеров, положила в глубокий карман передника (она играла прислугу) и пошла на сцену.
В тот момент, когда она должна была подать барыне (Сошальской) какой_ то предмет, она вытащила из кармана огурец и говорит:
— Вавочка (так в театре звали Сошальскую), я дарю тебе этот огурчик.
Та обрадовалась:
— Фуфочка, спасибо, спасибо тебе.
Раневская, уходя со сцены, вдруг повернулась, очень хитро подмигнула и продолжила фразу:
— Вавочка, я дарю тебе этот огурчик. Хочешь — ешь его, хочешь — живи с ним.
//__ * * * __//
Вере Марецкой присвоили звание Героя Социалистического Труда.
Любя актрису и признавая ее заслуги в искусстве, Раневская тем не менее заметила:
— Чтобы мне получить это звание, надо сыграть Чапаева.
//__ * * * __//
— Меня так хорошо принимали, — рассказывал Раневской вернувшийся с гастролей артист N. — Я выступал на больших открытых площадках, и публика непрестанно мне рукоплескала!
— Вам просто повезло, — заметила Фаина Георгиевна. — На следующей неделе выступать было бы намного сложнее.
— Почему?
— Синоптики обещают похолодание, и будет намного меньше комаров.
//__ * * * __//
Идет обсуждение пьесы. Все сидят.
Фаина Георгиевна, рассказывая что-то, встает, чтобы принести книгу, возвращается, продолжая говорить стоя. Сидящие слушают, и вдруг:
— Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят, — как бы между прочим замечает Раневская.
//__ * * * __//
— Дорогая, сегодня ты спала с незапертой дверью. А если бы кто-то вошел?
— всполошилась приятельница Раневской, дама пенсионного возраста.
— Ну сколько можно обольщаться? — пресекла Фаина Георгиевна собеседницу.
//__ * * * __//
— Почему женщины так много времени и средств уделяют внешнему виду, а не развитию интеллекта?
— Потому что слепых мужчин гораздо меньше, чем глупых.
//__ * * * __//
Во время эвакуации Ахматова и Раневская часто гуляли по Ташкенту вместе. «Мы бродили по рынку, по старому городу, — вспоминала Раневская.
— За мной бежали дети и хором кричали: «Муля, не нервируй меня!» Это очень надоедало, мешало мне слушать Анну Андреевну. К тому же я остро ненавидела роль, которая принесла мне популярность. Я об этом сказала Ахматовой. «Не огорчайтесь, у каждого из нас есть свой Муля!» Я спросила: «Что у вас “Муля”?» «Сжала руки под темной вуалью» — это мои «Мули», — сказала Анна Андреевна».
//__ * * * __//
Раневская рассказывала, что, когда Ахматова бранила ее, она огрызалась. Тогда Ахматова говорила:
— Наша фирма — «Два петуха!»
//__ * * * __//
— В эвакуации в Ташкенте Раневская взялась продать кусок кожи для обуви. Обычно такая операция легко проводится на толкучке. Но она направилась в комиссионный магазин, чтобы купля-продажа была легальной. Там кожу почему-то не приняли, а у выхода из магазина ее остановила какая-то женщина и предложила продать ей эту кожу из рук в руки. В самый момент совершения сделки появился милиционер — молодой узбек, — который немедленно повел незадачливую спекулянтку в отделение милиции. Повел по мостовой при всеобщем внимании прохожих.
— Он идет решительной, быстрой походкой, — рассказывала Раневская, — ая стараюсь поспеть за ним, попасть ему в ногу и делаю вид для собравшейся публики, что это просто мой хороший знакомый ия с ним беседую. Но вот беда: ничего не получается, — он не очень-то меня понимает, да и мне не о чем с ним говорить. И я стала оживленно, весело произносить тексты из прежних моих ролей, жестикулируя и пытаясь сыграть непринужденную приятельскую беседу. А толпа мальчишек да и взрослых любителей кино, сопровождая нас по тротуару, в упоении кричала: «Мулю повели! Смотрите, нашу Мулю ведут в милицию!» Они радовались, они смеялись. Я поняла: они меня ненавидят!
И заканчивала со свойственной ей гиперболизацией и трагическим изломом бровей:
— Это ужасно! Народ меня ненавидит!
//__ * * * __//
Раневская передавала рассказ Ахматовой.
— В Пушкинский дом пришел бедно одетый старик и просил ему помочь, жаловался на нужду, а между тем он имеет отношение к Пушкину. Сотрудники Пушкинского дома в экстазе кинулись к старику с вопросами, каким образом он связан с Александром Сергеевичем. Старик гордо объявил:
— Я являюсь праправнуком Булгарина.
//__ * * * __//
В январе 1940 года Анна Андреевна Ахматова опубликовала теперь уже зацитированные до дыр великие строчки:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
И тогда же в сороковом году их должны были прочитать по радио. Но секретарь Ленинградского обкома по пропаганде товарищ Бедин написал на экземпляре стихотворения свою резолюцию: «Надо писать о полезных злаках, о ржи, о пшенице, ане о сорняках».
//__ * * * __//
Раневская передавала рассказ Надежды Обуховой. Та получила письмо от ссыльного. Он писал: «Сейчас вбежал урка и крикнул: “Интеллигент, бежи скорей с барака! Надька жизни дает”».
Это по радио передавали романсы в исполнении Обуховой.
//__ * * * __//
В 1954 году советское правительство решило сделать большой подарок немецкому народу, возвратив ему его же собственные сокровища Дрезденской галереи, вывезенные во время войны как дорогой трофей.
Но правительство решило сделать и еще один красивый жест — спустя почти десять лет после Победы показать эти сокровища своему народу.
В Москве люди сутками стояли в очереди в Пушкинский музей, чтобы посмотреть на картины великих мастеров, среди которых была «Сикстинская мадонна» Рафаэля.
Рассказывают, возле «Сикстинской мадонны» стоят две шикарно одетых дамы, и одна обращается к другой:
— Не понимаю, что все так сходят с ума, и чего они в ней находят?.. Случайно оказавшаяся рядом Фаина Георгиевна так на это отреагировала:
— Милочка! Эта дама столько веков восхищала человечество, что теперь она сама имеет право выбирать, на кого производить впечатление.
//__ * * * __//
— А вы куда хотели бы попасть, Фаина Георгиевна, — в рай или ад? — спросили у Раневской.
— Конечно, рай предпочтительнее из-за климата, но веселее мне было бы в аду — из-за компании, — рассудила Фаина Георгиевна.
//__ * * * __//
Некая энергичная поэтесса без комплексов предложила Раневской спекулятивное барахло: духи мытищинского разлива и искусственный половой член — «агрэгат из Парижа».
— Сказала, что покупала специально для меня. Трогательно. Я не приобрела, но родила экспромт:
Уезжая в тундру,
Продала доху,
И купила пундру,
И фальшивый х...
Есть дамы, которые, представьте себе, этим пользуются. Что за мир? Сколько идиотов вокруг, как весело от них!
//__ * * * __//
У Раневской спросили: что для нее самое трудное?
— О, самое трудное я делаю до завтрака, — сообщила она.
— И что же это?
— Встаю с постели.
//__ * * * __//
В Комарове, рядом с санаторием, где отдыхает Раневская, проходит железная дорога.
— Как отдыхаете, Фаина Георгиевна?
— Как Анна Каренина.
В другой раз, отвечая на вопрос, где отдыхает летом, Раневская объясняла:
— В Комарове — там еще железная дорога — в санатории имени Анны
Карениной.
//__ * * * __//
Раневская рассказывала, как они с группой артистов театра поехали в подшефный колхоз и зашли в правление представиться и пообщаться с народом.
Вошедший с ними председатель колхоза вдруг застеснялся шума, грязи и табачного дыма.
— Ё... Вашу мать! — заорал он, перекрывая другие голоса, — Во что вы превратили правление, Ё... Вашу мать. У вас здесь знаете что?.. Бабы, выйдите! (Бабы вышли.) У вас здесь, если хотите, хаос!
//__ * * * __//
Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.
— Жалко, что мы не захватили пианино, — говорит Фаина Георгиевна.
— Неостроумно, — замечает кто-то из сопровождавших.
— Действительно неостроумно, — вздыхает Раневская. — Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.
//__ * * * __//
Раневская в замешательстве подходит к кассе, покупает билет в кино.
— Да ведь вы же купили у меня билет на этот сеанс пять минут назад, — удивляется кассир.
— Я знаю, — говорит Фаина Георгиевна. — Но у входа в кинозал какой-то болван взял и разорвал его.
//__ * * * __//
Раневская ходит очень грустная, чем-то расстроена.
— У меня украли жемчужное ожерелье!
— Как оно выглядело?
— Как настоящее...
//__ * * * __//
Фаина Георгиевна вернулась домой бледная как смерть и рассказала, что ехала от театра на такси.
— Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскакивал прямо перед носом у прохожих! Но по_ настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!
//__ * * * __//
Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание:
— Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова — Рымникского.
— Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану.
//__ * * * __//
Во время гастролей во Львове ночью, выйдя однажды на балкон гостиницы, Фаина Георгиевна с ужасом обнаружила светящееся неоновыми буквами огромных размеров неприличное существительное на букву «е». Потрясенная ночными порядками любимого города, добропорядочно соблюдавшего моральный советский кодекс днем, Раневская уже не смогла заснуть и лишь на рассвете разглядела потухшую первую букву «М» на вывеске мебельного магазина, написанной по-украински: «Мебля».
//__ * * * __//
— Фуфа, почему ты всегда подходишь к окну, когда я начинаю петь?
— Яне хочу, чтобы соседи подумали, будто я бью тебя!
//__ * * * __//
Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист.