Нэсби потер челюсть и вымученно улыбнулся.
— До сих пор ощущаю. Но, видит Бог, ты был прав.
— Затем появились капитан Фольсом и Дик Фостер — Дик тоже спал в главном жилом домике, — продолжал Джереми. — Капитан Фольсом сказал, что опробовал все огнетушители, но они оказались замерзшими. Узнав, что Грант в радиорубке и вот-вот сгорит заживо, он вместе с Фостером собрался ему на выручку — у них были с собой мокрые одеяла. Я попробовал их остановить, но капитан Фольсом приказал мне не соваться не в свое дело. — Джереми едва заметно улыбнулся. — А когда капитан Фольсом приказывает, приходится подчиняться.
Они с Фостером накинули на головы мокрые одеяла и скрылись в радиорубке. Капитан Фольсом появился через несколько секунд, он нес на руках Гранта. Я в жизни ничего подобного не видел — они оба горели, как два факела. Не знаю, что случилось с Фостером, но он так и не вышел. К тому времени крыши домика майора Холлиуэлла и столовой обвалились. А подойти близко к полыхавшим вовсю остовам никто из нас не решился. Да в этом и не было необходимости. Майор Холлиуэлл и те трое, что были вместе с ним, а также Фландерс с Брайсом, которые остались в столовой, скорее всего были уже давно мертвы. Доктор Джолли вот считает, что они мучились недолго — задохнулись от дыма еще до того, как до них добрался огонь.
— Ну что ж, — медленно проговорил я, — получить более полное и ясное представление о пережитом вами страшном кошмаре я, признаться, и не рассчитывал. Значит, к домику майора Холлиуэлла, по вашим словам, нельзя было приблизиться?
— Не больше, чем на пятнадцать футов, да и то с риском для жизни, — просто сказал Нэсби.
— А что было дальше?
— Я взял командование на себя, старина, — ответил Джолли. — Хотя командовать было и не нужно — все, что надо, мог сделать только я один. Я велел всем оставаться на льду и ждать, пока огонь не потухнет и не исчезнет опасность, что еще что-нибудь взорвется. Потом мы укрылись в главном жилом домике, и там я начал осматривать тех, кто пострадал больше всего. А Киннэрд, хотя ожогов у него было не меньше, чем у других, мне помогал, да еще как. Тех, кто не мог ходить, мы внесли в домик на руках и уложили на пол. Грант был в ужасном состоянии, и уже тогда стало ясно, что он долго не протянет.
— И в течение нескольких дней и ночей вы голодали?
— Вот именно, старина. И мерзли, если не считать запасных ламп Кольмана — мы нашли их в уцелевших домиках. С помощью этих самых ламп мы умудрились растопить немного льда, вот и все. По моему указанию все должны были лежать, закутавшись, кто как мог, чтобы сохранить тепло и энергию.
— Несладко же вам пришлось, — обратился я к Киннэрду. — Добытое потом и кровью тепло вы теряли через каждые два часа, когда передавали в эфир сигналы SOS.
— Не только мне одному пришлось несладко, — сказал Киннэрд. — От холода я страдал не больше других. Доктор Джолли настоял, чтобы все, кто был в силах, время от времени сменяли меня за рацией. Это было несложно. Все, что от них требовалось — это посылать наши позывные и внимательно прослушивать эфир. Когда приходило сообщение, я тут же мчался на метеостанцию. На самом деле связь с радиолюбителем из Бодо установил Хьюсон, Джереми вышел на траулер в Баренцевом море. А уж после, естественно, за дело брался я. Кроме того, я всегда рассчитывал на помощь доктора Джолли и Нэсби. Хассарду, когда он через несколько дней оклемался, тоже пришлось поработать радистом — ночью во время пожара он чуть не ослеп.
— А вы, доктор Джолли, все это время, значит, командовали? — спросил я.
— Нет, Боже упаси. Состояние капитана Фольсома вызывало серьезные опасения лишь в первые сутки. Когда ему стало легче, он вновь принял командование на себя. Ведь я всего лишь врач, старина. И на роль предводителя, эдакого лихого супермена, совсем не гожусь.
— Вы и так действовали как нельзя лучше. — Я оглядел всех собравшихся. — Не окажись рядом доктора Джолли, быть бы большинству из вас калеками на всю оставшуюся жизнь. Что ж, на этом все. Должно быть, вам не хотелось бы пережить такую ночь еще раз. Я думаю, мы вряд ли сможем установить истинную причину пожара — похоже, это один из тех многочисленных случаев, который любая страховая компания квалифицировала бы как неподвластное человеку стихийное бедствие. Я убежден, Хьюсон, что пожар произошел не по вашей вине, и вы, пожалуй, совершенно правы: тут речь скорее всего идет о самовозгорании. Но мы получили слишком дорогой урок, и теперь всем стало ясно — склад с горючими материалами нужно ставить на расстоянии не менее ста ярдов от лагеря.
Разговор на этом закончился. Джолли поспешил в лазарет, где его ждала напряженная работа: ему надо было обработать ожоги и сменить повязки, осмотреть Бенсона, сделать ему рентген и наложить новый гипс на лодыжку Забрински.
Я вернулся к себе в каюту, открыл чемоданчик, достал небольшой бумажник, после чего, заперев чемоданчик, отправился в каюту Свенсона. Я заметил, что сейчас он улыбался уже не столь часто, как при первой нашей встрече в Шотландии. Взглянув на меня так, будто он давно ожидал моего прихода, Свенсон без лишпих предисловий начал:
— Если тех двоих уже можно переносить, я хочу, чтобы их немедленно доставили на борт. Чем скорее мы вернемся в Шотландию и передадим это дело в руки закона, тем спокойнее будет у меня на душе. Я предупреждал — ваше расследование ничего не даст. Господи, Карпентер, ведь убийцу уже ничто не остановит.
— Уясните себе три вещи, — сказал я. — Покушений больше не будет — почти наверняка. Это во-первых. Во-вторых, правосудие к расследованию этого дела, как вы выразились, допущено не будет. И в-третьих, сегодняшний разговор состоялся с пользой — из числа подозреваемых можно вычеркнуть по крайней мере троих.
— Наверное, в отличие от вас я что-то упустил.
— Да нет. Просто я узнал нечто такое, что вам было неизвестно. Например, что под полом в лаборатории хранятся около сорока никелево-железистых батареек в отличном состоянии, хотя ими уже пользовались.
— Вот оно что. Вы вроде забыли мне рассказать об этом.
— При такого рода обстоятельствах я предпочитаю никому ничего не говорить, пока не удостоверюсь, что человек, которому я собираюсь сообщить нечто важное, будет молчать.
— Вы, должно быть, таким способом завоевываете себе, уйму друзей и на стольких же оказываете влияние, — сухо заметил Свенсон.
— Все не так просто. Итак, кто мог использовать батарейки? Только тот, кто время от времени покидал основной жилой домик, чтобы посылать в эфир сигналы бедствия. Значит, капитан Фольсом и близнецы Харрингтоны автоматически исключаются. Остаются Хьюсон, Нэсби, доктор Джолли, Джереми, Хассард и Киннэрд. Вот вам и весь выбор. И один из них — убийца.
— Да, но зачем им были нужны эти запасные батарейки? — спросил Свенсон. — И раз у них были эти самые батарейки, зачем они рисковали жизнью, полагаясь на старые, которые уже сели? Какой, по-вашему, в этом смысл?
— Смысл есть во всем, — уклончиво ответил я, после чего достал свой бумажник и разложил перед ним несколько удостоверений. Он взял их, внимательно изучил, после чего я убрал все обратно в бумажник.
— Ну вот, кажется, теперь все ясно, — спокойно сказал он. — А то все крутимся вокруг да около, верно? Оказывается, вы из военной разведки. А вернее — контрразведки. Состоите, так сказать, на правительственной службе? Что ж, я не собираюсь поднимать шумиху по этому поводу, Карпентер. Я еще вчера понял, кто вы такой. — Свенсон взглянул на меня в спокойном раздумье. — Ведь парни вроде вас сами никогда не раскалываются, покуда не припрет.
— Я решил поговорить с вами по трем причинам. Вы человек, вполне заслуживающий доверия. И мне бы очень хотелось, чтобы вы были на моей стороне. Потом, то, что я вам сейчас скажу, вы все равно рано или поздно узнаете сами. Вам когда-нибудь приходилось слышать о спутниковой или ракетной телекамере слежения системы Перкина-Элмера Роти?
— Сразу и не выговоришь, — пробормотал он. — Нет.
— А о системе «Самос»[3] или спутнике «Самос-III»?
— Системе спутникового и ракетного наблюдения? — он кивнул. — Слышал кое-что. Только какое это имеет отношение к мерзавцу, совершившему злодейские убийства на дрейфующей станции «Зебра»?
И тогда я принялся объяснять ему что к чему. Свенсон слушал меня очень внимательно, не прерывая, а когда я закончил, откинулся на спинку стула и кивнул:
— Кажется, тут вы совершенно правы. Вопрос только в том, кто этот негодяй. Мне просто не терпится взять его под строгий арест и приставить вооруженную охрану.
— Вы что, собрались прямо здесь надеть на него наручники?
— А вы как бы поступили на моем месте?
— Не знаю. Во всяком случае, как-нибудь по-другому. Я не стал бы его трогать. Думаю, наш приятель — лишь звено в длинной цепочке и, если мы дадим ему в руки побольше веревки, он не только затянет петлю на своей шее, но и приведет нас к остальным звеньям этой цепочки. Кроме того, я почти уверен, что он действовал не один: капитан, у всякого убийцы обычно есть сообщник.
— Вы что, собрались прямо здесь надеть на него наручники?
— А вы как бы поступили на моем месте?
— Не знаю. Во всяком случае, как-нибудь по-другому. Я не стал бы его трогать. Думаю, наш приятель — лишь звено в длинной цепочке и, если мы дадим ему в руки побольше веревки, он не только затянет петлю на своей шее, но и приведет нас к остальным звеньям этой цепочки. Кроме того, я почти уверен, что он действовал не один: капитан, у всякого убийцы обычно есть сообщник.
— По-вашему, их двое? Вы полагаете, на борту моего корабля двое убийц? — Капитан сжал губы и стиснул рукой подбородок. Затем решительно покачал головой. — Нет, убийца может быть только один. И если так, если я узнаю, кто он, я немедленно его арестую. Не забывайте, Карпентер: нам предстоит пройти сотни миль подо льдом, прежде чем мы выйдем в открытое море. Мы не в состоянии денно и нощно следить за всеми шестерыми. Существуют тысячи способов вывести корабль из строя. То, что еще можно исправить в открытом море, подо льдом неминуемо приведет к гибели.
— Вы не забыли, что, если убийца задумает что-то сделать с нами, он подпишет смертный приговор и самому себе?
— Я не до конца разделяю вашу веру в его благоразумие. Все убийцы немного чокнутые. Если они готовы убивать, значит, в них нет ничего человеческого.
— Что ж, наверное, вы правы. — Однако я не стал уточнять, в чем именно. — II кого же вы подозреваете в первую очередь, капитан?
— Будь я проклят, если знаю. Я прислушивался к каждому слову, сказанному сцгодня утром. Я наблюдал за лицами тех, кто говорил, и тех, кто молчал. С тех пор я думаю об этом ежечасно — но у меня нет ни одной зацепки… Может, Киннэрд?
— На роль подозреваемого он подходит больше, чем другие, не так ли? И только потому, что он опытный радист. Но за два дня можно кого угодно обучить азбуке Морзе. Любой из них мог более или менее легко пользоваться рацией. А тот факт, что Киннэрд — опытный радист, вполне возможно, свидетельствует даже в его пользу.
— В таком случае, кто перенес никелево-железистые батарейки из радиорубки в лабораторию? — настаивал на своем Свенсон. — Только Киннэрд имел к ним прямой доступ. Не считая доктора Джолли: ведь он работал и спал в том же домике.
— Значит, подозревать следует Киннэрда или Джолли?
— А что, разве нет?
— Ну да, разумеется. Особенно если учесть, что консервы, которые я нашел, под полом в лаборатории, мог туда спрятать Хьюсон либо Нэсби — ведь они спали в столовой, где хранились продукты, не говоря уже о шарах-зондах и баллонах с водородом, которые мог припрятать Джереми или Хассард, метеоролог и лаборант — только они имели прямой доступ к этим аппаратам.
— Правильно, давайте всех валить в одну кучу, — с досадой проговорил Свенсон. — У нас и так концы с концами не сходятся, а вы только еще больше запутываете дело.
— Я ничего не запутываю. Просто хочу сказать, что, допуская одну возможность, не следует пренебрегать другой, равно как и причинно-следственными связями. Кроме того, в пользу Киннэрда говорит очень многое. Он рисковал жизнью, когда вернулся в радиорубку за портативным радиопередатчиком. Он шел на верное самоубийство, когда пытался проникнуть туда еще раз, чтобы спасти своего помощника Гранта; он бы наверняка погиб, если бы Джереми его вовремя не остановил. Вспомните, что случилось с Фостером. И потом, с какой стати Киннэрду было упоминать про никелево-железистые батарейки, раз он сам их и спрятал? Ведь это он велел Гранту вынести из радиорубки запасные батарейки, которых там уже не было; Грант искал долго, но так ничего и не нашел, только здорово обгорел, отчего потом и умер. И последнее: Нэсби сказал, что дверь радиорубки обледенела так, что ее пришлось чуть ли не вышибать. Но если б Киннэрд несколькими минутами раньше устроил поджог, дверь бы просто не успела заново покрыться льдом.
— Сбрасывая со счетов Киннэрда, — медленно проговорил Свенсон, — вы так или иначе должны исключить доктора Джолли. — Он усмехнулся. — Не могу себе представить человека вашей профессии в роли убийцы. Гиппократу бы это явно не понравилось.
— А я вовсе не сбрасываю со счетов Киннэрда, — возразил я. — Но мне также не хотелось бы навешивать на него бездоказательное обвинение в убийствах. Что же касается морально-этической стороны дела применительно к представителям моей профессии, я мог бы назвать вам десятки имен великолепных врачей, которые по тем или иным причинам оказались на скамье подсудимых в Оулд Бейли.[4] У нас нет ничего и против Джолли. В событиях той ночи он не участвовал: единственное, на что у него хватило сил, — это выйти, едва держась на ногах, из радиорубки, после чего он упал на лед и пролежал в бесчувствии до тех пор, пока не закончился пожар. Конечно, Джолли мог что-нибудь натворить и до того, как начался пожар. Но он не покидал домик — об этом свидетельствует обледеневшая дверь. Кроме того, если б Джолли что-то замыслил, Киннэрд с Грантом непременно бы это заметили, поскольку кровать Джолли стояла в дальнем конце радиорубки, и, чтобы выйти из домика, ему пришлось бы пройти мимо них, не говоря уже о том, что, прежде чем вынести батарейки, он должен был сначала их взять, а сделать это незаметно было невозможно. В пользу Джолли говорит и еще один факт, причем совершенно очевидный. Хотя я по-прежнему считаю, что Бенсон упал не случайно, мне, однако, трудно понять, как к этому мог быть причастен Джолли: ведь он тогда стоял на льду, возле корпуса лодки и еще только собирался идти наверх. Но самое странное — почему он не отскочил в сторону, когда на него рухнул Бенсон, и принял удар на себя?
— Вы строите безупречную линию защиты для Джолли и Киннэрда, — сказал Свенсон.
— Вовсе нет. Я лишь говорю то, что на моем месте сказал бы любой адвокат.
— Хьюсон, — медленно проговорил Свенсон, — или Нэсби, повар. Или они оба. Получается чертовски странная штука, вам не кажется? Они оба спали в дальнем конце восточного крыла столовой, куда огонь перекинулся в первую очередь, и все же умудрились выскочить наружу, тогда как двоим другим — Фландерсу и Брайсу, так? — которые спали в средней комнате, спастись не удалось. Нэсби сказал, что он тряс их и кричал что было сил. Возможно, к тому времени они уже были без сознания или мертвы. Может, Фландерс с Брайсом видели, как Нэсби или Хьюсон или они оба выносили запасы продовольствия, и их заставили замолчать. А может, им заткнули рот еще раньше. И не забудьте про пистолет. Его спрятали в бензобаке тягача — странное место, не так ли? Только не для Хьюсона, верно? Ведь он — водитель тягача. Следовательно, он вполне мог сунуть пистолет в бензобак, когда ушел будить капитана Фольсома. Он говорит, что ему пришлось сделать большой крюк, чтобы не попасть в пламя, которое, по его словам, уже бушевало вовсю, хотя Нэсби утверждал, что, когда он шел в радиорубку, пожар еще не успел разгореться во всю силу.
А вот вам еще одна, на мой взгляд, странная штука: Хьюсон сказал, что баки с горючим на складе начали взрываться в тот момент, когда он шел к основному жилому домику. Но если они взорвались только тогда, как могло служиться, что все домики к тому времени уже были охвачены огнем, причем пять из них сгорели дотла? Потом, во время пожара, Хьюсон особенно не перетрудился: единственное, что, он сделал, так это пошел предупредить о случившемся капитана Фольсома, который и без него уже все знал.
— Ну что ж, капитан, а вы, в свою очередь, успешно выступили в роли обвинителя. Однако не кажется ли вам, что ваши доводы против Хьюсона слишком легковесны? Неужели умный человек оставил бы после себя столько улик? Вы, очевидно, полагаете, что ему следовало проявить героизм и участвовать в тушении пожара, чтобы привлечь к себе внимание?
— Нет. А вам не кажется, что он попросту не предполагал, что кто-то потом начнет проводить расследование? И что ему придется оправдываться за свои действия в том случае, если против него будут выдвинуты обвинения?
— Я уже говорил вам и повторяю еще раз: такие люди никогда не рискуют и всегда имеют готовое алиби.
— Откуда они могут знать, что на них пало подозрение?
— Значит, они не догадываются, что мы их подозреваем?
— Вот именно.
— А прошлой ночью, когда меня чуть не прибили крышкой люка, вы говорили совсем другое, — напомнил я… — Тогда вы были твердо убеждены, что меня пытались убрать.
— Слава Богу, мне приходится только командовать подводной лодкой. — Свенсон тяжело вздохнул. — Я теперь даже не знаю, что и думать. А как насчет этого малого — повара Нэсби?
— Вы думаете, он был сообщником Хьюсона?
— Если, как мы уже говорили, надо было заткнуть рот свидетелям, спавшим в столовой, это вполне мог сделать Нэсби. Но тогда, черт побери, как объяснить, что он потом бросился спасать Фландерса и Брайса?
— Возможно, Нэсби рисковал, но с умыслом. Он видел, как Джереми сбил с ног Киннэрда, когда тот попытался проникнуть в радиорубку во второй раз, и, очевидно, решил, что Джереми остановит и его, кинься он туда же.