— Бог ты мой, — прошептал доктор Джолли! — Боже правый!
— Теперь убийце надо было во что бы то ни стало скрыть следы преступлений, и чем скорее, тем лучше. Единственный подходящий для этого способ — сжечь тела, чтобы от них по возможности ничего не осталось. Тогда он притащил со склада пару канистр с горючим, облил им стены домика майора — к тому времени он уже перенес туда трупы из своего домика — и устроил пожар. А для пущей убедительности поджег и склад горючего…
Затем, капитан Фольсом, кто-то убедил вас перенести тела майора и его товарищей в лабораторию — якобы из санитарных и чисто гуманных соображений. Однако на самом деле, тот, кто это предложил, руководствовался совершенно иными соображениями: просто ему не хотелось, чтобы посторонние лишний раз заходили в лабораторию. Я был там и под полом обнаружил много интересного: четыре десятка новеньких никелево-железистых батареек, запасы всевозможной провизии, рассчитанные не на один день, шар-зонд и к нему баллон с водородом. Увидев батарейки, я не удивился — Киннэрд говорил, что они хранились в нескольких местах. А вот на остальное я наткнуться не рассчитывал. Но именно это и прояснило мне картину.
Убийце не повезло дважды: во-первых, его вычислили, а во-вторых, подвела погода. Он рассчитывал прикрепить капсулу с пленками к зонду и при благоприятных погодных условиях запустить шар в небо, где его подобрал бы русский самолет. А новые батарейки наш приятель использовал, чтобы поддерживать постоянную радиосвязь с русскими: он должен был сообщать им о состоянии погоды и о точном времени запуска зонда. С этой целью он пользовался специальным кодом; когда же дело было сделано, он сжег бумажку с кодом. Сгоревшие обрывки этой бумажки я обнаружил на стене одного из домиков — их принесло ветром от радиостанции, где наш приятель развеивал пепел, и они примерзли к стене.
Кроме того, убийца постоянно следил, чтобы радиопередатчик «Зебры», посылавший в эфир сигнал бедствия и обрывочные сообщения, работал на подсевших батарейках. Ему нужно было выиграть время — дождаться, когда улучшится погода, и запустить зонд.
Когда были получены первые сигналы SOS, в район бедствия вылетели русские, английские и американские самолеты. Но цель полетов была у них разная: англичане с американцами искали «Зебру», а русские — шар-зонд. Ту же цель преследовал и ледокол «Двина» — он тоже пробивался к «Зебре», только через льды. Скоро, однако, советские самолеты перестали кружить в небе Арктики — наш приятель радировал русским, что улучшения погоды в ближайшее время не предвидится, что «Дельфин» первым добрался до станции и что ему, агенту, придется взять с собой пленки на подводную лодку.
— Минуточку, доктор Карпентер, — осторожно прервал меня Свенсон. — Неужели вы хотите сказать, что сейчас эти пленки находятся у нас на борту?
— Я был бы крайне удивлен, если бы их здесь не оказалось, капитан. Кстати, нас пытались «задержать» всеми возможными способами — например, ударив непосредственно по «Дельфину». Когда стало известно, что ваша лодка отправляется на поиски «Зебры», по секретным каналам в Шотландию был отдан приказ вывести ее из строя. На клайдской судоверфи, как и на любой другой в Великобритании, работает немало коммунистов, тщательно скрывающих свои политические убеждения. Однако русские вовсе не собирались отправить «Дельфин» на дно вместе с экипажем, когда приказали своим людям на клайдской судоверфи устроить небольшую диверсию, открыв переднюю крышку одного из торпедных аппаратов, — в мирное время при ведении международного шпионажа все страны стараются избегать неоправданного насилия. Просто русские рассчитывали, что, обнаружив неполадку еще в доке, вы отсрочите выход в море, только и всего.
— Так кто же все-таки убийца? — едва слышно спросил Джереми. — Скажите, ради Бога. Нас здесь девять человек, и вы наверняка знаете, кто он.
— Да, знаю. Но подозрение падает только на шестерых из вас. Тех, кто после того, как случился пожар, имел доступ к радиопередатчику. Капитана Фольсома и братьев Харрингтонов придется сразу же исключить — они не могли передвигаться. Таким образом, Джереми, круг подозреваемых сужается до вас, Киннэрда, доктора Джолли, Хассарда, Нэсби и Хьюсона.
Итак, налицо четыре убийства и государственная измена. И приговор здесь может быть только один. Судебное разбирательство завершится очень скоро — через три недели для вас все будет кончено. Вы очень умный человек, дружище. Более того, вы на редкость изобретательны. Но, боюсь, финал разыгранного вами спектакля близок, дорогой доктор Джолли.
Никто из присутствующих не проронил ни звука. Все были просто ошеломлены. И лишь через несколько секунд эти люди, подобно марионеткам, повинующимся движению руки кукловода, разом повернули головы и безмолвно воззрились на доктора Джолли. Тот медленно поднялся со стула И сделал два шага в мою сторону. На лице у него читалось негодование, губы тряслись.
— Я?! — Голос его прозвучал низко, хрипло, неуверенно. — Я?! Да вы что… совсем рехнулись, доктор Карпентер! И как, черт возьми, такое могло прийти вам в голову, старина…
Я ударил его. Не знаю, зачем я это сделал — глаза мне затуманила розовая пелена. И прежде чем я успел сообразить, что произошло, Джолли покачнулся и рухнул на пол, прикрывая обеими руками разбитые губы и нос. Думаю, будь у меня в ту минуту нож или пистолет, я непременно убил бы его как собаку, гнусную тварь — без капли жалости и сострадания. Постепенно пелена, застилавшая мне глаза, рассеялась. Никто из присутствующих не шелохнулся. Джолли с трудом встал на четвереньки, затем медленно поднялся на ноги и тяжело упал в стоящее рядом кресло. В руках у него был пропитавшийся кровью носовой платок. В кают-компании воцарилась мертвая тишина.
— Это вы, Джолли, повинны в смерти моего брата и тех, кто навсегда остался на «Зебре», — проговорил я. — Знаете, на что я надеюсь? На то, что у палача оборвется веревка и умирать вы будете долго и мучительно.
Джолли отнял платок ото рта.
— Вы безумец, — пролепетал он разбитыми и уже начинавшими опухать губами, издав при этом звук, скорее похожий на шипение. — Вы не понимаете, какую чушь несете.
— Присяжным в Оулд Бейли будет виднее. Я шел за вами по пятам, Джолли, почти шестьдесят часов.
— Что вы сказали? — воскликнул Свенсон. — Вы все знали еще шестьдесят часов назад?
— Я понимал, что рано или поздно услышу от вас гневный упрек, капитан, — устало ответил я. — Но если бы вы узнали имя убийцы раньше, вы тотчас надели бы на него наручники. А мне хотелось выяснить, куда дальше ведут его следы, выявить его связи и сообщников. Потом, однако, я понял, что следы его обрываются здесь. Но сначала, прошу вас, выслушайте меня.
Скажите, неужели никому из вас не показалось странным, что Джолли, выскочив из горящего домика, тут же упал в обморок и долго пролежал без сознания? Сам он объяснил это тем, что якобы задохнулся. Но почему, интересно знать, он не задохнулся еще в домике, где было полно дыма? Странное дело! Особенно если учесть, что удушье у него наступило на свежем воздухе. Впрочем, ничего странного тут нет. Джолли специально разыграл эту комедию. Он хотел, чтобы всем стало ясно, что он не в силах бороться с огнем и вообще не способен на активные действия.
— Едва ли подобное поведение доказывает его виновность, — перебил меня Свенсон.
— Я не пытаюсь ничего доказать, — возразил я, — а лишь привожу факты. Итак, факт номер два. Вы, Нэсби, корили себя за то, что не добудились Фландерса и Брайса, из-за этого они, мол, погибли. Но вы могли будить их сколько угодно — они бы все равно не проснулись. Потому что Джолли усыпил их эфиром или хлороформом. Ведь только он имел доступ к лекарствам, в том числе и к снотворным препаратам. К тому же, как вы сами признались, у вас с Хьюсоном было такое ощущение, будто вас чем-то одурманили. Вы тоже оказались под воздействием паров эфира или хлороформа, правда, в значительно меньшей степени.
Факт номер три. Сегодня утром я спросил у капитана Фольсома, кто распорядился перенести трупы в лабораторию. Фольсом сказал, что это было сделано по его распоряжению, после того как он послушался совета Джолли.
Факт номер четыре. Именно Джолли заявил, что теперь не имеет никакого значения то обстоятельство, как начался пожар. С его стороны это была грубая попытка перевести разговор на другую тему. Ведь он так же, как и все мы, прекрасно понимал — установление истинных причин пожара имеет первостепенное значение. Кстати, Джолли, это вы умышленно забили льдом почти все огнетушители перед тем, как поджечь станцию.
— Это какой-то кошмар, — слабым голосом выговорил Джолли. — Клянусь Богом, я даже не пойму, о чем вы говорите.
— Факт номер пять, — неумолимо продолжал я. — Джолли нужно было во что бы то ни стало задержать возвращение «Дельфина» в Шотландию. Он мог этого добиться, убедив нас, что Болтон и Браунелл, находившиеся в крайне тяжелом состоянии, не выдержат транспортировку. Однако на «Дельфине» были еще двое врачей: Бенсон и я, и мы могли нарушить все его планы, если бы пришли к выводу, что Болтон с Браунеллом вполне транспортабельны. И тогда Джолли попытался устранить нас обоих.
Начнем с Бенсона. В тот день стояла почти кромешная темень. Но Джолли тем не менее разглядел в луче прожектора Бенсона, который поднимался перед ним и уже достиг ограждения мостика. Джолли резко рванул на себя веревку — и Бенсон, поскользнувшись на обледенелом борту, тут же потерял равновесие. Всем показалось, будто он рухнул на Джолли. На самом деле все обстояло по-другому. Через секунду после того как Бенсон упал, послышался хруст — несчастный доктор и правда ударился головой, но не об лед, а о сапог Джолли.
— Вы рехнулись. Это сущий вздор. Вы все равно ничего не докажете.
— Поглядим. Джолли утверждал, будто Бенсон свалился ему прямо на голову. А для вящей убедительности он и сам кинулся головой об лед. Но сознания он не терял — не успели мы принести его в лазарет, как он пришел в себя. Я нащупал у него на голове всего-навсего маленькую шишку.
Потом Джолли напал на меня. Прямых тому доказательств у меня, конечно, нет. Однако Джолли был рядом, когда я спросил у вас, капитан, где находится кладовая медицинского имущества. Он прошмыгнул следом за мной и Генри и ослабил запор на крышке люка. Но со мной ему повезло меньше, чем с Бенсоном. Тем не менее даже после этого, когда мы на следующее утро отправились на станцию, Джолли все равно пытался воспрепятствовать тому, чтобы Болтона и Браунелла перенесли на борт, уверяя, будто состояние Болтона по-прежнему крайне тяжелое. Но вы, капитан, тогда настояли на своем.
— Что касается Болтона, тут я был совершенно прав, — неестественно спокойным голосом сказал Джолли. — Болтон умер.
— Вот именно, — согласился я. — Его убили вы. И уже только за одно это убийство вас следует вздернуть. Не знаю почему, но Джолли нужно было непременно остановить корабль. Или, по крайней мере, задержать. Вот он и устроил пожар — чтобы вы, капитан, отдали приказ выключить реактор. Турбинный отсек — лучшего места для поджога на корабле не сыскать. В лазарете он смастерил хитроумное устройство замедленного действия вроде дымовой шашки с бикфордовым шнуром.
Джолли надо было найти веский повод, чтобы проникнуть в турбинный отсек, когда там никого не будет. Это можно было сделать только глубокой ночью.
И вот поздно вечером, накануне пожара, наш неутомимый доктор отправился осматривать своих пациентов. Я пошел вместе с ним. Болтон лежал в дозиметрической лаборатории, куда можно попасть только через турбинный отсек. В лаборатории за ранеными присматривал вахтенный матрос, и Джолли предупредил, чтобы он немедленно сообщил ему, если состояние Болтона ухудшится. Что тот и сделал. После пожара я опросил механиков и мотористов. В ту роковую ночь, около половины второго, один из них, что нес вахту, видел, как Джолли проходил через турбинный отсек, в дозиметрическую лабораторию, куда его срочно вызвал дежурный матрос. Минуя турбинный отсек, Джолли незаметно подбросил дымовую шашку, не забыв предварительно поджечь бикфордов шнур. Однако он никак не предполагал, что шашка закатится под турбину с насквозь промасленной обшивкой, которая могла вспыхнуть даже от небольшого количества тепла.
Что же касается Болтона, то Джолли действительно его убил. И доказательство тому — лист фольги, сплошь покрытый отпечатками его пальцев. Именно эту фольгу Джолли положил той ночью Болтону на обожженное предплечье сразу после того, как сделал ему обезболивающий укол — ведь Болтон сильно страдал. Однако, перед тем как нанести на фольгу мазь, он насыпал на нее поваренной соли. Джолли знал, что обезболивающее начнет действовать через три-четыре часа и что вместе с мазью в рану Болтона попадет соль. Болтон кричал от дикой боли. И вскоре умер от шока. По милости Джолли.
Кстати, доблесть и героизм, проявленные им при тушении пожара, не более чем показуха. Когда Джолли в первый раз попал в задымленный турбинный отсек, там было настоящее пекло, ему это пришлось не по душе, и он симулировал обморок, чтобы его скорее вынесли на более или менее свежий воздух. Потом…
— Но ведь с него чуть было не слетела маска, — возразил Свенсон.
— Он сам ее сдвинул. Любой из нас сможет задержать дыхание на десять-пятнадцать секунд. Что, собственно, Джолли и сделал. Потом он не вылезал из турбинного отсека. Но только потом, когда пожар уже почти потушили. К тому же на нем постоянно была кислородная маска. Так что чистым воздухом он надышался больше, чем любой из нас. Верно, Джолли?
Он не ответил.
— Где пленки, Джолли?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — хладнокровно сказал доктор. — Клянусь Господом, руки у меня чисты.
— В таком случае, как объяснить, что на фольге с вашими отпечатками пальцев остались следы соли?
— Ни один врач не застрахован от ошибки.
— Ошибки! Бросьте изворачиваться, Джолли. Где пленки?
— Ради Бога, оставьте меня в покое, — попросил он.
— Ну, как знаете. — Я взглянул на Свенсона. — На «Дельфине» ведь найдется надежное место для нашего приятеля?
— Найдется, — сурово ответил Свенсон, — И я лично препровожу его туда.
— Никто из вас не сдвинется с места! — вдруг рявкнул Киннэрд. Он буравил меня жестким взглядом, в руках у него был люгер, нацеленный прямо мне в лоб.
XIII— Ох уж эта контрразведка! А вы, Карпентер, я погляжу, тоже не лыком шиты! — изменившимся, слащавым голосом проговорил Джолли. — Однако, старина, фортуна — штука чрезвычайно капризная. И не вам этому удивляться. Вы, безусловно, еще тот ловкач. Но прошу вас — впредь без глупостей. Киннэрд — первоклассный стрелок, и вы все у него на мушке.
Джолли осторожно приложил платок к окровавленным губам, поднялся, подошел ко мне и свободной рукой ощупал мою одежду.
— Ну и ну, — изумился он, — вы даже не прихватили с собой пистолет. Как же вы допустили этакую промашку, а, Карпентер? Не откажите в любезности, повернитесь к Киннэрду спиной.
Я безропотно повиновался. И Джолли, самодовольно ухмыльнувшись, дважды со всего размаха ударил меня по лицу. Я пошатнулся.
— Значит, как я и думал, Киннэрд с вами заодно, — медленно, с трудом выговорил я. — Выходит, это он так ловко орудовал пистолетом?
— Мне бы не хотелось приписывать себе все заслуги, дружище, — с нарочитой скромностью признался Киннэрд. — Мы их, скажем так, поделили поровну.
— Стало быть, именно вы отправились на поиски капсулы, — продолжал я. — Оттого-то небось и обморозили себе лицо?
— Просто на обратном пути я сбился с дороги, — подтвердил Киннэрд.
— Джолли, Киннэрд, — с недоумением проговорил Джереми. — Вы же были нашими товарищами. Вы — грязные, мерзкие скоты…
— Полегче! — пригрозил ему Джолли. — Киннэрд, не стоит утруждать себя ответами на глупые вопросы. В отличие от Карпентера, мне не доставляет никакого удовольствия обсасывать подробности и превозносить собственные заслуги. Как вы верно подметили, Карпентер, я — человек действия. Капитан Свенсон, подойдите-ка к телефону, вызовите центральный пост и прикажите всплывать — мы ложимся на обратный курс.
— А не сдается ли вам, Джолли, что вы перегибаете палку? — без тени волнения в голосе спросил Свенсон. — Похитить подводную лодку вам не удастся.
— Киннэрд, — обратился Джолли к сообщнику, — наведите-ка пистолет Хансену на грудь и, как только я досчитаю до пяти, нажмите на курок. Раз, два, три…
Свенсон махнул рукой, прошел через всю кают-компанию к висевшему на переборке телефону и отдал соответствующий приказ. Потом вернулся на свое место и посмотрел на меня с немым укором. Я окинул быстрым взглядом кают-компанию: Джолли, Хансен и Роулингс стояли, Забрински с каким-то журналом в руках сидел чуть поодаль. Остальные располагались за столом. Киннэрд с пистолетом держался от всех на почтительном расстоянии.
— Похищение атомной подводной лодки — дело весьма увлекательное и довольно выгодное, капитан Свенсон, — сказал Джолли. — Однако я не собираюсь превышать свои полномочия. Нет, мы попросту оставим вас. Неподалеку курсирует советский корабль с вертолетом на юте. Через какое-то время, капитан, вы отправите радиограмму на частоте, которую я вам назову, сообщите наши точные координаты — и за нами прилетит вертолет.
— Куда вы спрятали пленки? — настойчиво спросил я.
— Они уже у русских, на корабле.
— Где-где?! — воскликнул Свенсон. — Но как, черт побери, они могли к ним попасть?
— Уж не обессудьте, старина. В отличие от Карпентера, я не привык попусту чесать языком. Настоящий профессионал, дорогой капитан, никогда не раскрывает своих секретов.
— Неужели вы надеетесь, что все это сойдет вам с рук? — мрачно спросил я, едва ворочая языком и с трудом шевеля распухшими губами.
— А вы, похоже, уверены в обратном? Но ведь вам, как никому другому, должно быть известно — преступление отнюдь не всегда приводит к наказанию.
— На вашей совести восемь смертей, — изумленно рассуждал я. — А вы тут стоите и самодовольно похваляетесь…