— К тому же у меня пыло полное браво возместить утраченные деньги и невыблаченное жалованье!
— Среди его бумаг ты ничего особенного не находила?
— Нет. Разве только накануне его исчезновения. Я уже оп этом и думать запыла, но, может, тебе это и вбрямь боможет. А может, и не боможет. Там лежал отрезанный от какого-то листа кусочек пумажки с твоим именем.
— С моим именем? А ты помнишь, что на нем было написано?
— Да. Забиска коротенькая, и мне стало люпопытно. Вроде как стишок какой-то:
— И потом ты эту бумажку не видела?
— Нет. И господина тоже не видела.
Решив, что больше он от Катрины вряд ли чего-нибудь узнает, Николя успокоил ее, помог перенести Аву на кровать и вышел из дома Семакгюса.
Рабуин сдержал слово: на дороге его ждал фиакр. Ехали в полной темноте. Снег, усыпавший дорогу, приглушал стук колес, и маленький тесный экипаж казался Николя запертой клеткой. Снег не прекращался. С неба медленно падали крупные хлопья. Время от времени порывы ветра вздымали эти хлопья и кружили в вихре, заволакивая рваной пеленой редкие далекие огни.
Николя забился в угол и, откинув голову на бархатную спинку сиденья, сидел с открытыми глазами, но ничего не видел. Он не жалел, что съездил в Вожирар; по его мнению, он не без пользы провел там время. Теперь ясно: дом Декарта скрывает какую-то тайну. Но, с другой стороны, неизвестный погромщик вполне мог найти все, что искал. А мог и отказаться от дальнейших поисков. Но что он искал?
Расспросы почти ничего не дали, только убедили, что совсем рядом со столицей можно столкнуться с африканским колдовством и языческими обычаями. Внезапно он вспомнил случай из своего недалекого детства. Однажды во время игры в суле он сильно расшиб локоть, и Фина отвела его к женщине, основным занятием которой являлось отглаживание складок на пышных чепцах бретонок. Но ценили ее не за красивые складки: в округе она слыла целительницей. Пока Фина часто крестилась, женщина затянула странную протяжную песню. Потом, покрутившись на месте, она уколола его ладонь гвоздем и попросила у него лиар.[31] Когда он исполнил просьбу, она привлекла к себе его голову, и он ощутил приятный запах, исходивший от ее юбки. Этот запах он помнил до сих пор. Взяв его за руку, женщина опустила его руку в горшок, наполненный чем-то вязким, и энергично потерла больное место, громко произнося заклинания на бретонском. И рука его, которую он еще мгновение назад не мог разогнуть, чудесным образом обрела прежнюю гибкость. Правда, целительница предупредила, что с приближением дождя рука его станет болеть, а в старости будет ныть постоянно. Но до старости было еще далеко.
Бедняжка Ава попыталась узнать участь своего друга, прибегнув к способу, известному в ее краях. Николя не забыл про Сен-Луи, но чем дальше, тем меньше становилась надежда отыскать слугу Семакгюса живым.
Разговор с Катриной подтвердил все, что Николя уже узнал о госпоже Ларден и ее распутном поведении. В рассказе служанки комиссару отводилась отнюдь не лестная роль обманутого мужа, безденежного игрока и бессовестного хозяина. Однако ему самому комиссар казался гораздо более значительным, более целеустремленным, нежели считала его добросердечная кухарка. К чему могла относиться адресованная ему загадочная фраза, найденная в кармане фрака Лардена накануне его исчезновения, он не понимал.
Николя — в который раз! — задумался о поставленной перед ним задаче, и в голове его вновь зазвучали слова Сартина. Он вспомнил, что король ждет известий от начальника полиции. Увидел картину, ставшую драматическим фоном его расследования: затянувшаяся война, покрытое грязным снегом поле боя, бегущие по полю солдаты и разбросанные человеческие останки. А над полем кружат вороны. По телу Николя пробежала дрожь.
Николя решил вернуться на улицу Блан-Манто. Необходимо переодеться, привести себя в порядок и побриться, ибо за то время, что он не был дома, лицо его успело покрыться густой щетиной. Хотелось бы также переменить повязки. Наконец пора сообщить госпоже Ларден, что муж ее скорее всего умер. Интересно посмотреть, насколько искренне и бурно станет горевать предполагаемая вдова.
Он подумал о Мари. Что с ней стало? Встретит она его или она уже уехала к крестной матери? Николя понимал, что больше не может жить в доме Ларденов. А если быть совсем точным, не имеет никакого морального права. Положение главного следователя по делу об исчезновении комиссара Лардена обязывало его съехать от Ларденов: слишком трудно допрашивать хозяев, чьим жильцом ты являешься. Еще он решил, что надо бы установить за домом наблюдение. Впрочем, предусмотрительный Бурдо, скорее всего, это уже сделал. Интересно, как ему теперь обходиться со стиркой? Нашла ли Луиза Ларден замену Катрине или решила жить одна, удалив от себя всех, кого только можно?
За этими размышлениями он не заметил, как они въехали в город. Огни стали ярче и мелькали гораздо чаще. Когда фиакр подъезжал к Сене, его окружила шумная хохочущая толпа в масках. Один из беснующихся вскочил на подножку и, смахнув снег, уставился в окно пустыми глазницами маски смерти. Несколько долгих минут Николя пребывал наедине с курносой, вот уже несколько дней кружившей вокруг него, словно верный пес.
Свернув на тихую и пустынную улицу Блан-Манто, он сразу отметил, что под порталом церкви кто-то прячется. Раздумывая, как поступить, он в конце концов сделал вид, что ничего не заметил. Если это не нищий, значит, один из агентов Бурдо. Решительно, инспектор обо всем подумал. Под его благодушной внешностью скрывался опытный полицейский, прекрасно владевший своим ремеслом. Осмотревшись, Николя убедился, что за ним никто не следит. Вряд ли враг читал его мысли и подготовился к его возвращению.
Отложив решение квартирной проблемы на потом, он вставил ключ в замочную скважину и обнаружил, что замок поменяли и теперь ему не войти. Тогда он решил постучать.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец дверь открылась, и на пороге, держа в руке факел, с недовольным видом появилась Луиза Ларден. Ее светло-серое бальное платье кунтуш украшало серебряное шитье. Плотно прилегающий корсаж с глубоким вырезом выставлял напоказ напудренную грудь. Из-под разрезной верхней юбки с закругленным подолом, задрапированным пышными складками сзади на полисоне[32], волнами струились легкие воланы посаженной на панье[33] нижней юбки. Напудренное, с ярким наведенным румянцем лицо усеивали мушки. Две толстые косы, закрепленные на затылке, петлями спускались на плечи.
— Это вы, Николя? — визгливым голосом спросила она. — А я думала, вы тоже исчезли. Судя по вашему виду и нетвердой походке, вы шатались по самым низкопробным притонам. Поэтому я прошу вас покинуть этот дом. Немедленно забирайте ваши пожитки, я не намерена давать приют низкопробным мошенникам.
— Сударыня, одежда, которая сейчас на мне, соответствует той работе, которую мне в настоящее время приходится выполнять, — ответил Николя. — Ваше суждение слишком поспешно. Что же касается вашего желания отказать мне от квартиры, то вы всего лишь опередили меня и высказали уже принятое мною решение. Похоже, мне в этом доме действительно лучше не задерживаться.
— Вы можете стать в нем желанным гостем, Николя, все зависит только от вас.
Двусмысленность ее слов вогнала молодого человека в краску.
— Оставим этот предмет, сударыня. Я съеду завтра утром. В такой поздний час и при такой дурной погоде я вряд ли сумею найти ночлег. Но прежде мне необходимо поговорить с вами о весьма важных вещах.
Она стояла, по-прежнему загораживая собой коридор.
— Вы высказали свое мнение относительно моего внешнего вида, — насмешливо продолжал Николя. — Позвольте мне ответить вам тем же и выразить свое удивление, сударыня, вашим роскошным нарядом. Разве женщине, чей муж исчез совсем недавно, пристало предаваться увеселениям?
— Однако вы наглец, сударь! Он, видите ли, считает неприличным, что я надела бальное платье и собираюсь выйти, чтобы немного развлечься. Женщина моего возраста не должна упускать ни единой возможности весело провести время. Вы удовлетворены ответом, господин клеврет?
— Как подчиненный, разумеется, вполне, но как полномочный представитель начальника полиции — нисколько.
— У вас, похоже, не все в порядке с головой, сударь.
— А ваша голова, сударыня, похоже, слишком легко возбуждается и крайне далека от печальных обстоятельств, приведших меня сюда.
Выпрямившись, Луиза Ларден уперла руки в бока, и в одно мгновение из-под яркого грима выступило лицо девицы, развлекавшей клиентов в заведении Полетты. Вызывающая поза госпожи Ларден неприятно поразила Николя.
— Печальных обстоятельств? Вы решили поговорить со мной о той падали, которую раскопали среди отбросов на Монфоконе? Вас удивляет, откуда мне об этом известно? Я знаю гораздо больше, чем вы думаете. Ведь речь идет о моем муже, разве не так? Вы отправились копаться в грязи, и за свои деньги получили все, что хотели. Чего еще вы ожидали? Что я стану разыгрывать перед вами безутешную вдову? Я никогда не любила Лардена. Теперь я от него избавилась. Я свободна, сударь, свободна и отправляюсь на бал.
Возбужденная, нарочито выставляющая напоказ свою порочность, она внезапно показалась Николя очень красивой. От каждого взмаха рук, каждого поворота головы складки ее платья трепетно шелестели. На мгновение Николя даже решил, что это трепещет она сама.
— Как вам будет угодно, сударыня. Но сначала вы должны ответить на несколько вопросов, которые, судя по вашему не слишком скорбному виду, вряд ли вызовут у вас бурю эмоций. Поэтому задача моя упрощается, и я сразу перехожу к делу. Но прежде позволю себе напомнить, что жду от вас честных и правдивых ответов, иначе мне придется прибегнуть к иным методам допроса. Так что уповаю на ваше великодушие и жду от вас содействия.
Неожиданно Николя заметил, что волнение к лицу госпоже Ларден. Горделиво вскинув голову, она быстро зашагала по комнате, громко шурша пышными шелковыми юбками.
— Хорошо, господин полицейский подмастерье. Я уступаю силе и страху перед испанским сапогом… Скорей задавайте ваши вопросы, меня ждут.
— В прошлую пятницу вечером вы выходили из дома. Куда вы ходили и в котором часу вы вернулись?
— Вы хотите, чтобы я помнила каждый свой шаг? У меня секретаря нет!
— Напомню, сударыня, дабы освежить вашу память: именно в тот вечер исчез ваш муж.
— Кажется, я ходила к вечерне.
— В церковь Блан-Манто?
— А вы считаете, к вечерне можно пойти куда-нибудь в иное место, кроме церкви?
— Вы ходили именно в эту церковь или в какую-то другую?
— Ах, черт, конечно же, эта скотина проговорилась… Я ходила в церковь Пти-Сент-Антуан.
— В карнавальном плаще и в маске?
— А что вас не устраивает? Если во время карнавала знатная женщина, выходя вечером из дома, не хочет подвергнуться оскорблениям, она должна быть одета соответственно.
— Ваш плащ мог защитить вас от снега?
Облизнув губы, она уставилась на него в упор.
— В тот вечер не было снега. А от ветра он меня защитил.
Николя замолчал, и в комнате надолго повисла тишина.
— Почему вы меня ненавидите, Николя? — нарушив молчание, глухим голосом спросила Луиза Ларден.
Она подошла к нему почти вплотную, обдав его волнующими ароматами пудры, грима и духов, благоухавших ирисом и еще чем-то дикорастущим. Он едва не захлебнулся в волнах ее запахов.
— Сударыня, я всего лишь исполняю свои обязанности. Сам я, разумеется, предпочел бы, чтобы поиски увели меня как можно дальше от дома, где в прошлом меня принимали весьма любезно.
— Вы можете воскресить прошлое, все зависит только от вас. Мой муж умер, но я-то тут при чем? Как мне убедить вас, что я не знаю, отчего он погиб?
Не желая отклоняться от цели, Николя попытался зайти с другой стороны.
— Говорят, новый мотет Доверня[34], исполнявшийся в тот вечер в Пти-Сент-Антуан, необычайно хорош.
Она избежала расставленной ей ловушки.
— Я не люблю музыку и совершенно в ней не разбираюсь.
— Что вы делали вчера вечером? Вы были дома?
— Да, с одним из своих любовников, ибо, как вам известно, сударь, у меня есть любовники. Чего еще можно ожидать от пропащей и продажной женщины?
Ответ прозвучал искренне, а потому жалобно. На корсаж Луизы Ларден упал кусок толстой корки пудры, покрывавшей ее лицо.
— Вы довольны?
— Благодарю вас за откровенность, — краснея, ответил, Николя. — Не будете ли вы так любезны и не назовете ли мне имя этого человека?
— Только для того, чтобы доказать вам свою искренность. Это господин Моваль. Мужчина, который умеет любить и, как вам прекрасно известно, всегда готовый поставить на место наглеца.
Пропустив намек мимо ушей, Николя отметил, что в голосе Луизы Ларден прозвучала угроза. И внезапно мир показался ему ужасно маленьким.
— Когда он явился к вам?
— В полдень, и ушел рано утром. Вам, сударь, должно быть стыдно учинять мне такой допрос.
— Сударыня, забыл принести вам свои соболезнования в связи с кончиной вашего родственника.
Он дерзнул пойти окольным путем, надеясь таким образом обезоружить противника и пробить брешь в его обороне. Но старания оказались напрасны. Похоже, Луиза Ларден не знала о смерти своего кузена Декарта.
— Супруг, навязанный тебе обстоятельствами, не может считаться родственником. Да и соболезнования ваши меня нисколько не волнуют. На этом, сударь, полагаю, мы можем расстаться, ибо я слышу стук колес. За мной приехала карета. Надеюсь, завтра вы покинете мой дом.
— Последний вопрос, сударыня: где сейчас находится мадемуазель Мари?
— У своей крестной матери в Орлеане. Девушка пожелала покинуть свет и стать послушницей в ордене урсулинок.
— Не кажется ли вам, что призвание к монашеской жизни проснулось в ней слишком неожиданно?
— Пути Господни неисповедимы.
— А где была Мари в тот вечер, когда исчез комиссар?
— В городе, у какой-то подруги.
— Сударыня, кто убил вашего мужа?
На лице ее появилась гримаса, видимо, означавшая улыбку. Закутавшись в плащ с меховым воротником, она обернулась и произнесла:
— В дни карнавала улицы становятся небезопасны. Наверное, он встретил какого-нибудь убийцу в маске.
Она ушла, громко хлопнув дверью и даже не взглянув на Николя.
Николя остался на месте. Словесная дуэль вконец измотала его. Ему показалось, что навалившаяся на него усталость сейчас раздавит его окончательно. Либо Луиза Ларден невиновна, и тогда ответы ее продиктованы исключительно цинизмом и безнравственностью, либо она воистину великая актриса. Неожиданно ему в голову закралась мысль, не является ли вызывающее поведение и откровенная бравада госпожи Ларден способом утаить нечто важное? Кто станет подозревать женщину, добровольно отрекшуюся от добродетели и выдвинувшую убедительные основания своего выбора? Николя не привык бороться с двуличным противником. Для сыщика он был еще очень молод и не имел достаточно опыта ведения расследования. Он только начинал собирать собственную коллекцию людских типажей: большая часть их попала в нее всего лишь на прошлой неделе. Считая, что содержание должно соответствовать форме, он, столкнувшись с цинизмом или лицемерием, немедленно терялся. Речи Луизы Ларден звучали для него оскорбительно, они бросали вызов правилам поведения в обществе. Внезапно на ум ему пришла еще одна мысль: а вдруг бравада Луизы является последней попыткой заблудшей души удержаться на краю страшной пропасти безудержного разврата? Тогда ее искренность, граничащую с цинизмом, следует расценивать как дань уважения, которую порок отдает добродетели.
Однако время для рассуждений выбрано неудачно. Он обязан воспользоваться тем, что пока в доме никого нет, и никакая щепетильность не должна мешать ему выполнять задание. И, проникнувшись сознанием важности своей миссии, Николя приступил к обыску. Он быстро обнаружил, что из библиотеки кто-то — комиссар, Луиза или некто третий — забрал все бумаги. В спальне госпожи Ларден он тщательно осмотрел всю одежду и обувь, но не нашел ничего интересного. Смятая постель, пустая бутылка и два стакана свидетельствовали о происходивших здесь бурных любовных баталиях. Николя задумался. Возможно, тень, мелькнувшая под сводами церкви Блан-Манто, могла бы сообщить что-нибудь интересное о Мовале и его любовнице. Если, конечно, это действительно был человек Бурдо.
Войдя в комнату Мари, он с изумлением обнаружил, что вся одежда девушки висит на месте. Неужели она уехала, не взяв ничего с собой? Заметив брошенные в углу грязные ботинки, он решил сравнить следы, зарисованные им в Вожираре, с подошвами этих ботинок. Рисунок совпал с подошвой.
Это открытие стало последним свершением сегодняшнего дня. Усталость свинцовой тяжестью навалилась на Николя, и он заплетающейся походкой стал подниматься в мансарду, которую, как он смутно помнил, завтра ему предстояло покинуть навсегда. Месяцы, проведенные в ней, не стали для него счастливыми, но и плохими их тоже не назовешь. В ней прошло его ученичество, время, когда все силы его уходили на то, чтобы как можно лучше освоить ремесло и как можно успешнее справиться с поручениями. Комната в доме Лардена займет свой уголок в его памяти, чтобы впоследствии он сожалел о ней, как сожалеем мы о вещах и людях, оставленных нами на обочине дороги, потому что так решила жизнь, смерть или какой-нибудь крошечный таинственный огонек.