— Мне кажется, сударь, вы чувствуете приближение очередного приступа подагры, — ответил Николя. — Но, полагаю, вашей чашке ничто не грозит. Вы подражаете своему другу Вольтеру, вашему ровеснику, ну или почти ровеснику, вот уже четверть века ежегодно изрекающему, что еще немного, и объединенная армия недугов сведет его в могилу, и Европе будет некому выражать свое восхищение, а его друзьям — оказывать знаки внимания. Люди вашей закалки обычно доживают лет до ста. Дерзну добавить: вы необходимы вашим молодым друзьям. Если вас не будет, кто сможет дать им правильный совет? Вы принадлежите к тем немногим людям, кончина которых становится невосполнимой утратой.
Сирюс громким лаем выразил свое одобрение, а Ноблекур восхищенно зааплодировал.
— Согласен, сударь, и даже не стану возражать. Вы научились разбираться в людях и нашли свое место в этом мире. Всегда наступает день, когда ученик одерживает победу над учителем. Однако, Николя, простите старого болтуна и объясните, куда вы столь внезапно исчезли.
Пухлой рукой он принялся почесывать спаниеля, и тот, разомлев, перевернулся на спинку и, раскинув лапы, выставил розовое брюхо.
— Сударь, смерть моего опекуна призвала меня в Бретань. Отдав ему последний долг, я вернулся в Париж и немедленно очутился в гуще не самых приятных событий. Для вас, конечно, не секрет исчезновение комиссара Лардена. Так вот, господин де Сартин поручил вести это дело мне.
Сострадание, отразившееся на добродушной физиономии бывшего прокурора, когда он услышал об утрате, понесенной Николя, мгновенно исчезло, уступив место изумлению, соперничавшему с недоверчивостью. Широко раскрытыми от удивления глазами он смотрел на ученика, столь стремительно продвинувшегося по служебной лестнице.
— Вот так новость! — отчетливо проговаривая каждое слово, произнес он. — Полномочный представитель Сартина! Это известие заслуживает гораздо большего внимания, нежели исчезновение Лардена. Разумеется, комиссар был моим другом, но я предпочитал держаться от него на расстоянии. В последний раз мы виделись с ним на прошлой неделе.
Появление Марион прервало его рассуждения. Энергичная служанка поставила на ломберный столик еще одну серебряную кастрюльку с шоколадом, чашку с блюдцем руанского фарфора, тарелку со знаменитыми булочками и вазочку с вареньем.
— Я вижу, Николя, вы пользуетесь здесь успехом. Меня, к примеру, никогда не угощают вареньем.
— Он еще жалуется! — воскликнула Марион. — Получите свое варенье, когда станете помогать мне чистить ягоды, как в прошлом сентябре мне помогал господин Николя. К тому же вы едите слишком много сладкого.
Продолжая ворчать, Марион разлила по чашкам обжигающий напиток. Светло-коричневая жидкость пенилась и благоухала шоколадом и корицей. Сирюс, помня, что Николя всегда щедро делился с ним вкусными кусочками, живо перепрыгнул к нему на колени. При имени Лардена ищейка, вполглаза дремавшая в душе Николя, мгновенно пробудилась, и, едва Марион вышла из комнаты, молодой человек принялся расспрашивать прокурора о его приятеле.
— Вы говорите, что видели Лардена на прошлой неделе? В какой день это было?
— В прошлый четверг.
— Значит, вы один из последних, кто видел его живым.
— Разговаривали мы недолго. Энергичный, как всегда, он был чрезвычайно мрачен, мрачнее обычного. Вы же знаете, из-за своего скрытного и мстительного характера он фактически не имел друзей. Нас сближали профессиональные интересы: полицейским он был отличным. Когда мы расставались в прошлый четверг, он настолько разволновался, что я даже пожалел его.
— А когда вы в последний раз видели госпожу Ларден?
Лицо Ноблекура приняло такое выражение, словно он воскресил в памяти очаровательное видение.
— Красавицу Луизу? У меня давно не было возможности засвидетельствовать ей свое почтение. Лакомый кусочек, хотя ей скоро сравняется тридцать; но такие юные уже не для меня. Впрочем, для нее возраст не имеет значения: молоденький корнишончик или перезрелый огурец — все сгодится, лишь бы трапеза сопровождалась звоном полноценной монеты…
И он так энергично подмигнул, что шапочка, подскочив, съехала ему на лоб. Почтенный магистрат сделал глоток шоколада, вытер губы, разломил булочку, положил половинки на стол, а потом, вздохнув, наклонился к Николя и вполголоса произнес:
— Если в реке есть карась, на него всегда найдется щука. Я не настолько отошел от дел, чтобы не быть в курсе слухов, что ходят о Лардене. И не настолько наивен, чтобы не понять, почему Сартин, вопреки всякой логике, поселил вас в доме этой адской парочки.
Он умолк. По застывшему лицу Николя невозможно было догадаться, как он оценивал поступок начальника полиции.
— Полагаю, госпожа Ларден и вам делала авансы?
Сообразив, о чем речь, Николя покраснел.
— Кхм, кхм, — усмехнулся Ноблекур, — значит, я прав? Примите мое сочувствие, сударь. Впрочем, меня это не касается. Несчастье давно витало над этим домом. Не спрашивайте меня, почему; я это чувствовал, и этого достаточно. Я видел, как Ларден все чаще сходил с праведного пути, как в нем просыпалась тайная страсть к пороку, ради которого люди готовы пожертвовать всем. Все жаждут золота и женского тела, общество стремится к безграничному наслаждению. Если бы появилась возможность проникать сквозь стены, дабы незамеченно входить в потаенные пристанища порока, мы бы увидели, как вдали от любопытных глаз процветает самый отвратительный разврат, находят выход самые разнузданные страсти. Старый скептик и эпикуреец, я гляжу на своих современников и принимаюсь клеймить их нравы точно так же, как в прошлом клеймил преступления.
Выпрямившись, он печальным взором уставился на стол, переводя взор с булочек на варенье и обратно. Пробудившийся Сирюс, дрожа от вожделения, наблюдал за действиями хозяина. Убедившись, что Марион поблизости нет, Ноблекур схватил половинку булочки, щедро намазал ее вареньем и, запихнув в рот, мгновенно проглотил, совершив при этом единственное движение челюстями.
— Вы правы, — произнес Николя, — мое присутствие тяготило супругов. Теперь же, как вы понимаете, с какими бы нежелательными для огласки фактами мне ни пришлось столкнуться, я, отвечая за ведение дела об исчезновении комиссара Лардена, не могу оставаться в доме, где, возможно, мне придется выступать в роли судьи, в то время как положение жильца побуждает меня исключительно к признательности хозяевам.
— «Opium contemptor, recit pertinax, constans adversus metus»[39], — удовлетворенно процитировал магистрат. — В самом деле, вам нельзя больше оставаться на улице Блан-Манто.
— Сегодня утром я покинул дом Ларденов и прибыл к вам просить совета, полагая, что…
— Дорогой Николя, я полностью разделяю высокое мнение Сартина о ваших качествах и полученном вами воспитании. Я уже предлагал вам переехать ко мне. Будьте моим гостем и не благодарите меня, ибо, приглашая вас, я доставляю радость прежде всего самому себе. Марион, Марион!
Он хлопнул в ладоши и разбудил Сирюса. Песик спрыгнул с колен, волчком повертелся по комнате и умчался в дом на поиски домоправительницы.
— Сударь, не знаю, как вас отблагодарить за вашу доброту…
— Полно, полно… Лучше послушайте, каковы порядки в этом доме. У меня здесь филиал Телемского аббатства, где, как известно, превыше всего почитали свободу и независимость. В ваше распоряжение поступает комната на третьем этаже. Все стены третьего этажа заставлены книжными шкафами, но, полагаю, книги вас не испугают. Я собрал неплохую библиотеку, и новинки влезают уже с трудом. У вас будет отдельный вход: к вам в комнату ведет черная лестница, которая начинается на половине прислуги. Прислуживать нам станут Марион и Пуатвен. Когда пожелаете или когда у вас появится возможность, вы будете обедать и ужинать вместе со мной. По собственному опыту я знаю, сколь беспокойна и непредсказуема ваша служба. Поэтому я надеюсь, что этот дом станет вашей тихой гаванью. Где ваши вещи?
— Внизу, сударь. Поверьте, я сделаю все, чтобы недолго обременять вас своим присутствием. Я немедленно начну искать…
— Довольно, сударь, не сердите меня. Черт возьми, этот неблагодарный еще заселиться не успел, а уже собирается удирать! Я требую полнейшего повиновения, сударь! Ваше дело спокойно исполнять свои обязанности и не перечить мне.
Предшествуемая Сирюсом, появилась Марион. Собака тяжело дышала: ей пришлось сбегать за домоправительницей на кухню.
— Марион, отныне Николя живет у нас в доме. Подготовьте голубую спальню. Велите Пуатвену отнести туда багаж нашего друга. Да, не забудьте, что в воскресенье я даю обед. А перед обедом мы насладимся музыкой. Нас будет пятеро: Николя со своими друзьями, отцом Грегуаром из монастыря кармелитов и молодым семинаристом, господином Пиньо, которого Николя представил мне на концерте духовной музыки, а также господин Бальбастр, органист из Нотр-Дам[40]. Я дам вам приглашения, вы сами отдадите их друзьям. А об обеде позаботится Марион. Надеюсь, краснеть мне не придется. Больших гурманов, чем священники и музыканты, найти трудно. Разве что поискать среди магистратов.
Аккуратно сложив руки, Марион слушала с видимым удовольствием. Едва хозяин завершил свою речь, как она быстро, насколько позволяли ее старые ноги, выскочила из комнаты и побежала сообщить радостную новость Пуатвену.
Николя пришел в восторг от своей новой комнаты. Альков, где стояла небольшая кровать, с обеих сторон окружали книжные шкафы, врезанные в толщу стен и снизу доверху забитые книгами. Книги стояли вокруг подобно молчаливым стражам. Ребенком он много времени проводил в обществе книг — сначала на чердаке дома в Геранде, а потом в библиотеке маркиза, в Ранрее. В окружении старых верных друзей Николя сразу почувствовал себя в безопасности. Достаточно раскрыть любой из томов, как где-то вдалеке зазвучит будоражащая душу музыка, каждый раз разная. Секретер со шкафчиком цилиндрической формы, кресло, туалетный столик и небольшой камин дополняли обстановку комнаты, оклеенной голубыми обоями в цветочек. Никогда еще Николя не жил в таких роскошных апартаментах. Не сравнить с мансардой на улице Блан-Манто.
После удачного завершения своего визита на улицу Монмартр Николя в компании выглянувшего из-за туч солнышка добрался до Шатле. Задержавшись у входа, он внимательно оглядел прилегавшие к замку улицы в надежде увидеть Сортирноса. Но прозорливого агента нигде не было, из чего молодой человек сделал вывод, что поиски его пока не увенчались успехом. Николя этому не удивился: задание, полученное Сортирносом, требовало особой осторожности. Выполняя опасные поручения, осведомители нередко рисковали жизнью, и никто не упрекал их за то, что в целях безопасности они затягивали расследование. Особенно тщательно приходилось готовиться агентам, которых засылали в мрачные логова преступного мира Парижа.
Прибыв на рабочее место в прекрасном расположении духа, Николя сразу спросил у главного тюремщика, в какую камеру инспектор Бурдо поместил Семакгюса. Ему ответили, что господин инспектор Бурдо всю ночь провел в камере вместе с узником, записанным под именем «господин д'Исси». И кажется, он все еще там. Камера платная, со всеми возможными удобствами и правом заказывать еду в соседнем трактире. Николя восхитился предусмотрительностью своего помощника.
Узнав Николя, сторож немедленно отпер дверь темницы, и Николя чуть не задохнулся, захлестнутый волной густого, спертого воздуха, состоявшего из запахов соломы, сонного человеческого тела и крепкого табака, подавлявшего все прочие ароматы. Похоже, Семакгюс и Бурдо весь вечер предавались табакокурению: оба слыли заядлыми курильщиками. Инспектор, видимо, только что проснулся, о чем свидетельствовали помятый редингот, отсутствие галстука и растрепавшиеся седеющие волосы. Семакгюс еще спал, растянувшись на соломенном тюфяке и надвинув на лицо треуголку. Куриные кости, два стакана и три пустые бутылки, украшавшие стол, доказывали, что трагические события в Вожираре не лишили приятелей аппетита. Вряд ли предполагаемый убийца вел бы себя столь беспечно, подумал Николя. Но тут же поправился: беспечное поведение вполне могло свидетельствовать о жестокосердии и хладнокровии записного убийцы. Собственные противоречивые суждения навели его на мысль о том, что каждая вещь имеет свою оборотную сторону, но суждение об этой вещи мы выносим в зависимости от цели, которую преследуем. Даже он подумал о субъективности показаний свидетелей, подверженных смене настроений и необдуманным порывам.
Глядя на спящего Семакгюса, Николя понял, что хочет поговорить с подозреваемым наедине, и попросил Бурдо пойти и привести себя в порядок, дабы вернуться в полной форме. Тщетно пытаясь скрыть свое разочарование, инспектор Бурдо неохотно подчинился. У Николя имелись веские основания допросить узника без свидетелей: умолчав о кое-каких вчерашних приключениях, а также о ночи, проведенной у Сатин, ему не хотелось быть уличенным в неискренности. Оправдываясь перед самим собой, он напомнил о необходимости сохранить доверенную ему тайну. Но себя обмануть ему не удалось.
Николя отважился сразу разбудить Семакгюса. Он стеснялся прерывать отдых человека, к которому по-прежнему питал искреннюю симпатию, несмотря на нависшие над ним подозрения в убийстве. Пока он раздумывал, Семакгюс пробудился и, отбросив шляпу, потянулся, стряхивая с себя остатки сна. Узнав Николя, страх, отражавшийся у него на лице, мгновенно исчез.
— Вино господина Бурдо обладает гораздо более сильным наркотическим и снотворным действием, чем настойка опия, — зевая, проговорил он. — Господи, надо же так проспать! Отчего у вас такое серьезное лицо, мой дорогой Николя?..
Семакгюс встал и, взяв стул, уселся на него верхом.
— Полагаю, это вы распорядились поместить меня в приличную камеру? Примите мою искреннюю благодарность.
Непонятно, чего в его голосе прозвучало больше: признательности или иронии.
— Принимаю, и не менее искренно, — с усмешкой ответил Николя. — Тем более что вы действительно имели все шансы провести ночь в одном из дивных помещений, носящих названия «Варварский край» и «Цепи». Впрочем, вас могли также запереть в камере, именуемой «Конец блаженства», известной своими рептилиями и вонью. Или во «Рву», каменном мешке в форме опрокинутого конуса, где, согнувшись в три погибели и стоя по щиколотку в воде, вы бы имели достаточно времени поразмыслить о тех неудобствах, которые приходится терпеть вашим друзьям из-за того, что вы им не доверяете[41].
— О-о! Это камень в мой огород. А значит, тот, кто его бросил, даст мне надлежащие разъяснения.
Николя сел на другой стул.
— Мне хотелось бы поговорить с вами без свидетелей, — промолвил он. — Это не официальный допрос, до него дело, возможно, еще и дойдет. Пока мне бы хотелось поговорить начистоту о некоторых вещах. И, пожалуйста, не усматривайте в моих словах ни хитрости, ни стремления запугать вас. Наверное, я сам виноват в том, что вы считаете меня излишне наивным, но сейчас речь не об этом. Хотя бреши в крепостной стене заделаны, и вы немало этому способствовали…
Семакгюс слушал, но на лице его не отражалось никаких эмоций.
— Вы ни разу не были со мной до конца откровенны. Начиная с нашей встречи в мертвецкой, вы всегда отделывались улыбками, двусмысленными фразами и болтовней о пустяках. Поэтому придется начать все сначала. Вы заявили мне, что уехали из заведения Полетты в три часа утра. Такая точность для человека, возвращавшегося с пирушки, еще тогда удивила меня. Поэтому я заподозрил вас…
— В убийстве Лардена?
— Именно. Тем более что вы сами уже второй раз напоминаете о предполагаемом убийстве комиссара. Следовательно, вы сознательно утаили от меня правду. Далее, вы сказали мне, что всего раз уступили очарованию Луизы Ларден. Однако свидетели утверждают, что ваша связь с женой друга продолжалась долгое время и, быть может, продолжается до сих пор. Наконец…
Николя вытащил из кармана фрака чистый лист и сделал вид, что зачитывает признание.
— «Заявляю, что получила луидор за то, чтобы подтвердить и сказать, что вышеозначенный незнакомец оставался со мной до трех часов утра, и велел ни под каким видом не сознаваться, что он ушел раньше. Когда меня спросили, я сказала и повторила, что означенный незнакомец вышел через потайную дверь, ведущую в сад, дабы его никто не увидел, ибо через эту дверь обычно убегают игроки, когда в дом неожиданно врывается полиция». Так вот, на вопрос, когда вы ушли из веселого дома, означенная девица ответила: «Спустя четверть часа после полуночи». Девицу зовут Сатин. Вряд ли стоит спрашивать, знаете ли вы ее.
— Николя, вы задаете вопросы и сами же на них отвечаете. И как протокол, который вы мне сейчас зачитали, может быть связан с убийством доктора Декарта?
— Вы правы, эту связь надо доказать. Я же всего лишь пытаюсь убедить вас в том, что любой судья, не имеющий чести знать вас, немедленно усомнится в правдивости ваших показаний и до выяснения обстоятельств исчезновения комиссара Лардена станет держать вас в камере. И представьте себе, что этот же судья обнаружит, что вы ко всему прочему замешаны в деле об убийстве человека, с которым, по всеобщему признанию, ваши отношения являлись далеко не безоблачными. Соедините вместе все факты, как реальные, так и домысленные, и сами догадайтесь, какие будут сделаны выводы. И оцените, как вам повезло, что вы имеете дело со мной, ибо я, во-первых, искренне вам симпатизирую, а во-вторых, имею право не предавать гласности ход расследования обоих дел. А самое главное, я очень надеюсь, что вы действительно не имеете отношения ни к одной из разыгравшихся трагедий. Так что, принимая во внимание мои возможности, подумайте и решите, не пора ли честно рассказать мне все, что вам известно об обоих убийствах.
Проникновенная речь Николя, сопровождавшаяся в особо важных, по его мнению, местах ритмичным стуком ладони по не слишком чистой столешнице, заставила Семакгюса задуматься. В течение долгой паузы хирург, встав со стула, сосредоточенно обошел камеру, вернулся на прежнее место, сел и, вздохнув, приступил к рассказу.