С фотографии из школьного ежегодника, который Сьюзен одолжила у Лори, на нее смотрел темноволосый подросток с резкими чертами лица, с падающей на лоб прядью и задумчивыми глазами. В этом же ежегоднике оказался его рассказ про мальчика, потерявшего деда, этот рассказ поразил Сьюзен в самое сердце. Она даже расплакалась.
Ей было жаль, что она не знала Питера раньше, и теперь Сьюзен окончательно укрепилась в решении выяснить, что случилось с ним на самом деле.
История жизни Питера, по крайней мере на основании того, что помнили о нем его одноклассники, становилась полнее с каждым днем. Чтобы не говорить о нем прямо, Сьюзен придумывала обходные пути. Ей поневоле пришлось стать более общительной. И в один прекрасный день Сьюзен, как ни странно, поняла, что совсем освоилась в новой школе, даже больше, чем в той, где училась до переезда. Ее приняли здесь вместе с ее очками, скобками во рту и всем прочим. Поиски правды о гибели Питера Рейда превратились для нее в своего рода манию, но они помогали и ей самой.
В конце концов, когда она так и не смогла найти связи между Питером и Кейтом, Сьюзен снова обратилась к Лори.
- А почему Кейт не набрасывался на Питера, когда тот клеился к Джуди? - спросила она. Лори некоторое время непонимающе смотрела на нее, потом покачала головой.
- Ты все перепутала, - сказала она. - Питер не вязался к Джуди, он стал ухлестывать за девушкой Бадди. Вот почему Бадди и Анжела расстались.
- Но ты же говорила, что это было в начале прошлого лета? - напомнила Сьюзен.
- Ну да. Я слышала, будто Бадди узнал, что Анжела с кем-то встречается, но не мог выяснить, с кем именно. Они все время ругались, пока она просто не порвала с ним. Только в этом году, перед началом занятий, он узнал, что у нее роман с Питером.
Сьюзен похолодела.
- И что… что случилось? - спросила она.
- Ничего, - ответила Лори. - По-моему, к тому времени вся эта история закончилась. Бадди просто посмеялся, и все. - Лори внимательно посмотрела на Сьюзен и добавила: - Почему это ты все время спрашиваешь про Питера?
Сьюзен старалась подавить тошноту. Она безразлично пожала плечами.
- Не знаю, - сказала она. - Из тех, с кем я ходила в школу, по-моему, еще никто не умирал. Вот он меня и заинтересовал.
- А ты странная, Сьюзен, - покачала головой Лори. - Тут прямо какая-то патология.
- Может быть.
- Нет, определенно в этом есть что-то нездоровое.
«Стоит ли сомневаться в том, что к завтрашнему дню наш разговор станет достоянием всей школы?» - подумала Сьюзен.
Но может быть, она несправедлива? Хотя хорошо ли они с Лори знают друг друга? Их ведь не назовешь лучшими подругами. А вообще, когда узнаешь, как лучшие друзья поступают друг с другом, понимаешь, что именно лучший друг способен предать тебя… Вот, например, Питер - взял и начал за спиной Бадди встречаться с Анжелой… Или, скажем, Бадди: мог он пойти к ущелью со своим лучшим другом и…
Сьюзен содрогнулась.
Она даже представить не могла, что все это окажется правдой. Боялась убедиться в вине Бадди даже больше, чем если бы здесь был замешан Кейт, потому что тогда хотя бы можно было свалить все на страсть, а Бадди, видно, тщательно составил план.
Ночью Сьюзен не могла уснуть. Ей хотелось, чтобы в соседней комнате был дедушка, как там, в Джонстауне, в их прежнем, настоящем доме. Ей нужно было с кем-то поговорить, с кем-то, кто ее выслушает, отнесется к ней серьезно, хоть ей всего четырнадцать. Она не знала, как ей поступить. Понимала, что должна что-то сделать, но что - просто не представляла.
В конце концов она встала с постели. Надела джинсы и свитер, завязала шнурки на высоких ботинках и влезла в куртку. Держась у стены холла, куда выходила спальня родителей, стараясь не скрипеть половицами, она выскользнула из дома.
На улице было холодно. В этот ночной час их пригород, казалось, преобразился. Стояла такая тишина, что он больше чем когда-либо был похож на декорацию из фильма. Из боковой двери гаража Сьюзен вывела свой велосипед и вышла с ним на улицу. Потом села на сиденье и, что было сил нажимая на педали, покатила сначала по одной улице, потом по другой. Ветер резал лицо, щеки у нее раскраснелись. На глазах под очками выступили слезы.
Наконец Сьюзен остановилась около дома, который ничем не отличался от ее собственного, только был немного более старым. Она гадала, где находится комната Бадди и как привлечь к себе его внимание, не разбудив родителей, гадала, как объяснить, почему она оказалась здесь среди ночи.
В мозгу у нее звучали слова Лори: «Такой парень просто опасен».
«Куда более опасен, чем ты думаешь, Лори. Намного опаснее».
Все это глупо. Она не какой-нибудь крутой шериф, с пистолетом в руке преследующий убийцу, о таких она только в книжках читала. Она просто-напросто девчонка и сама не знает, что делает.
Но поступить иначе она не могла. Никто ее и слушать не станет, это ясно. Ни родители, ни учителя, ни полиция. Нужны доказательства - это ей давным-давно вбили в голову те же самые детективные книжки, но как раз доказательств у нее и не было.
Она просто знала, вот и все. Просто соединила одно с другим - то, что услышала от Бадди, с тем, что узнала про Питера Рейда в школе, и с тем, что рассказала Лори.
Носком ботинка Сьюзен отогнула стойку у велосипеда и поставила ее так, что теперь велосипед мог стоять сам по себе. Вытерев повлажневшие ладони о джинсы, она глубоко вздохнула и направилась к дому. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как раздавшийся за спиной голос остановил ее:
- Что, черт возьми, ты тут делаешь?
С сильно бьющимся сердцем Сьюзен медленно повернулась. Дом Лапалья стоял между двумя уличными фонарями, так что она не могла разглядеть фигуру, возникшую перед ней в тени. Но она узнала голос Бадди.
- Я знаю, что случилось в ущелье, - сказала она.
Он никак не отреагировал - ничего не сказал, не двинулся с места. Как будто в нем сосредоточилась вся тишина этой ночи.
- Одного не понимаю - зачем тебе понадобилось, чтобы я об этом узнала? - добавила Сьюзен.
Снова никакого ответа. Сьюзен вспомнила, как кто-то в школе говорил, что многие парни в компании Бадди носят при себе ножи и не боятся пускать их в дело. Сьюзен сглотнула слюну.
- Я не убивал его, - наконец проговорил Бадди. - Это все Анжела.
Он сделал шаг вперед, теперь Сьюзен могла лучше разглядеть его. Ей хотелось бежать без оглядки, но ноги словно приросли к месту, не столько от страха, сколько оттого, что она чувствовала себя в долгу перед Питером. До чего же смешно! Она никогда не видела этого юношу, пока он был жив, но ее старания выяснить историю гибели Питера так облегчили ей переход в новую школу, что она считала себя его должницей. Ведь она была так поглощена мыслями о Питере, что не успела почувствовать себя смущенной, застенчивой или глупой, как с ней обычно случалось.
- Его убила Анжела? - тихо переспросила она. Бадди кивнул.
- Если бы только она… не… не спала с ним…
В его голосе звучала такая боль, что Сьюзен, как ни странно, невольно захотелось успокоить его, пусть он даже и убийца. Но вместо этого она сказала:
- Но я слышала, ты просто посмеялся, узнав об этом.
Теперь его голос звучал вызывающе:
- А что, по-твоему, мне оставалось? Да и дело было уже прошлое. Но я не мог выбросить их из головы, все думал, как они тогда смеялись надо мной. Знаешь, что Пит сказал мне, когда я про них узнал? «Слушай, друг, прости. Но так уж получилось». Представляешь?
Бадди сунул руку в карман, и Сьюзен начала думать, что же делать, если он вытащит нож. Но Бадди достал сигареты и закурил. Сьюзен заметила, что у него дрожат руки.
- Их двоих я любил больше всего на свете, - продолжал Бадди. - Я вообще, кроме них, никого никогда не любил. - Он замолчал, потом добавил: - А ты когда-нибудь теряла кого-то, кого по-настоящему любила?
Сьюзен подумала про деда и кивнула. «Но я его не убивала», - пронеслось у нее в голове.
- Так что же случилось в ущелье? - спросила она.
- Мы любили туда ходить, наша компания - я, Пит и Анжела, и те, кого приводил Пит. Мы там здорово веселились. А в тот день Пит позвонил мне и предложил там встретиться, сказал, что хочет поговорить. С тех пор как я узнал про них, между нами все стало не так, как раньше, сама понимаешь. Но я понадеялся, что все как-то нала-280
Одна дится, и сказал: «Факт. Давай встретимся». Ну а он опять завел свое. Как, мол, ему жаль, что так случилось. Но между ними пробежала какая-то искра. Сперва они бросили встречаться, понимали, что так не годится. Но сами только и думали друг о друге. Не встречались целое лето, но теперь, мол, все вышло наружу, а я, когда узнал, что это был он, только посмеялся. Вот он и хочет сказать мне, что будет встречаться с Анжелой снова, но прежде всего, пока об этом не узнали все, он решил поговорить со мной.
Бадди покачал головой, словно до сих пор не мог в это поверить.
- Он хотел, чтобы я сказал ему, что все в порядке, никаких, мол, переживаний и все такое.
Бадди замолчал и докурил сигарету. Сделав последнюю затяжку, он отшвырнул окурок.
Испустив сноп искр, окурок упал на тротуар.
Он долго смотрел на него, потом покачал головой.
- Я не верил своим ушам. Знаешь, мне и так-то было паршиво ходить и думать, что они потешались надо мной все лето, и, когда я узнал про них, я старался делать вид, будто мне плевать, а уж тут… тут… Я закричал на него, а он говорит: «Брось переживать!» Тогда я просто оттолкнул его. А он полетел вниз. Он кричал, пока летел. Он… Господи, я до сих пор слышу, как он кричит. Каждую ночь слышу.
Сьюзен тихо откашлялась.
- Похоже, ты не собирался его толкать… Бадди перебил ее:
- Знаешь, что я подумал в ту минуту, когда он сорвался вниз? Мне хотелось смеяться. Мне хотелось завопить: «Вот, сосунок, что бывает с тем, кто свяжется с Бадди Лапалья!» Но когда он ударился о дно, и я… он… Я никогда не слышал такого звука, и дай бог никогда не услышу.
Сьюзен даже не поняла, как это произошло - только что он стоял нормально и вдруг чуть не упал, хорошо, она успела схватить его за руку и отвести на лужайку. Там он опустился на траву, упершись головой в колени и запустив руки в волосы.
- Как мне без него тошно, - проговорил он. - Господи! Как тошно!
Сьюзен села рядом с ним.
- Что же теперь будет? - спросила она. Больше не надо было допытываться, с чего это он хотел, чтобы она выяснила, как все произошло. Она поняла, что он дольше не мог хранить в себе свою чудовищную тайну. Да и никто бы не смог. Как после этого считать себя человеком?
- Я не знаю, что делать, - признался Бадди.
- Сделать можно только одно: ты должен сказать правду.
- Но пока копы знают, что Пит просто упал с той скалы… Или спрыгнул сам. Они никого не ищут. Дело закрыто.
- Но ты-то знаешь, как было дело, - сказала Сьюзен.
Бадди медленно кивнул.
- И неужели ты хочешь, чтобы про Питера все думали, будто он сам прыгнул? То, как они с Анжелой поступили, было, конечно, довольно подло, но и ты был не лучше, когда стал ухаживать за девушкой Кейта.
Все еще погруженный в себя, Бадди кивнул снова.
- Питер не заслуживал смерти, - продолжала Сьюзен. - И он не заслуживает того, чтобы о нем вспоминали как о слабаке.
Бадди повернулся к ней, в его глазах стояли слезы. И тут впервые Сьюзен поняла, что, несмотря на всю свою крутизну, Бадди все еще мальчишка, ненамного старше ее.
Некоторое время она сидела рядом с ним, потом поднялась на ноги. Ее окружала непроглядная ночь, звезды над уличными фонарями казались невероятно далекими. Она встала перед Бадди и посмотрела на него сверху вниз.
- Ты знаешь, что должен сделать, - сказала она, когда он поднял на нее глаза.
Бадди кивнул.
- Я боюсь, - сказал он.
Сьюзен подумала, как одиноко было ей в Джонстауне, как много значил для нее дед, как важно знать, что хоть один человек на свете беспокоится о тебе и понимает тебя. Сьюзен протянула Бадди руку.
- Я пойду с тобой, - сказала она.
Бадди долго не решался, но потом протянул ей свою.
Мэйзи Флуд - мой любимый персонаж, хотя главным действующим лицом она стала только в двух рассказах, помещенных в этом сборнике. Она фигурирует также в «Pochade box», в «The Ivory and the Horn» (1995), ей посвящен большой эпизод в «The Onion Girl» (2001), где, по сути дела, в той или иной мере присутствуют все нью-фордские персонажи.
В Мэйзи мне нравится ее жизнестойкость и обостренная порядочность. Она всегда поступает правильно, даже когда это причиняет боль.
А я, слава богу, жива
Предсказать можно только то, что уже свершилось.
Эжен Ионеско
Томми достался мне так же, как и собаки. Я нашла его, когда он, потерянный и одинокий, брел по улице, и взяла к себе. Я всегда подбираю бездомных, может быть, потому, что когда-то, давным-давно, надеялась, что кто-нибудь подберет меня. Правда, довольно быстро я из этой надежды выросла.
Томми для меня тоже вроде домашнего животного, с той лишь разницей, что он умеет говорить. Конечно, не всегда легко понять, что он хочет сказать. Но если уж на то пошло, речи большинства людей, по-моему, не слишком доступны пониманию. Томми, по крайней мере, честен. Он такой, какой есть. Никаких уловок, никаких скрытых помыслов. Он просто Томми - здоровенный малый, который никогда вас не обидит, даже если вы будете бить его палкой. Любит улыбаться, любит смеяться - в общем, обычный славный парень. Просто у него в голове пары винтиков не хватает. Черт побери, иногда мне кажется, что у него вообще сплошные винтики вместо мозгов.
Знаю, что вы подумали. Парень вроде него должен содержаться в каком-нибудь специальном учреждении, и, наверно, вы правы, если не считать, что в клинике Зеба его сочли излечившимся, когда койка, которую он занимал, понадобилась для кого-то, чья семья смогла заплатить хорошие денежки, и никто особо не усердствовал, чтобы взять Томми обратно.
Мы живем в самом центре той части Ньюфорда, которую одни называют Катакомбами, а другие - Сквотландией* [От англ. squat - вселиться в пустующий дом без разрешения владельца]. Это мертвый район, где увидишь сплошные пустыри, заваленные всяким хламом, грудами булыжников, брошенными машинами, повсюду стоят опустевшие, разграбленные дома. Я читала в газетах, что наш район считается позором для города, рассадником заразы, преступности и расовой розни, хотя на самом деле здесь живут люди с любым цветом кожи, который только можно себе представить, и все мы прекрасно ладим, главным образом, потому, что не суем нос в дела друг друга. И мы не столько преступники, сколько неудачники.
Благополучные граждане Ньюфорда, сидя в своих вылизанных квартирках, в домах с водой и электричеством, где не надо тревожиться о том, когда удастся поесть в следующий раз, напридумывали для нас множество прозвищ, чтобы заклеймить место, где мы живем, но мы-то, здешние, называем его просто своим домом. Мне он напоминает один из тех городишек, которые были когда-то на Диком Западе, служа пристанищем для тех, кто преступил закон, - несколько полуразвалившихся домов на бросовых землях, где только и жить разным отщепенцам.
Правда, такие парни, как Ламур и Шорт, которые писали о подобных городишках, могли их просто выдумать. Я убеждена, многие обожают изображать всяких проходимцев в романтическом свете, валят в одну кучу негодяев и героев, хорошее и плохое.
Эта черта и мне самой прекрасно знакома, но свою единственную пару розовых очков я потеряла давным-давно. Иногда я притворяюсь, будто живу здесь оттого, что мне так нравится, оттого, что только здесь я могу чувствовать себя свободной, и оттого, что здесь обо мне судят по тому, какова я и на что способна, а не по тому, какая у меня крутая семья и насколько выразительнее выглядит бедность по сравнению с нами.
Я ведь не говорю, что эта часть города красива. Я не говорю даже, что мне нравится здесь жить. Все мы тут просто тянем время, изо всех сил стараясь выжить. Когда я слышу, что кто-то умер от передозировки, еще кого-то зарезали, а кто-то шагнул с крыши дома или сунул голову в петлю, я всегда думаю - вот еще один из нас в конце концов выбрался отсюда. Здесь у нас зона боевых действий, и, как во Вьетнаме, тебя либо вывезут в цинковом гробу, либо ты унесешь ноги без посторонней помощи, но Катакомбы оставят на тебе свое клеймо на всю жизнь - от их леденящей тени, поселившейся у тебя в душе, будешь просыпаться в холодном поту среди ночи, а на новом рабочем месте, в новом доме, в любом обществе, где бы ты ни оказался, будешь захлебываться от тоски и чувствовать себя свихнувшимся. И все это по одной причине: Катакомбы взывают к тебе, внушают, что ты не заслужил того, что теперь имеешь, напоминают обо всех тех, кого ты оставил, кому не обломилась такая удача, как тебе.
Я не знаю, почему мы все терпим это. Но давайте будем честными. Я не знаю, почему я терплю такую жизнь. Наверно, потому, что я ничего лучше не видела. А может, я просто чертовски упряма, чтобы сдаться.
Вы знаете Анжелу? Ну, эту благодетельницу с Грассо-стрит, она активист какой-то благотворительной программы, цель которой - убрать с улицы таких, как я. Анжела однажды сказала мне, что я - нигилистка. Когда она растолковала, что это значит, я только и могла, что рассмеяться.
- Вы ведь знаете, откуда я? - сказала я. - Чего же вы от меня ждете?
- Я могу помочь тебе. Я покачала головой:
- Вы просто хотите заполучить часть меня, вот и все. Но у меня уже ничего не осталось, мне отдавать нечего.
Однако это только часть правды. Понимаете, у меня, как у всякого добропорядочного гражданина, есть обязанности. У меня собаки. И у меня Томми. Я шутила, сказав, что он - мое любимое домашнее животное. Так называют его байкеры, занявшие пустующий дом на той же улице, где живем и мы. А для меня Томми, собаки и я сама - одна семья. Ну, во всяком случае, у кого-либо из нас вряд ли будет что-то, более похожее на семью. Как они проживут без меня, если я уйду отсюда? А кто согласится заботиться о собачьей своре и парне-инвалиде, ведь я могу уйти только вместе с ними?