– А вы откуда знаете? – сдавленным голосом произнес Муравьев.
– Случайно их видела. Я была на станции «Скорой помощи» Ленинского района, около станции метро «Двигатель Революции», и видела, как они садились в машину.
– А с чего вы взяли, что «Опель» в угоне?
Алена тихо охнула. Хм, вопрос не праздный… Надо выкручиваться.
– Ну, трудно поверить, что у кого-то из них мог оказаться свой «Опель», верно? Не по чину честь!
– Темните вы что-то, как обыч… – начал Муравьев.
Но Алена дальше не слушала: в канцелярию вошел невысокий, очень худой белобрысый парень с замкнутым выражением усталого лица. Это был Бергер, и Алена, поднявшись ему навстречу, только и успела послать Муравьеву прощальный привет:
– Вот все, что мне известно. Чем богаты, тем и рады.
И выключила телефон.
Москва – Нижний Новгород, 1880 год,
из писем Антонины Карамзиной
«Николаша, я думаю, что раньше мы повидаемся, чем это письмо до тебя дойдет. Хотя кто знает, может быть, мне и не удастся собраться столь быстро. Может быть, я все же успею предупредить тебя, что все мои планы изменились. Если ты получил письмо предыдущее, ты должен знать, какого восторга я исполнилась после того, как Кибальчич пришел в мастерскую, когда я была там одна, и принес мне формулу. Если ты читал мое письмо, то знаешь, что я сделала. И ты можешь вообразить, в каком исступленном восторге я была. Все во мне было потрясено силой гения этого человека!
Потом пришел В.М.
Я больше не могу его видеть! Надеюсь, ты поймешь меня. Он уничтожил все. Когда я наутро пришла в мастерскую, то увидела угол какого-то пошлого разноцветного бухарского ковра на том месте, где вчера я написала формулу Кибальчича.
А бумагу, которую я забыла в мастерской, он сжег…
Не могу описать, что со мной было… Не помню, что я кричала, чем грозила. Потом Костя Красноштанов сказал, что я пыталась изрезать картину или хотя бы соскрести слои краски с полотна, вновь открыть формулу. Но это было, конечно, уже невозможно… О, если бы я обладала силой проникнуть сквозь те слои взглядом! Я бы увидела бесценную формулу…
Увы, невозможно. И никто никогда не узнает… Ну разве что в будущем, десятилетия или века спустя, люди узнают, какой дар преподнес им нищий отчисленный студент-медик.
Но как они узнают, где надо искать?
В.М. назвал это дьявольщиной, от которой человек должен отшатнуться в страхе. А я подумала, что железная дорога тоже должна была казаться людям чем-то дьявольским. Но ведь всему свое время!
Время формулы уже никогда не придет. Зачем, зачем? Ну разве так можно ненавидеть человека, чтобы уничтожить его гениальное открытие? В.М. ярый монархист, но… Как будто царствующему дому могла помешать всего одна формула!
Я сказала В.М., что уезжаю.
Он побледнел. Прибежала Анна Ивановна, заплакала надо мной, как над покойницей: «Мы любили тебя, как родную дочь!» Я тоже любила их, как родных. Но я уеду. И не сомневаюсь, что В.М. сделает то, что собирался: откажется от моих эскизов изнанки ковра. Он не простит мне… Я тоже ему не прощу.
Жалко Анну Ивановну, но я больше не могу его видеть. Я возвращаюсь.
Об одном прошу тебя, брат. Никогда больше не говори со мной о Москве и о моей жизни там. Если я дорога тебе, давай просто молчать об этом этапе моей жизни. Все мечты развеялись в прах. Все надежды рухнули.
Я ничего больше не хочу, только оказаться дома. Может быть, когда я опущу руки в Волгу, а надо мной прошумят старые яблони, у меня отойдет с души то горе, которое я здесь пережила.
Не надо меня встречать, я сама спокойно приеду с вокзала.
Да, еще просьба. Никогда не называй меня Антоном. Хорошо?»
Нижний Новгород, наши дни
Знала Алена об этом человеке немного – на первом же деле он блестяще справился с загадкой, которую практически невозможно было отгадать[11], на втором деле попал под пулю и, с трудом выздоровев, ушел из прокуратуры и начал работать в несколько загадочной организации под названием «Бюро независимой юридической поддержки». Мало того, что в ней можно было получить консультацию и даже нанять адвоката, там можно было провести независимую медицинскую экспертизу и даже воспользоваться услугами независимого расследователя, частного детектива. К числу этих последних и принадлежал Бергер. Инна кое-что рассказывала Алене о странных результатах одного из проведенных им дел: вроде бы преступников не нашли, кто-то из них даже во Франции скрылся, но тем не менее виновники получили по заслугам[12]. Разобраться в этой катахрезе было просто так невозможно, однако за Бергером закрепилась слава существа загадочного и поражений не знающего. В последнее время он продолжал сотрудничать с бюро, но заодно работал и в прокуратуре Нижегородского района, именно поэтому к нему попало дело об убийстве Ларисы Стахеевой.
Из себя Бергер был на редкость невзрачен, но тевтонское непоколебимое упорство, которое просматривалось в его холодноватых серых глазах, а также бесспорная брутальность, так и исходившая от его невысокой, худощавой и, прямо скажем, невидной фигуры, действовали на чувствительных (и чувственных) дам вроде нашей героини очень сильно. Поэтому она смотрела на Бергера с симпатией. Да и ему, такое впечатление, приятно было общаться с ней – как с писательницей или просто как с красавицей. Ибо Алена Дмитриева была, конечно, женщина красивая, из песни слова не выкинешь… Была, да… Была, жила, смеялась, любила, с ума от любви сходила… книжки писала… Печальная это все же штука – глаголы прошедшего времени, такие уж они безвозвратные…
– Александр Васильевич, – сказала Алена, сияя красивыми своими глазами на брутального, хоть и невзрачного Бергера, – вы уже поняли, что меня интересует дело Ларисы Стахеевой, вернее, Алексея Стахеева, которого вы подозревали в ее убийстве.
– Да, я понял. – Он кивнул. – Странно, что это все еще кого-то интересует. Товарищ Муравьев весьма недвусмысленно дал мне понять: следствие окончено, забудьте. Как в фильме Дамиано Дамиани.
Алена только брови вскинула: Бергер вроде бы слишком молод, чтобы знать упомянутый фильм… Однако он его знал. Интересный мальчик, правда интересный!
– Товарищ Муравьев, возможно, скоро поймет, что несколько поторопился, – сказала она дипломатично. – Если мы с вами попытаемся ему это доходчиво объяснить…
– А вы что, полагаете, что Алексей Стахеев все же убил свою жену? – В тевтонских глазах зажглось просто-таки галльское любопытство.
– Нет, я так не полагаю.
– Тогда… тогда я не пойму, о чем мы будем говорить, – снова замкнулся Бергер.
Однако если Дева выходила на заданный курс, сбить ее было уже не так просто.
– Начнем вот с чего… Насколько мне известно, кто-то из соседей Стахеева подтвердил время его возращения домой. Экспертиза установила, что его жена умерла как минимум за час до названного времени. Кто именно из соседей заметил его возвращение?
– А почему я должен посвящать вас в детали расследования? – пожал плечами Бергер.
– Ну и не посвящайте, – покладисто улыбнулась Алена, – я и сама это знаю. Некая Людмила Мурзина, да? Жительница квартиры номер три?
– В самом деле, – кивнул Бергер. – Но откуда вы знаете оперативную информацию?
– Предположим, я вела свое расследование. Да, собственно, не важно! Поверьте, гораздо важнее то, чего вы не знаете. Стахеев отказался назвать вам имя человека, который засвидетельствовал его алиби, так?
– Так.
– Однако Муравьеву он имя все-таки назвал. Тем человеком оказалась его подруга Юля… Не припомню сейчас ее фамилию, да и роли особой она не играет.
– Перова ее фамилия. Странно, почему он так скрывал, что был у нее? Ведь об отношениях между ними мы уже были осведомлены, слухи об их романе уже ходили. Неужели был убежден, что мы не поверим алиби, которое удостоверит она?
– Самое интересное, что не только Юля могла это алиби подтвердить. Если верить словам Алексея, в то время, когда в подвале умерла Лариса, он вместе с Юлей клеил обои в квартире у ее тетушки… Людмилы Мурзиной. Об этом он сообщил Муравьеву, чтобы оградить себя от ваших, с позволения сказать, домогательств.
– И оградил… – пробормотал Бергер. – Но что, у нее две квартиры?
– Да. Насколько мне известно, на Ковалихе Мурзина сейчас вообще практически не живет, иногда только заходит – деньги взять у квартиросъемщиков. Но раньше наличие второй квартиры она скрывала, соседи уверены, что она ее совсем недавно приобрела. Конечно, никакого криминала тут нет, но… А скажите, Александр Васильевич…
Алена замялась. Она предпочитала европейскую манеру обращения – называть всех только по именам, – однако этого парня, этого, вообще говоря, мальчишку никак нельзя было величать иначе, чем Александр Васильевич. Бергера звали как Суворова. Кстати, Суворов ведь тоже был ростом невелик и собой невиден, а поди ж ты, каких дел натворил! Вот и Бергер, похоже, из таких…
– Скажите, Александр Васильевич, не могли бы вы кое-что уточнить в материалах дела? Например, меня интересует все, что касается Мурзиной, вся информация о ней.
– Дело закрыто, – пожал плечами Бергер. – Закрыто и сдано в архив. Разумеется, я все помню, практически от слова до слова, в том числе и все, что там было относительно Мурзиной. Но при чем тут она? Вы не верите в правдивость алиби, подтвержденного ею? Я тоже не верю. Убежден, что именно Алексей Стахеев убил свою жену, хоть у вас, кажется, другое мнение.
– Другое, – кивком подтвердила Алена. – Я вам его чуть позднее скажу. А теперь вот что… Вы помните место преступления?
– Место происшествия, – поправил Бергер. – Вы не верите, что Стахеев убил жену, значит, не верите в преступление.
– Да верю я в преступление и в убийство верю! – нетерпеливо махнула рукой Алена, которой вдруг показалось, что нордическая занудность собеседника начинает ей изрядно надоедать. Может, Бергер – тоже Дева? Ну, это жуть, мужчина – Дева… – Давайте без буквоедства, очень вас прошу.
– Конечно, я помню тот подвал, – кивнул Бергер. – Вас интересует, не было ли там чужих следов, правильно я понял? Нет, только следы самого Стахеева и Ларисы. А вообще там все было его башмаками затоптано, он якобы метался туда-сюда по подвалу…
Алена задумчиво посмотрела на Бергера:
– Я так и думала… А там были следы только одних его башмаков? Или двух пар?
Бергер чуть сощурился:
– Ну, двух… Тех мокасин, которые он носил, и следы кроссовок. Стахеев сказал, что буквально накануне в подвал за чем-то спускался, за какими-то огурцами консервированными, что ли. Мы потом кроссовки видели – да, все подошвы запылены, в подвале несколько специфическая пыль, глинистая такая, ни с чем не спутаешь.
– Странно, – пожала плечами Алена. – А мне Алексей сказал, что в подвал месяцами выбраться не мог, оттого Лариса и ходила за картошкой сама.
– Ну, значит, он вам наврал.
– Нет, думаю, он мне правду сказал. А наврал вам. Алексей и в самом деле в подвале долго не был. Просто сразу вслед за Ларисой туда спустился другой человек – в кроссовках Алексея Стахеева. Спустился – и убил Ларису.
У Бергера даже голова дернулась, так он изумился. Глянул на Алену вприщур:
– И кто этот человек?
– Думаю, Людмила Мурзина.
Ну, тевтона прошибло!
– Что?! Да вы ее видели, Мурзину?! Она раза в два вас ростиком меньше. Ну и комплекцией… Она бы никогда с Ларисой не справилась!
– Ага, – буркнула Алена и замолчала. Она чрезвычайно обижалась, когда начинались такие вот откровенные намеки на ее фактурность. Между прочим, у нее был всего 46-й размер! Правда, рост 172 сантиметра… Ну и что, не всем же такими недомерками рождаться, как этот суворовский тезка! Но Алена все-таки переборола свою обиду и продолжила: – Конечно, конечно, а Мурзина – просто эльф, воздушная и невесомая… Кстати, вы не видели, как она свою собаку держит? Мертвой хваткой, железной рукой, Бубен и рыпнуться не смеет! К тому же она чрезвычайно хладнокровна, а хладнокровие порою способно заменить физическую силу. Она все очень тщательно рассчитала и практически все предусмотрела. Не могла только ожидать, что вы окажетесь таким зану… таким въедливым и доскональным, – быстро поправилась Алена. – И, конечно, представить себе не могла, что когда-нибудь в это дело влезу я. Получилось, что она перестаралась. Или она видела, как Алексей вернулся, или она обои клеила вместе с ним и с Юлей, своей племянницей. И то, и другое невозможно, не получается!
– Юля Перова и Мурзина?! – изумился Бергер. – Мать честная…
– Вернее, тетка! – хихикнула Алена. – И не слишком-то честная, как выяснилось.
– Но знаете, – рассудительно сказал Бергер, – Мурзина вполне могла поклеить в новой квартире обои, потом оставить там Юлю и Стахеева наедине. Сама она вернулась в старую квартиру раньше, а потом увидела, как идет домой Алексей.
– Очень кстати встала у окна, верно? – Алена усмехнулась. – Конечно, вы совершенно правы: она вернулась раньше. И я вам скажу, для чего: чтобы убить Ларису.
– Зачем? – быстро спросил Бергер. – Чтобы место для Юли освободить?
– Всякое возможно, но есть у меня ощущение, что Юля тут вообще ни при чем. Вы про мадам Помпадур когда-нибудь слышали?
– А как же! Фаворитка французского короля Людовика XIV.
– Вернее, Людовика XV. Но она была не только фаворитка, а… Название такое – Олений парк – вам что-нибудь говорит?
– Совершенно ничего.
– Ну ладно, об этом, как пишут в романах, ниже. А пока… Вы не припомните, Александр Васильевич, кто Мурзина по профессии?
– Невропатолог в одной частной клинике.
– Невропатолог?!
У Алены от неожиданности даже голос сел.
– А что такое? – насторожился Бергер.
– Сейчас, сейчас… – пробормотала Алена, вытаскивая телефон и набирая номер Грунского.
– Николай Анатольевич, добрый день! Алена Дмитриева к вам снова пристает, извините, ради Бога.
– Да пожалуйста, – усмехнулся Грунский. – Как, помогла вам моя информация?
– Конечно, огромное спасибо, только…
Она осеклась. Информация Грунского! Боже мой, информация о том, что при осмотре врач нащупал у Тамары Семеновой опухоль, информация, полученная каких-то три часа назад, уже безнадежно устарела. Тамары больше нет в живых! Но говорить об этом Грунскому не стоит.
– Только – что? – переспросил доктор.
– Только… только я еще кое-что хотела у вас узнать, – виновато проговорила Алена. – Вам что-нибудь говорит фамилия Мурзина?
– Мурзина? – задумчиво повторил Грунский. – А имя у этой фамилии какое?
– Людмила.
– Я так и думал. Тем более что это единственная Мурзина, которую я знаю.
Услышав его слова, Алена нажала на своем мобильнике кнопку динамика и жестом призвала Бергера ко вниманию. Так что теперь Грунский вещал на заинтересованную аудиторию.
– Оч-чень она интересная дама, Людмила Мурзина! – сказал он. – Одно время считалась весьма перспективным психологом. Одна из первых в Нижнем начала заниматься нейролингвистическим программированием, потом – психотропным воздействием на личность, однако не нашла хорошего научного руководителя, и вышло больше шуму из ничего, чем исследования. Потом она перестала наукой заниматься, все свои заделы забросила.
– А по-моему, именно ею она и стала заниматься, – задумчиво проговорила Алена. – Не знаете, где она теперь работает?
– Понимаете, Людмила из тех людей, кто хочет много и сразу. И она очень завистлива, не выносит, когда у других что-то получается, а у нее – нет. К тому же у нее редкостная, просто уникальная способность ссориться с людьми. Куда она только ни приходила работать, сразу со всеми начинала ругаться, причем с позиции силы. Очень деспотичная. Особенно не выносит мужского превосходства. С ней одно время работал на телефоне доверия один мой бывший ученик, и он немало про нее любопытного рассказывал. Знаете ведь, на телефон доверия от хорошей жизни не звонят. Как правило, у людей или тяжелые проблемы, или нервные расстройства. Или даже склонность к суициду. Но на телефоне работают не психиатры, а психологи, они не лечат, а советуют, как разрулить ту или иную проблему. Людмила же призывала лечить суицидальные настроения с помощью психотропных средств, фактически зомбировать людей на ощущение счастья и покоя. Разумеется, все психологи были против, а Людмила после этого куда-то ушла, в какую-то частную клинику, что ли, даже не знаю точно.
– Скажите, она случайно не имела отношения к предприятию «Химфарм-НН»?
– Чего не знаю, того не знаю!
Алена словно бы увидела, как Грунский обескураженно развел руками, и простилась с ним, выговорив разрешение позвонить еще – «если будет какой-то вопросик, хорошо, Николай Анатольевич?».
– Всегда пожалуйста! – отвечал Грунский.
– Интересная информация. Только я не понял, зачем вам нужно знать так много о Мурзиной, – сказал Бергер, когда Алена убрала телефон. – Кстати, насчет «Химфарма»… Почему вы именно об этом предприятии спросили?
– Да так… Просто я слышала об одном странном деле, которое на том «Химфарме» приключилось, да было запрятано под сукно.
– Совершенно верно, – кивнул Бергер. – Именно что под сукно! Однако я входил в состав первой следственной бригады, которая работала по делу. Поэтому на сто процентов могу утверждать: Людмилы Мурзиной среди работников «Химфарма» не было, там вообще трудилось не слишком-то много народу. Но… – Бергер потер лоб. – Но знаете, я вдруг вспомнил что-то, мысль какая-то в голове мелькнула… нет, не улавливается! Мелькнула мысль – и нет ее.
– Кажется, у меня мелькнула та же мысль, – вдруг странным голосом сказала Алена. – На том заводе работала Юля Перова, да?
– Господи! – Бергер забавно всплеснул руками. – Да! Откуда вы знаете? Я это только сейчас вспомнил. Но вы, откуда все-таки вы знаете?!