Суть проблемы (с позиций Запада) заключается в том, что «Россия показывает слишком много опасных примеров того, что она использует свои нефтегазовые ресурсы как оружие против других стран, пытаясь приобрести односторонние политические и экономические преимущества». Таким образом, она (проблема) покоится в растущем беспокойстве Запада от даже частичной нефтегазовой зависимости наиболее развитого сегмента мировой экономики («великой триады», т.е. США, ЕС и Японии) от российских источников нефти и газа. И видимо, в значительной мере эта обеспокоенность имеет основу – скажем прямо, что Кремль немало преуспел в части использования нефти и газа как мощного рычага политического давления на партнеров (Грузия, Украина, Белоруссия). Поэтому, какую бы «открытую» и «честную» политику ни провозглашал Кремль (в том числе на саммите G-8 в Петербурге в июне 2006 г. в докладе Путина «Энергетическая безопасность в мире»), тревоги Запада в сфере энергетического будущего непрерывно возрастают, поскольку доверие утрачено в силу целой серии непродуманных, недальновидных акций в сфере российской энергетической политики недавнего прошлого и настоящего.
Следует отметить, что этому способствуют в немалой мере не очень продуманные действия самих российских и газовых компаний, которые, слишком назойливо убеждая о «переходе» на «рыночные отношения» с ближними «соседями», весьма грубо вторгаются в деликатную сферу межгосударственных (политических) отношений, буквально взрывая их. Международные трубопроводы, соединяющие разные страны через потоки нефти и газа, дающие жизнь экономике множества европейских стран, – это вопрос далеко не только, и даже не столько собственно экономики (пресловутого «рынка»; на этом термине буквально зациклились российские руководители, как будто они и являются основателями капитализма); это – важнейшая проблема современных международных экономических и политических отношений. Она, конечно же, должна решаться не какой-то «газовой корпорацией», с ее не очень подготовленными для решения такого рода и уровня задач менеджерами, а государством, с учетом долгосрочныхпоследствий любых решений в этой области, тщательно согласовывая их с партнерами. Когда в 70-х гг. СССР были введены в действие мощные трубопроводы, через которые на Запад направлялись потоки нефти и газа, даже в самых «горячие» периоды «холодной войны» ни в СССР, ни на Западе не поднимались вопросы, связанные с их функционированием, – т.е. у сторон было понимание, что данная сфера, непосредственно затрагивающая интересы народов, не может быть объектом международных политических спекуляций. Это были ответственные государственные деятели. В условиях же современной России, как только возникает любое противоречие с соседями или с Западом, немедленно раздаются вопли разного уровня политиканов – «Закрыть трубу! Пусть мерзнут!». В эти «разговоры» вовлекаются политологи, которые «глубокомысленно» рассуждают о способности «России наказать любого» противника... А между тем Россия способна наказать саму себя или своих реальных и потенциальных союзников, не входящих в западные блоковые организации.
В условиях долгосрочной геополитической нестабильности в регионе Среднего и Ближнего Востока, где или добываются основные объемы нефти, или проходят международные нефтепроводы, естественным образом повышается значение России как потенциально надежного поставщика на Запад нефти и газа. Но попытки излишне грубо и прямолинейно пытаться превращать энергетический фактор в оружие политического давления мгновенно его обесценивает и дискредитирует страну, прибегающую к таким методам. Это хорошо было проиллюстрировано в связи со скандальной ситуацией, возникшей по этой теме с Грузией, а позже – с Украиной и Белоруссией, перебоями трубопроводов, идущих в Европу по территории Украины. Собственно, Россия, по существу, ничего не выиграла в этих не очень «красивых» спорах; а проиграла очень многое, породив устойчивое впечатление о возможном «недружественном поведении», «капризах» правителей России в отношениях с Западом, которая может использовать свое стратегическое сырье в качестве «оружия воздействия».
Подтверждением этого послужили чрезмерно назойливые попытки «Газпрома» установить свой контроль (хотя бы частично) над газораспределительной сетью стран Западной Европы в «обмен» на доступ к разработке газовых месторождений в России. Это был очевидно неравноценный подход, поскольку в современных условиях фактор «участия в разработке» не имеет существенного значения, в то время как контроль надтрубопроводами – это стратегический фактор, что особенно наглядно проявляется также на примере другого международного трубопровода, идущего от Каспия к Турции (Баку – Тбилиси – Джейхан), который странным образом был выведен из строя в период «пятидневной» Августовской войны. Другое подтверждение, имеющее огромное значение: пока российская сторона затягивала соглашения с Китаем о нефте– и газопроводах, Китай фактически обеспечил полную независимость от России: построены газопроводы Туркмения – Узбекистан – Казахстан – Китай; другой газопровод – Мьянма – Китай. Заключены соглашения о поставках СПГ из Австралии и с Ближнего Востока. В результате ослаблены позиции России и в переговорах с Евросоюзом.
Другая сторона этой проблемы – излишняя уверенность, царящая в российском правящем истеблишменте, относительно вечности возможностей нефтегазового сектора страны в поставках растущих объемов энергоносителей на мировой рынок при стабильно высоких ценах. Поскольку и первое, и второе – факторы не постоянные, а рост национальной экономики и некоторое повышение уровня жизни населения России исключительно связаны с нефтью и газом, – эта излишняя уверенность может обернуться катастрофой. Главная экономическая проблема в том, что мощный рост нефтегазового сектора не сопровождается диверсификацией промышленности, и, более того, продолжается процесс, заложенный с начала 90-х гг., – неуклонное «сжатие» важнейших отраслей машиностроения, определяющих в конечном счете перспективы экономического развития наиболее крупных современных промышленных государств. Такая политика выглядит крайне ущербной, когда провозглашаются лозунги о переходе «на инновационный путь развития».
По-видимому, можно утверждать, что все основные противоречия экономического порядка, которые будут возникать у России с Западом (и не только) в последующие годы, будут самым тесным образом увязаны именно с этим фактором – фактором его органической обеспокоенности по поводу растущей уязвимости Запада от российской нефти и газа. Но именно эта обеспокоенность превращает энергетический фактор в скоропреходящее явление – очевидно, что Запад сделает все возможное, чтобы так или иначе выбить у России этот ее, по сути, единственный инструмент воздействия России на современный Мир. Например, США, начав промышленное освоение газовых сланцев, уже добились того, что цена на газ на мировом рынке снизилась на 30%.
В отечественной политике не учитывается фактор интенсивной разработки альтернативных технологий в центрах мировой экономики – истоки этих разработок покоятся на том основании, что чрезмерно высокие цены на нефть снижают эффективность самых передовых национальных экономик (100 долл. за 1 баррель считается критической чертой, когда ценовой фактор оказывает прямое негативное воздействие на производство). Поэтому у современных западных корпораций появляютсясильнейшие стимулы к энергичным научным поискам и разработкам в области альтернативных источников энергии, способных существенно снизить потребности нефти.
С другой стороны, существует большая вероятность того, что цены на нефть, определяющиеся главным образом движением мирового делового цикла (а также спекулятивного фактора), могут еще более повысится уже к концу 2011 – началу 2012 гг. Этому способствовал и фактор японской атомной станции «Фукусима-1», встревоживший весь мир. Потребности в нефти в основных центрах мировой экономики, в частности в «великой четверке» – США, ЕС, Японии и Китае (и других странах региона), могут резко повыситься в условиях даже невысоких темпов роста. При этом никто не может прогнозировать ни пределы роста, ни глубину падения, ни продолжительность фазы спада. И даже при условии, что потребности Китая и Индии и в целом группы быстро растущих развивающихся стран будут возрастать, этот рост не может компенсировать спад потребления энергоносителей в «великой четверке», если здесь произойдет существенное замедление экономического роста.
Иллюстрация: излишне самонадеянным напомним, что в начале 80-х гг., когда цены на нефть поднялись почти на уровень, который существует сегодня, казалось, что эти благословенные времена для экспортеров нефти будут вечными. Им казалось, что можно продолжать политику по советизации Африки, Латинской Америки, вести безнаказанно войну в Афганистане, производить все больше танков, ракет, военных кораблей, втягиваясь все глубже в политику гонки вооружений, и одновременно – повышать уровень жизни населения. Однако уже в 1984 г. цена на нефть стала стремительно падать, что усложнило ситуацию в СССР. К концу 70-х гг., когда с большим трудом были преодолены негативные международные последствия вторжения в Чехословакию (август 1968), советское руководство затеяло буквально безумную идею «советизации» Афганистана. А ведь это была эпоха компьютерной революции, которая бурно развернулась во всем мире, в особенности в 80-х гг. Ее в СССР «проморгали», увлеченные вышеописанной глобальной интервенционистской политикой, которая не соответствовала интересам ни СССР, ни народам страны. Так был упущен исторический шанс модернизации экономики страны на новых инновационных технологиях – вот что следовало делать вместо «перестройки» и «ускорения». Только не после 1985 г., а с конца 70-х – начала 80-х.
По поводу возможных цен на нефть – это занятие не для специалистов и более «смахивает», по определению профессора Алексея Хайтуна, на шаманство. Здесь действует такое число факторов, включая спекулятивные, что прогнозы, более или менее реальные, попросту невозможны, в лучшем случае можно говорить о неких тенденциях на тот или иной период. В 2009 г. мировая цена возросла до 140 долл. за баррель (действовала 4 месяца). По каким причинам она возросла и кто мог предполагать, что она вскоре снизится до 75–80 долл.? Здесь – много неопределенностей, множество факторов, которые практически невозможно учитывать, соответственно, прогнозировать более или менее точно. Это – неблагодарная задача. Например, внезапно началась сланцевая революция в США. В результате этой «революции» цена на российский газ снизилась на 30%, а поставки сократились тоже на треть. Кто из многочисленных экспертов «Газпрома» это предвидел? Мало того – когда факт свершился, эксперты корпорации пытались убедить всех в том, что спад – «это случайность и скоро цены на газ повысятся».
Другой вопрос: как отразились социальные взрывы в Северной Африке и Западной Азии (Большом Ближнем Востоке) на мировом нефтяном рынке? Как известно, вначале революция грянула в Тунисе, в котором нефтяная промышленность и логистические возможности более чем скромны: добыча нефти не более 0,11% мировой добычи, и эта нефть потребляется внутри страны, а незначительная часть транспортируется на экспорт морем. Революция была мирной и не могла оказать влияния на мировой и европейский рынки нефти, однако цена 1 барреля нефти поползла вверх.
Следующая революция грянула в Египте. Запасы нефти этой страны составляют не более 0,15% мировых, соответственно, невелика и добыча нефти – 90 тыс. баррелей в день, преимущественно на шельфе Красного моря. В то же время хорошо развита переработка нефти и велико внутреннее потребление. Имеется и природный газ для собственных нужд, экспорт энергоресурсов невелик. По логике, беспорядки в Египте должны были бы уменьшить его внутреннее потребление и скорее снизить мировую цену барреля, но этого не произошло, наоборот, цена барреля снова пошла вверх.
Разными аналитиками высказывалась тревога по поводу безопасности Суэцкого канала, через который перевозится всего 6% европейского потребления нефти. Главный поток нефти Ближнего Востока на мировой, и в том числе европейский рынок энергоресурсов осуществляется океаническими танкерами через Индийский (в Индию, Японию и страны Азиатско-Тихоокеанского региона), Атлантический океаны (в США) и вокруг Африки в Европу. Эти главные для мировой экономики морские коммуникации не были затронуты североафриканскими революциями, к тому же, как говорилось ранее, революция прошла относительно мирно, не считая Ливии. Ливия – это особый случай в регионе, не случайно ей уделяется повышенное внимание аналитиков и мировых СМИ. При этом она преподносится чуть ли не как мировой экспортер нефти. Действительно, до 1,3 млн баррелей ливийской высококачественной нефти поставляется на экспорт, главным образом в Южную Европу. Из-за начавшихся беспорядков, перераставших в гражданскую войну, о временном сокращении объема или прекращении работ по добыче нефти и газа в Ливии объявили британская BP, итальянская Eni, французскаяTotal, норвежская Statoil и англо-голландский концерн Shell. В результате добыча нефти в стране сократилась почти на четверть, то есть на 350–400 тыс. баррелей ежедневно. Многие аналитики почему-то соглашались с мировыми СМИ, которые предрекали наступление нефтяного кризиса, если арабские революции продолжатся. Интересно, что в ходе торгов на Лондонской бирже 9 марта цена барреля нефти впервые за последние 2,5 года превысила 110 долл. Однако доля Ливии – это всего лишь 2% мирового потребления. Даже если поставки из Ливии будут полностью прекращены, это не может оказать какого-либо серьезного воздействия на мировой нефтяной рынок. Если даже допустить самый радикальный вариант развития событий и из мирового нефтяного оборота будет выведена вся нефть стран Северной Африки, дефицита поставок на мировом рынке быть не может. Однако, как я отмечал, с началом событий в регионе цены значительно выросли, с 85 до 100–116 долл. за баррель, таков диапазон за последние 7–8 месяцев. Стратегические носители ожиданий краха мирового нефтяного рынка из-за событий в регионе – это «коммивояжеры» фьючерсного нефтяного рынка. Он представляет собой организованный рынок, на котором продаются и покупаются стандартные контракты по заранее согласованной текущей цене, но для поставки продукта в будущем. Это – классическая фьючерская схема. Нью-Йоркская товарная биржа, на которой осуществляется до 80% мировой торговли нефтью, открылась в 1974 г. и сразу же превратилась в главный фьючерсный центр торговли нефтью.
Рынок фьючерсов способствует спекулятивному спросу, потому что очень схож со сделками-пари на скачках, – метко замечает профессор А. Хайтун. Фьючерсы – обязательства купить данный товар по зафиксированной в договоре цене, но через некоторое время с интервалом в месяц, два, три, полгода, год; они дорожают ранее других. Динамика цен на нефть на рынке поставок следует за общим трендом рынка фьючерсов, но, как правило, от него отстает, а цены всегда отличаются. Фьючерсы – это «бумаги» (инструменты), которыми пользуются спекулянты; фьючерсы во многом их и породили. Специалисты связывают подорожание нефти именно с массовым приходом на этот рынок спекулянтов. Причина ясна: количество субъектов (предпринимателей), готовых и могущих продать нефть в определенные сроки, ограничено реальными законами производства и логистикой. Субъектов же, то есть спекулянтов, готовых поиграть на возможной разнице между ценой поставки договора и реальной рыночной ценой товара к моменту его реализации, намного больше, что и повышает цену фьючерсов.
Когда разразился последний глобальный финансово-экономический кризис, спекулянты стали уходить из рынка акций фирм и недвижимости и переходить на нефтяной рынок. Возможно, особые свойства нефти, обеспечивающего функционирование мировой экономики, при всех обстоятельствах и способствует стабильности цен на высоком уровне и еще более интенсивному притоку в эту отрасль фиктивного капитала. К тому же Китай и Индия закупали в больших объемах нефть, особенно Китай, нейтрализуя тенденцию к спаду мирового производства нефти. Это в немалой мере способствовало росту фьючерсных контрактов, что в условиях кризиса привело к пику цен на нефть в 140 долл. за баррель. По мнению А. Хайтуна, такой скачок, однако, «был единичным фактором и вызван исключительно появлением на торгах Интернета и непристойным отрывом интегральных сроков исполнения фьючерсных контрактов от реальных возможностей поставок». (См.: А. Хайтун. Ценовое шаманство. НГ – Энергия, 2011, 13 апреля, с. 12.)
Все это подтверждает высказанный выше тезис: не может являться «вечной» темой монопольная функция России на поставки нефти и газа на Запад и на Восток. Как отмечено, в них, во-первых, идет динамичный поиск альтернативных источников, во-вторых, происходит быстрая географическая диверсификация этих поставок в Европу и Азию, в-третьих, истощение нефти на суше в России произойдет через 15–20 лет.
Африка, многие страны которой богаты нефтью и газом, все активнее вовлекается в энергообеспечение Европы. Каспийская нефть уже соединена через трубопровод Баку – Тбилиси – Джейхан (БТД) с Турцией, откуда предполагается его строительство на юг Европы (NABUCCO). Подключение Казахстана, других среднеазиатских стран (Туркмении) к этому трубопроводу, а также строительство нефте– и газопровода из этого региона в Европу ведет к подрыву позиций России как газового монополиста. Эти позиции теряются тем быстрее, чем агрессивнее становится политика российских нефтегазовых корпораций, путающих экономику и политику. Возможно, чрезмерно высокие прибыли делают неразумными некоторые важные шаги субъектов внешней политики и внешнеэкономических связей, формируют мысли о вечности сегодняшних условий. Однако проходит время, и новые условия качественно меняют и экономические, и геополитическую ситуацию – это неизбежно. Важно, однако, уметь прогнозировать новые ситуации и новые цели.
Марш-бросок НАТО на Восток
Высокие должностные лица России часто обвиняют США в «нарушении обязательств» государственного секретаря США Бейкера (при президенте Буше-старшем) о том, что «НАТО не расширится на Восток ни на дюйм» (1989). При этом «забывают» о событиях в самой России, которые подтолкнули это самое «продвижение НАТОна Восток». Первое событие – это расстрел Парламента в 1993 г. Второе – война, начатая Кремлем на Кавказе, в Чечне. Соседние с Россией страны, в том числе Прибалтика, бросились осаждать коридоры НАТО, требуя обезопасить их от возможности угрозы, исходящей от Москвы, в силу непредсказуемости поведения ее лидеров.