— Ключ мы за это время не найдем.
— И замечательно! — с горячностью воскликнула Алиса. — Меньше всего на свете я бы хотела сейчас иметь этот проклятый ключ.
— Почему?
— Неужели ты не понимаешь, Джонни? Мы же сказали этому недоноску, что готовы расстаться с ключом за двадцать пять тысяч долларов. Допустим, твой толстяк согласится на наши условия — и что тогда? Мы влипнем по уши. Я все-таки считаю, что мы должны сообщить в полицию. Причем прямо сейчас же, не откладывая.
— Мы уже это обсуждали.
— Как знаешь, Джонни. Но я боюсь, что ты совершаешь ошибку.
— Возможно. Скажи мне вот что, Алиса. Тебя тревожит, что случится, если толстяк пойдет на сделку, а ключ будет у нас. Допустим же, что он пойдет на сделку, а ключа у нас не окажется — что тогда?
Алиса изменилась в лице.
— Вот об этом я не подумала, — вздохнула она.
Мне нелегко нарисовать для вас объективный портрет Алисы — как-никак, мужем-то ей прихожусь все-таки я, а не кто-то другой. Женщины отличаются от мужчин по невообразимому количеству признаков, среди которых — полное отсутствие желания прославиться своим героизмом. Напротив, они не считают сколько-нибудь зазорным для себя проявить некоторую слабость или даже трусость, когда этого требуют обстоятельства. Когда же, в силу тех же обстоятельств, женщины вынуждены вести себя храбро и решительно (а это случается довольно часто), они потом чувствуют себя виноватыми.
Как-то раз Алиса сказала мне: «Разница между нами, Джонни, состоит в том, что мы по-разному воспринимаем действительность. В детстве мы с тобой оба знали нужду, только я воспринимала её как совершенно нормальную жизнь. Тебя же приучили относиться к нужде, как к чему-то постыдному и ужасному, поэтому все наши затруднения и кажутся тебе чем-то страшным.»
Да, в то время я и не подозревал, насколько Алиса права.
— Нам уже пора забирать Полли, — сказал я.
Алиса посмотрела на часы и кивнула.
— Съездишь за ней? А я подожду дома, — предложил я.
Алиса замотала головой.
— Нет, Джонни, мы поедем вместе. Сейчас нам нельзя расставаться. Я не хочу оставаться одна, да и тебя одного не оставлю.
— А как насчет завтра? Я ведь ещё не уволился с работы.
— Вот завтра и разберемся. А пока мы должны держаться вдвоем; и ещё нам следует научиться запирать двери.
Выйдя на улицу, она подчеркнуто заперла дверь. Дженни Харрис, наша соседка, подошла к нашему старенькому «форду» и поинтересовалась, ничего не случилось ли.
— Смотря как это оценить, — улыбнулась Алиса. — Как-нибудь я тебе все расскажу.
— Вы поехали за Полли?
— Да, — кивнула Алиса. — Мы уже и так опаздываем.
— На обратном пути заскочите в супермаркет. Там сегодня представляют новый стиральный порошок и, если тебя выберут из толпы покупательниц для того, чтобы помахать перед камерой свежевыстиранным полотенцем, то ты получишь двадцать долларов, в придачу ещё и целый ящик порошка. Там надо, правда, ещё сказать несколько слов, но ты не бойся — их даже не нужно заучивать. Перед тобой будут держать бумажку. Осчастливь их своим английским акцентом.
— Господи, как мне надоели все эти причитания по поводу моего английского акцента, — вздохнула Алиса, когда я разворачивал автомобиль. И ведь никому даже в голову не приходит, что правильно говорю именно я, а акцент — у вас, американцев.
— Это сообразить непросто. Надеюсь, ты не поделишься с Дженни нашими новостями?
— Нет, конечно.
— Тогда почему ты ей пообещала все рассказать?
— Это было не обещание, а обычная вежливость. Дженни — очень славная женщина. Ты сказал — у них черный «кадиллак»? Слава Богу — его не видно.
Детский сад располагался менее, чем в миле от нашего дома. Я оставил машину у входа и мы с Алисой прошли внутрь. В продленные часы воспитательницами в саду работали обычно две учительницы-пенсионерки, мисс Прюитт и мисс Климентайн, обе лет за семьдесят и очень довольные, что могут так подзаработать. Поскольку мы уже очень задержались, в садике остались только два ребенка — Полли среди них не было. Узнав нас, мисс Климентайн встала и с изумленным лицом заспешила навстречу.
— Что-нибудь случилось? — спросила она Алису.
— Нет. А где Полли?
— Как, разве она не дома, миссис Кэмбер?
— Дома? — Алиса на глазах вдруг побелела, как полотно, а у меня оборвалось сердце и противно засосало под ложечкой. Душу охватило то же щемящее отчаяние, которое я испытывал в «кадиллаке» Монтеса. — Надеюсь, вы её не отправили домой одну?
— Нет, конечно. Как вы могли такое подумать, миссис Кэмбер? Просто, когда за Полли заехала сестра мистера Кэмбера, я посчитала, что могу отпустить ребенка с ней.
Ладонь Алисы взлетела к губам.
— Сестра мистера Кэмбера?
Я едва не проговорился, что никакой сестры у меня нет, и хотел уже наорать на престарелую гусыню, но Алиса предостерегающе стиснула мое запястье. А сама сказала, совершенно спокойным тоном:
— Какая сестра, мисс Климентайн? Как она выглядела?
Увидев мое выражение, старушка что-то испуганно залопотала, но Алисе удалось её успокоить.
— У мистера Кэмбера две сестры, — объяснила она. — Прошу вас, мисс Климентайн, не нервничайте. Я просто должна знать, какая именно из сестер приезжала за Полли. Опишите её внешность.
— Она очень милая, миссис Кэмбер. В противном случае, уверяю вас, я бы не отпустила с ней Полли.
— Как она выглядела?
— Довольно темненькая, темные глаза, темные волосы и очень-очень хорошенькая. Такая вежливая, воспитанная и совсем-совсем молоденькая. Я ещё подумала, что она совершенно не похожа на мистера Кэмбера.
— И Полли охотно пошла с ней? — спросил я.
— Она сказала Полли, что приехала за ней по вашей просьбе, и вручила ей изумительную куклу. Просто потрясающую куклу. Глаза у Полли разгорелись — больше она ничего не видела и не слышала… Надеюсь, ничего не случилось?
— Нет, — прошептала Алиса. — Все нормально.
И, не выпуская из руки моего запястья, повела меня к машине.
7. Монтес
Мы молча сидели в машине. Теплые лучи весеннего солнца пронизывали ветви деревьев, выстроившихся по обеим сторонам улицы. Весна в этом году была ранняя и кроны деревьев уже были подернуты нежным изумрудным налетом. На лужайке перед детским садиком порхали пташки, а чуть поодаль вышагивали, взявшись за руки, маленькие мальчик и девочка.
Самая обычная мирная картина, типичная для любого нью-йоркского предместья, но для меня — не было сейчас зрелища ужаснее. Мир внезапно сошел с ума.
— Ты просто не понимаешь, ты ни черта не понимаешь, — бубнил я Алисе. Мне и в самом деле казалось, что никто не способен понять глубины охватившей меня пустоты и тупого отчаяния, вгрызавшегося циркулярной пилой в мое нутро.
— Я все понимаю, Джонни, — холодно ответила Алиса.
— Они забрали Полли. Они похитили нашего ребенка.
— Я знаю, — безжизненно произнесла Алиса. Не гневно, встревоженно, испуганно или истерично — а именно безжизненно. — Я все понимаю. Ее похитила твоя девственница. Твоя паршивая девственница.
— Алиса, ведь я же этого не хотел. Кто мог подумать, что до такого дойдет? Господи, я бы скорее отрубил себе правую руку!
— Тогда от тебя было бы меньше пользы, чем сейчас.
— Да, я просчитался, — взмолился я. — Переоценил себя. Сейчас же обращусь в полицию. Плевать на все, что меня ждет! Я больше не боюсь сейчас же иду в полицию и выложу им все, без утайки.
— Почему ты не сделал это вчера?
Я завел автомобиль.
— Сделаю сегодня.
— Нет, теперь уже поздно, — холодно произнесла Алиса.
— Что? Разве не ты сама побуждала меня пойти в полицию?
— Да, я. Но это было до того, как они похитили Полли. Теперь моя дочка у них в руках. Неужели ты этого не понимаешь? Моя дочка — у них в руках!
— Да, именно поэтому я и намерен обратиться в полицию.
— И что, по-твоему, сделает полиция? Эти люди похитили Полли из-за ключа. Нет, Джонни, ты не пойдешь в полицию.
— Ты просто обезумела! — выкрикнул я. — Что за бред ты несешь! Полли, между прочим, и моя дочь. Неужели ты думаешь, что я стану спокойно сидеть и ждать, пока моя дочь находится у этих бандитов? Господи, откуда в тебе столько хладнокровия? Или это безразличие?
— Я отвечу тебе, Джонни, — тихо ответила Алиса. — Если мне не изменяет память, Джонни, то я всегда хотела иметь детей. Много детей. Я мечтала о собственном доме, полном детских голосов. Но нам не повезло. Один ребенок, и все — больше нам не дано. Одна только Полли. Вот какая я хладнокровная, Джонни.
— Прости, пожалуйста.
— Этого мало, Джонни.
— Что же нам теперь делать, Алиса? Я тебя только об одном спрашиваю что нам теперь делать?
— Ты хочешь знать, что нам делать? Сейчас мы с тобой отправимся домой, сядем и все обдумаем. Мы должны быть максимально собранными и рассудительными, потому что от нашей собранности и рассудительности может зависеть жизнь Полли. Плакать и убиваться я не стану, Джонни, а также не позволю страху и гневу разъедать свою душу. Это не поможет ни нам, ни Полли. И ругать тебя я тоже не стану — я и так уже высказала тебе слишком много горьких слов. С этой минуты в наших руках находится жизнь существа, которое мы оба с тобой без памяти любим, поэтому ошибиться нам нельзя. Возможно, нам и придется обратиться в полицию. Пока я ещё этого не знаю. Только давай не будем метаться. Ты со мной согласен, Джонни?
— Да, Алиса.
И я отвез её домой.
Алиса сидела в гостиной, зарывшись лицом в ладони, и смотрела на меня — женщина, на которую я столько смотрел, но так и не разглядел, которую я знал, но так до конца и не понял. Стараясь унять дрожь в голосе, она сказала:
— Все дело только в ключе, Джонни. Они хотят получить его как можно быстрее.
— Плевать мне на этот ключ! Я думаю только о Полли.
— Должно быть, тебе сейчас тяжелее чем мне, — сказала Алиса. — Мне трудно это признать. В том смысле, что я не могу допустить даже мысли о том, что кто-то на свете может сейчас страдать больше, чем я. И все же умом я понимаю, что тебе ещё тяжелее. Умоляю тебя, держись, Джонни.
— Я стараюсь.
— Ключ… Мы должны сейчас думать только про этот ключ, Джонни. Будь он у нас в руках, мы бы хоть имели возможность поторговаться. Теперь же у нас не осталось ничего. И это страшно.
— Что толку сейчас ломать голову из-за ключа?
— Есть толк, — настаивала Алиса. — Взгляни на случившееся с другой стороны. Допустим, мы сообщим в полицию или в ФБР — так ведут себя разумные люди, когда похищают их ребенка. Ты про это читал. Я тоже. Пойдем к ним и все расскажем. Потом, когда нам позвонит Монтес…
— Нам никто до сих пор не позвонил. Ни Монтес, ни кто-либо другой.
— Позвонит, Джонни, можешь мне поверить. Еще и часа не прошло, как они похитили Полли. Но давай подумаем, сможем ли мы через это пройти. В полиции нам скажут: «поговорите с похитителем, составьте какой-нибудь план.» Они начнут прослушивать наш телефон. Но Монтес — воробей стреляный, его на мякине не проведешь. Он позвонит таким образом, что напасть на его след полиции не удастся. Ему нужен ключ. Мы договариваемся о встрече. Полицейские отдают нам свой ключ и велят, чтобы мы соглашались на все условия похитителей. Мы оставляем ключ в условном месте. Монтес его забирает. Потом…
— Что — потом?
— Нет, это глупо. Будь Монтес обыкновенным жуликом, наш план удался бы, но ведь он дипломат. На что он рассчитывает? Ведь ему это с рук не сойдет.
— Я тоже тщетно пытался это понять, — кивнул я. — Но меня уже заклинило: о чем бы я ни думал, ответ получается один и тот же. — Я метнул на Алису затравленный взгляд.
— Кто-то должен произнести это вслух, — прошептала она.
— Ты хочешь сказать, что они убьют Полли?
— Да.
— Что бы мы ни сделали? Отдадим мы им ключ или нет? В любом случае?
— Да, Джонни. В любом случае. Только — на этом они не остановятся.
— На чем?
— На убийстве Полли. Разве ты не понимаешь?
— Нет! — выкрикнул я.
— Джонни, возьми себя в руки. Мы вынуждены говорить о самом страшном. Я прекрасно понимаю, как это тебе тяжело, но, поверь — мне тоже несладко. Джонни, для тебя такое в новинку, но мне было двенадцать лет, когда немцы бомбили Лондон. Представляешь, каково находиться под бомбардировкой двенадцатилетнему ребенку? Как будто весь мир вдруг обезумел и рассыпался на куски. И нужно было сохранять выдержку для таких разговоров: «Ты знаешь, кажется, бабушка погибла». «Ты думаешь?». «Я точно не уверена. Но у неё нет головы». И вот представь, каково жить в таком мире. Гротескном, вывернутом наизнанку. Но приходилось о нем думать и разговаривать, в противном случае — выжить было невозможно.
— Но ведь наш мир не обезумел. Нас окружают цивилизованные люди.
— В самом деле, Джонни? Разве не эти люди задумали убить Полли лишь потому, что им понадобился ключ? Да, ключ стоит денег. Им нужны деньги. Значит, они должны убивать. Нет, Джонни, мы живем не в цивилизованном мире. Это мир, в котором гремят ядерные взрывы, а на городских улицах ежедневно режут и стреляют людей. Еще не родившихся детей приговаривают к смерти всякий раз, когда русские или американцы взрывают очередную атомную бомбу. Цивилизованные…
— Господи, хоть сейчас не читай мне лекцию!
— Я никогда прежде не читала тебе лекций, Джонни, — горько произнесла Алиса. — Просто мы оба должны срочно повзрослеть.
— А что толку?
— Наша Полли попала в руки к очень скверным людям, Джонни. Нужно смотреть правде в глаза.
— Почему ты так уверена, что они решили её убить?
— Во мне говорит обыкновенный здравый смысл, Джонни. Они зашли уже слишком далеко и теперь у них не остается иного выхода, как убить Полли, тебя и меня. Всех нас троих.
— Как ты можешь такое говорить? Почему?
— Потому что им безразлично, скольких человек убить, а, оставив нас в живых, они непомерно рискуют.
— А почему они так уверены, что мы не обратимся в полицию?
Алиса покачала головой.
— Судя по твоим словам, Джонни, мистер Монтес — весьма проницательный и влиятельный человек. Он играет по крупному. Он ведь даже не мужчина, Джонни. Его безразличие к сексу, использование жены как шлюхи, лукулловы замашки — все это говорит о том, что он не человек, а ходячая бомба. Он нацелен на саморазрушение, но свято верит, что деньги очистят его от грехов. Он, конечно же, убежден, что мы не обратимся в полицию. Если мы это сделаем, Полли погибнет. И он прекрасно понимает, что мы это сознаем.
— Но что случится, если мы все-таки обратимся в полицию?
— Ему все равно придется убить нас. Другого выхода у него нет. Не забудь, что он обладает дипломатической неприкосновенностью и вдобавок представляет в ООН страну, которая в глазах всего мира и так много страдает от пренебрежительного отношения Америки. Думаю, что убрав всех нас с дороги, он будет в полной безопасности. Да и кто выдвинет против него обвинение?
— Мы бы могли.
— Мертвые — нет. К тому же я не хочу покупать себе жизнь ценой жизни Полли. У нас есть ещё несколько часов и мы должны придумать какой-то выход. Господи, если бы только у нас был ключ!
— Если все то, о чем ты говорила — правда, то нам лучше обойтись без ключа. Я не думаю, что Монтес посмеет тронуть Полли до тех пор, пока у него не будет ключа. Ему нет смысла убивать Полли, если ключ не попадет к нему в руки — тогда он лишится единственного своего оружия.
— Да, а нашим оружием был ключ, да и тот мы утратили, — вздохнула Алиса.
— Но они-то этого не знают. Попробуем сблефовать. Нельзя дать им понять, что у нас нет ключа.
— Да, Джонни, ты прав…
Ее прервал телефонный звонок.
— Я сниму параллельную трубку в спальне, — внезапно охрипшим голосом сказала Алиса. — А ты в ту же секунду возьми свою. — Она вихрем пронеслась в спальню и выкрикнула: — Давай, Джонни!
Я схватил трубку — как мне показалось, одновременно с Алисой; щелчка, во всяком случае, я не услышал. Звонил сам Портулус Монтес.
— Мистер Кэмбер? — спросил он шелковым голосом.
— Я вас слушаю.
— Мне очень приятно снова разговаривать с вами. В наше время редко выпадает удача познакомиться с цивилизованной личностью, а каждое расставание с ней несет за собой горечь утраты.
— Где моя дочь?
Поразительно, но ни мой голос, ни рука, твердо сжимавшая телефонную трубку, не дрожали. Что-то во мне стало меняться.
— Ваша дочь? Разве я могу это знать?
— Еще бы, черт побери! Послушайте, Монтес, если, не дай Бог, с ней что-нибудь случится, клянусь, что я доберусь до вас. Пусть это займет у меня всю оставшуюся жизнь, но я вас выслежу и прикончу!
— Вы меня поражаете, мистер Кэмбер, — сказал он. — Какие свирепые — и какие преступные — угрозы. Если даже сделать скидку на свойственные американцам романтизм и невоспитанность, ваши угрозы все равно ужасны и недопустимы. А что случилось с вашей дочерью?
— Вы отлично знаете, что с ней случилось, черт побери! Ваша жена похитила её.
— Моя жена? Вы сошли с ума, мистер Кэмбер. Моя жена весь день не выходила из дома и, если вы посмеете высказать свои обвинения публично, я представлю пятерых свидетелей, которые подтвердят её алиби. Я не понимаю вас, мистер Кэмбер, а ваши возмутительные заявления отношу исключительно на счет вашей эмоциональной неуравновешенности.
— О нет, мистер Монтес! Вы от меня так легко не отделаетесь. Если хоть что-нибудь случится с Полли…
— Одну минуту, мистер Кэмбер! — рявкнул Монтес. — Представьте, что нас кто-то подслушивает. Вы угрожаете убить меня и вдобавок оскорбили меня своими клеветническими измышлениями…
— Вас невозможно оскорбить.
— Даже моему терпению есть предел, мистер Кэмбер. Если у вас случилось несчастье, я готов вам посочувствовать, но совершенно не согласен выслушивать ваши нападки. Итак, что вы выбираете? Я повешу трубку — или мы побеседуем, как воспитанные люди?
— Я готов говорить с вами.
— Очень хорошо. Значит, по вашим словам, вашу дочь похитили. Это скверно. Весьма скверно. Но вы, разумеется, уведомили полицию?
— Нет. Нет еще.
— А разумно ли это, мистер Кэмбер?
— Мы с женой считаем, что да.
— С женой. Замечательная женщина, насколько я наслышан. Она слушает наш разговор? У вас ведь есть параллельный аппарат.
Последовало непродолжительное молчание; я предоставил Алисе самой решать, выдавать свое присутствие или нет. Принимать решение за неё я не мог. До сих пор все, что я предпринимал самостоятельно, оборачивалось против нас. Мой мир был окутан густым туманом, в котором я пробирался на ощупь, то и дело спотыкаясь и падая.