Мы прошли в дом мимо двух констеблей, каменные лица которых сделали бы честь часовым у Букингемского дворца. Дальше простирался очень длинный зал, пол которого, устланный черными и белыми плитами, походил па шахматную доску. У открытой двери в дальнем конце зала стояли еще два констебля: это был вход в кабинет, пользующийся теперь такой дурной славой. Слева наверх вела лестница; справа находились еще две двери: я решил, что они ведут в гостиную и в музыкальный салон.
- Семья собралась в гостиной, - сообщил Лестрейд.
- Отлично, - приятным голосом отозвался Холмс. - Но, может быть, мы с Уотсоном сначала осмотрим место преступления?
- Мне сопровождать вас?
- Нет, пожалуй, - сказал Холмс. - Тело уже увезли?
- Когда я поехал к вам па квартиру, оно все еще было в кабинете, но теперь его почти наверняка увезли.
- Очень хорошо.
Холмс направился к двери кабинета. Я последовал за ним.
- Холмс! - окликнул его Лестрейд.
Холмс повернулся, удивленно подняв брови - Там нет ни потайных дверец, ни выдвижных панелей. Вы не можете не согласиться со мной.
- Думаю подождать с выводами, пока... - начал Холмс и часто задышал. Он поспешно сунул руку в карман, нашел салфетку, которую по рассеянности унес из ресторана, где мы ужинали прошлым вечером, и оглушительно высморкался в нее. Я посмотрел вниз и увидел большого кота, всего в шрамах, который показался мне так же неуместен в этом огромном зале, как и какой-нибудь уличный мальчишка, о которых я думал раньше. Он терся о ноги Холмса, одно его ухо торчало на покрытой шрамами голове, другое отсутствовало вовсе, утраченное в какой-то давнишней уличной драке.
Холмс несколько раз чихнул и ткнул кота ногой. Тот пошел прочь, с упреком глядя через плечо вместо яростного шипения, которого можно было ожидать от старого забияки. Холмс слезящимися глазами укоризненно посмотрел поверх салфетки на Лестрейда. Тот, ничуть не смутившись, вытянул голову вперед и широко, по-обезьяньи, ухмыльнулся.
- Десять, Холмс, - сказал он. - Десять. Дом полон кошек. Халл любил их. После этого он повернулся и ушел.
- Вы давно страдаете от этого недуга, старина? - спросил я, слегка обеспокоенный.
- Всегда, - ответил он и снова чихнул. Слово "аллергия" тогда, много лет тому назад, вряд ли было известно, но именно этой болезнью страдал Холмс.
- Вы не хотите уйти отсюда? - предложил я. - Однажды я был свидетелем случая, когда дело едва не кончилось смертью от удушья - виной всему оказалась овца, но во всем остальном недуг развивался очень похоже.
- Ему это очень понравилось бы, - сказал Холмс. Не нужно было объяснять, кого он имел в виду. Холмс чихнул еще раз - на обычно бледном лбу моего друга появился большой красный рубец. Затем мы прошли между констеблями, стоявшими у входа в кабинет. Холмс закрыл за собой дверь.
Комната была длинной и относительно узкой. Она примыкала к основной части здания и в длину составляла три четверти длины зала. На противоположной стене кабинета имелись окна, так что внутри было достаточно светло даже в столь серый дождливый день. Между окнами висели цветные судоходные карты в красивых рамах, а посреди в бронзовой коробке со стеклянной крышкой был установлен великолепный набор метеорологических инструментов. Там были анемометр (по-видимому, на крыше дома находились маленькие вращающиеся чашечки), два термометра (один показывал температуру снаружи, а другой - внутри кабинета) и барометр, очень похожий на тот, что ввел в заблуждение Холмса, заставив его поверить в предстоящее наступление хорошей погоды. Я заметил, что стрелка барометра по-прежнему поднимается, и выглянул наружу. Дождь лил как из ведра, сильнее прежнего, в полном противоречии со стрелкой барометра. Мы считаем, что со всеми нашими инструментами и приборами так много знаем об окружающем нас мире, но даже тогда я был в том возрасте, чтобы сознавать, что нам не известно и половины из этого, а теперь я стар и понимаю, что всего мы никогда так и не узнаем.
Мы с Холмсом повернулись и посмотрели на дверь. Засов был сорван и свисал внутрь, как и полагается в таких случаях. Ключ торчал в замочной скважине и был по-прежнему повернут.
Глаза Холмса хотя и слезились, но осматривали все вокруг, все замечали, заносили в память.
- Вам, по-видимому, немного лучше, - заметил я.
- Да, - сказал он, опуская салфетку и небрежно засовывая ее в карман пиджака. - Он, похоже, любил кошек, но в кабинет к себе не пускал. По крайней мере чаще всего. Ну, как по-вашему, Уотсон?
Хотя моя наблюдательность уступала наблюдательности Холмса, я тоже осматривался вокруг. Двойные окна были закрыты на задвижки и длинные бронзовые штыри, которые, поворачиваясь, захватывали крюками вделанные в рамы петли. Стекла в окнах были целы. Большинство судоходных карт в рамках и бронзовая коробка с инструментами висели между ними. Две остальные стены были заняты книжными полками. В кабинете стояла чугунная печка, отапливаемая углем, но не было камина. Таким образом, убийца не мог спуститься по каминной трубе подобно Санта-Клаусу, разве что он был таким тощим, что мог втиснуться в печную трубу и был одет в асбестовый костюм, поскольку печка все еще была очень горячей.
Письменный стол стоял в одном конце этой длинной узкой, хорошо освещенной комнаты. В противоположном конце находились книжные шкафы, два глубоких кресла и кофейный столик между ними. На столике высилась стопка томов. Пол покрывал турецкий ковер. Если убийца проник в кабинет через люк в полу, я не мог представить себе, как он мог это сделать, не сдвинув ковра, а ковер не был сдвинут - тени от ножек кофейного столика лежали на нем совершенно прямые, без малейшего искажения.
- Вы верите в это, Уотсон? - спросил Холмс, вырвав меня из почти гипнотического транса, вызванного чем-то.., чем-то, связанным с этим кофейным столиком...
- Верю во что, Холмс?
- Что все четверо просто вышли из гостиной за четыре минуты до убийства и отправились в четыре разные стороны?
- Не знаю, - тихо произнес я.
- Я не верю в это, не верю даже на ми... - Он замолчал. - Уотсон! С вами все в порядке?
- Нет, - сказал я голосом, который сам едва слышал. Я опустился в одно из глубоких кресел. Мое сердце билось слишком часто. Я задыхался. Кровь пульсировала в висках; глаза внезапно стали слишком большими для глазниц. Я не мог отвести их от теней ножек кофейного столика, протянувшихся через ковер. Со мной.., вовсе не все.., в порядке.
В этот момент в дверях появился Лестрейд.
- Если вы уже насмотрелись, Хол... - Он замолчал. - Что за чертовщина с Уотсоном?
- Мне представляется, - произнес Холмс спокойно и размеренно, - что Уотсон раскрыл эту тайну. Не так ли, Уотсон?
Я молча кивнул. Не всю тайну, пожалуй, но ее основную часть. Я знал, кто... Я знал, как...
- С вами это тоже обычно так происходит, Холмс? - спросил я. - Когда вы.., узнаете?
- Да, - кивнул он, - хотя обычно мне удается оставаться на ногах.
- Уотсон раскрыл эту тайну? - нетерпеливо спросил Лестрейд. - Ха! За, последнее время Уотсон предлагал тысячи разгадок сотен преступлений, Холмс, как это хорошо вам известно, и все они оказались ошибочными. Это его любимое занятие. Я помню только нынешним летом...
- Я знаю Уотсона лучше, чем вам удастся когда-нибудь узнать, - прервал его Холмс, - и на этот раз он попал в точку. Мне знаком этот взгляд. - Он снова принялся чихать; кот с оторванным ухом вошел в кабинет через дверь, которую Лестрейд оставил открытой. Он направился прямо к Холмсу с выражением преданности на обезображенной морде.
- Если с вами так происходит всякий раз, - сказал я, - больше никогда не стану вам завидовать, Холмс. Мое сердце едва не разорвалось.
- Постепенно к этому привыкаешь, - в голосе Холмса не было самодовольных ноток. - Ну, рассказывайте.., или мы должны привести сюда подозреваемых, как это обычно случается в последней главе детективного романа?
- Нет! - воскликнул я с ужасом. Я не видел никого из них и не имел ни малейшего желания. - Я только покажу вам, как это было сделано. Если вы с инспектором Лестрейдом выйдете на минуту в коридор... Кот добрался до Холмса и, мурлыкая, прыгнул ему на колени, изображая самое довольное в мире существо.
Холмс принялся безостановочно чихать. Красные пятна у него на лице, начавшие было бледнеть, вспыхнули снова. Он сбросил кота и встал.
- Поторопитесь, Уотсон, чтобы мы могли побыстрее уйти из этого проклятого дома, - сказал он приглушенным голосом и вышел из комнаты, как-то странно сгорбив спину, опустив голову и ни разу не оглянувшись. Поверьте мне, я почувствовал, что вместе с ним ушла часть моего сердца.
Лестрейд стоял, опираясь плечом о притолоку. От его влажного пальто поднимался легкий парок, на лице играла малоприятная улыбка.
- Хотите, я заберу с собой нового поклонника Холмса, Уотсон?
- Оставьте его здесь, - сказал я. - Закройте дверь, когда выйдете из кабинета.
- Готов поспорить на пятерку, что вы напрасно тратите время, старина, заметил Лестрейд, но в его глазах я увидел что-то иное: если бы я принял его ставку, он нашел бы способ как-то уклониться от пари.
- Закройте дверь, - повторил я. - Я недолго.
Он закрыл дверь. Я был один в кабинете Халла.., за исключением кота, разумеется, который сидел теперь посреди ковра, аккуратно уложив хвост между лапами и следя за мной зелеными глазами.
Я пошарил в кармане и нашел свою собственную заначку, оставшуюся от вчерашнего ужина. Мужчины вообще-то весьма неопрятный народ, но причина, по которой в моем кармане оказалась корка хлеба, объясняется не просто неопрятностью. Я почти всегда ношу в кармане хлеб, потому что мне доставляет удовольствие кормить голубей, опускающихся на то самое окно, у которого сидит Холмс, когда к нам приезжает Лестрейд.
- Киса, - сказал я и положил хлеб под кофейный столик - тот самый кофейный столик, спиной к которому сидел лорд Халл, когда расположился за письменным столом, положив перед собой два завещания - презренное старое и еще более подлое новое. - Кис-кис-кис.
Кот встал и лениво вошел под столик, чтобы обнюхать хлебную корку.
Я подошел к двери и открыл ее.
- Холмс! Лестрейд! Входите, быстро!
Они вошли в кабинет.
- Подойдите вот сюда, - сказал я и подошел к кофейному столику.
Лестрейд оглянулся по сторонам и нахмурился, не увидев ничего. Холмс, разумеется, снова начал чихать.
- Когда наконец мы выгоним отсюда эту мерзкую скотину? - пробормотал он из-за салфетки, которая стала теперь совсем мокрой.
- Надо бы побыстрее, конечно, - согласился я. - Но где вы видите эту мерзкую скотину?
В его влажных глазах промелькнуло изумленное выражение. Лестрейд стремительно повернулся, подошел к письменному столу Халла и заглянул под него. Холмс понимал, что реакция полицейского не была бы столь стремительной, если бы тот знал, что кот находится на противоположной стороне кабинета. Он наклонился, заглянул под кофейный столик, не увидел там ничего, кроме ковра и нижних полок, стоящих напротив двух книжных шкафов, и снова выпрямился. Если бы его глаза не искали кота так напряженно, он, конечно, все сразу бы увидел: в конце концов, он стоял совсем рядом. Но нужно отдать должное художнику иллюзия была дьявольски хороша. Пустое пространство под кофейным столиком отца стало подлинным шедевром Джори Халла.
- Я не... - начал Холмс и тут увидел кота, решившего, что мой друг нравится ему куда больше черствой корки хлеба. Кот вышел из-под столика и снова стал в экстазе тереться о ноги Холмса. Лестрейд вернулся к нам от письменного стола лорда Халла и выпучил глаза до такой степени, что мне показалось, они вот-вот вывалятся из глазниц. Даже хорошо понимая, как все это произошло, я был все-таки потрясен. Покрытый шрамами кот появился, казалось, из ниоткуда - голова, тело и, наконец, хвост с белым пятном на конце.
Он терся о ногу Холмса, мурлыкал, а Холмс продолжал непрерывно чихать.
- Достаточно, - сказал я. - Ты сделал свое дело и можешь уходить.
Я взял кота, отнес к двери (получив за это по пути немало царапин) и бесцеремонно выбросил его в коридор. Затем закрыл дверь.
Холмс опустился в кресло.
- Боже мой! - произнес он гнусавым голосом. Лестрейд молчал, неспособный произнести ни единого слова. Его глаза были устремлены на кофейный столик и выцветший турецкий ковер под его ножками: пустое пространство, откуда каким-то образом появился кот.
- Странно, что я не заметил этого, - пробормотал Холмс. - Да, но вы.., как вы так быстро догадались? - В его голосе прозвучали едва ощутимое неудовольствие и обида, но я тут же простил его.
- Вот из-за этого, - сказал я и показал на ковер.
- Ну конечно! - едва не простонал Холмс. Он шлепнул себя ладонью по лбу. Я идиот! Полный идиот!
- Чепуха, - резко возразил я. - Когда в доме тысяча котов - и один из них воспылал к вам кошачьей любовью, - я полагаю, вам виделся десяток вместо одного.
- О каком ковре вы говорите? - нетерпеливо спросил Лестрейд. - Нельзя отрицать, что ковер очень хороший и, наверное, дорогой, но...
- Ковер здесь ни при чем, - сказал я. - Дело в тенях.
- Покажите ему, Уотсон, - устало сказал Холмс, опуская салфетку на колени.
Тогда я наклонился и поднял одну из них с пола. Лестрейд рухнул в соседнее кресло, словно человек, получивший неожиданный удар в живот.
- Видите ли, я смотрел на них, - сказал я голосом, который даже мне казался извиняющимся.
Все шло не так, как надо. Это было делом Холмса - в конце расследования объяснять, что и как. И, несмотря на то, что теперь он отлично понимал происшедшее, я знал, что он откажется объяснять, как все случилось. И что-то во мне - я знал это наверняка, никогда не позволит мне поступить подобным образом. Я, наоборот, стремился все объяснить. А кот, появившийся ниоткуда, должен признаться, был превосходной иллюстрацией. Фокусник, вытаскивающий кролика из своей шляпы-цилиндра, не мог придумать бы ничего лучшего.
- Я знал, что здесь что-то не так, но потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что именно. Эта комната обычно очень светлая, но сегодня на улице льет как из ведра. Оглянитесь вокруг, и вы увидите, что ни один предмет в кабинете не отбрасывает тени.., за исключением ножек этого кофейного столика.
Лестрейд выругался.
- Дождь шел почти целую неделю, - продолжал я, - но, судя по барометрам Холмса и вот по этому, принадлежавшему покойному лорду Халлу, - я указал на него, - можно было ожидать сегодня солнечную погоду. Более того, в этом можно было быть уверенным. Поэтому для большей убедительности он дорисовал тени.
- Кто?
- Джори Халл, - сказал Холмс тем же усталым голосом. - Кто же еще?
Я наклонился и просунул свою руку под правый угол кофейного столика. Она исчезла из вида подобно тому, как кот появился словно ниоткуда. Лестрейд, потрясенный, снова выругался. Я постучал по обратной стороне холста, туго натянутого между передними ножками кофейного столика. Книги и ковер выгнулись, покрылись морщинами, и иллюзия, прежде почти идеальная, мгновенно исчезла.
Джори Халл нарисовал пустоту под кофейным столиком своего отца, затем спрятался позади этой пустоты, когда отец вошел в кабинет, запер дверь и сел за стол, положив перед собой два завещания. В это мгновение Джори выскочил из-за кажущейся пустоты с кинжалом в руке.
- Он был единственным, кто мог нарисовать пустоту между ножками столика настолько реалистично, - сказал я, проводя на этот раз ладонью по лицевой части холста. Мы все слышали тихое шуршание, напоминающее мурлыканье очень старого кота. - Джори был единственным, кто мог нарисовать пустоту между ножками столика с таким потрясающим реализмом, и только он мог спрятаться за ним: сутулый кривоногий Джори Халл ростом не больше пяти футов двух дюймов. Как справедливо заметил Холмс, появление нового завещания оказалось не такой уж неожиданностью. Даже если бы старик пытался сохранить в тайне, что лишает родственников состояния - а он отнюдь не скрывал этого, - то только простаки могли не оценить важность приезда адвоката и к тому с помощником. Для того чтобы верховный суд Великобритании признал документ законным, требуются два свидетеля. То, что сказал Холмс о мерах, принимаемых против катастрофы, оказалось совершенно верным.
Холст был изготовлен настолько идеально, что он не мог быть сделан за одну ночь или даже за месяц. Пожалуй, мы могли бы выяснить, что он был готов на случай необходимости еще за год...
- Или за пять, - добавил Холмс.
- Пожалуй. Как бы то ни было, когда Халл объявил, что хочет встретиться со своей семьей этим утром в гостиной, думаю, Джори понял, что час пробил. После того как его отец прошлой ночью отправился спать, молодой человек спустился в кабинет и установил свой холст. Полагаю, он мог в то же самое время добавить фальшивые тени. Будь я на его месте, то непременно тихонько спустился бы по лестнице рано утром, чтобы еще раз взглянуть на барометр перед заранее объявленным собранием всей семьи - просто чтобы убедиться, что стрелка продолжает подниматься. Если бы дверь кабинета была заперта, полагаю, он мог бы выкрасть ключ из кармана отца и потом вернуть его обратно.
- Дверь кабинета не запиралась, - лаконично заметил Лестрейд. - Как правило, лорд Халл закрывал ее, чтобы туда не ходили коты, но запирал дверь очень редко.
- Что касается тенен, то, как вы заметили, это всего лишь фетровые полоски. У Джори превосходная зрительная память - эти тени были бы именно на том месте в одиннадцать утра.., если бы его не обманул барометр.
- Но если он рассчитывал, что будет солнечная погода, зачем он положил фальшивые тени? - проворчал Лестрейд. - Солнце само положило бы их на нужное место, или вы раньше не обращали на это внимания, Уотсон?
Я был в замешательстве. Я посмотрел на Холмса, который был только рад принять участие в объяснении замысла преступника.