Она провела узкой ладонью по волосам Глеба, потом нагнулась и поцеловала его в губы.
– Темные твари дрожат, едва заслышав твою мягкую поступь, Глеб. Всесильные бояре покрываются испариной от одного твоего имени. И мне это нравится.
– Бояре боятся не меня, а моего нынешнего положения, – возразил Глеб. – Я ведь теперь первый советник.
Наталья покачала головой:
– Нет. Они боялись тебя всегда. Даже когда ты был простым ходоком. Мне пришлось назначить за твою голову награду, но и тогда никто не решился сгубить тебя. Многие в Хлынь-граде считают тебя сыном богов.
– Богов? – Глеб поморщился. – Каких еще богов?
– Богов Гиблого места.
Некоторое время Глеб размышлял над ее словами, затем досадливо дернул уголками губ, выплеснул в рот остатки вина и сказал:
– А, к черту! Не хочу больше об этом думать!
Отшвырнув кубок, Первоход повернулся к Наталье и порывисто обнял ее. Сорванная одежда полетела в стороны, тела их переплелись, губы слились в поцелуе…
После, когда они лежали, голые, согретые жаром камина и теплом друг друга, с распухшими от поцелуев губами, тяжело дыша и с трудом переводя дух, от двери послышался какой-то шум, а потом громкий голос советника Кудеяра окликнул:
– Княгиня!
Наталья подняла голову и взглянула в сторону двери, от которой их заслоняла китайская шелковая ширма.
– Тебе чего, Кудеяр? – хрипло крикнула она.
– Прости, что потревожил, пресветлая княгиня! Мне нужен советник Перво…
Кудеяр замолчал, увидев отражение Глеба и Натальи в серебряном зеркале. Отражение было неясным и зыбким из-за колеблющегося пламени камина, но Кудеяр увидел все, что нужно. И все понял. Он отвернулся и прогудел странным, севшим голосом:
– Я буду ждать Первохода в малой горнице.
Затем повернулся и на негнущихся ногах вышел из комнаты.
– Кажется, мы попались? – усмехнувшись, сказал Глеб.
– Да, – отозвалась княгиня. – Похоже на то.
Глеб погладил голую руку княгини и с улыбкой заявил:
– Последний раз я чувствовал себя так неловко в детском саду, когда воспитательница застукала меня за поеданием зубной пасты.
Наталья повела плечами и сказала:
– Кудеяр влюблен в меня.
– Влюблен? – Глеб приподнялся на локте и удивленно взглянул на нее. – Ты не шутишь?
Княгиня покачала головой.
– Нет, не шучу. Он влюблен в меня много лет.
– Черт! – с досадой проронил Глеб. – Нехорошо получилось. Как же я сам этого не заметил? Подожди… – Глеб снова устремил взгляд на Наталью. – Между вами что-то было?
Княгиня отвела взгляд.
– Нет. То есть… почти было. Но я вовремя остановилась и прогнала его. Я велела ему забыть о том, что между нами произошло.
– И он послушался?
Наталья откинула с лица мягкую длинную прядь волос и кивнула:
– Да.
– Почему же ты его прогнала?
– Потому что это было неправильно, Глеб. Егра был уже мертв, но его тень постоянно витала надо мной. Для меня князь не умирал. И умер только теперь, когда ты вошел в княжий терем и стал здесь главным распорядителем.
Глеб задумчиво нахмурился. Посмотрел на огонь камина, потом покосился на Наталью.
– Значит, с тех пор вы ни разу…
Наталья покачала головой:
– Нет. Кудеяр мой советник, Глеб. А я – его княгиня.
Минуту Глеб обдумывал услышанное, затем усмехнулся и заявил:
– Кажется, я только что потерял друга и нажил себе нового врага.
Наталья взяла его за руку, посмотрела ему в глаза и сказала:
– Не омрачай чела такими мыслями, Глеб. Кудеяр предан мне. И он обожает тебя. Он знает, что только ты можешь спасти княжество от уничтожения. Что бы ни случилось, он будет делать то, что ты прикажешь.
– Дай бог, чтобы так и было.
Глеб высвободил руку из пальцев Натальи и поднялся на ноги. Княгиня посмотрела снизу вверх на его мускулистую, гибкую фигуру, скользнула взглядом по шрамам, испещрившим смуглую кожу, и сказала:
– У тебя тело воина и душа правителя, Глеб. Ты рожден, чтобы быть первым.
Глеб молча поднял с пола одежду и стал одеваться. Ему все еще было не по себе от признания Натальи. Кудеяр был отличным парнем и умелым, преданным помощником, и ссориться с ним Глебу страшно не хотелось.
– Пойду, узнаю, что ему нужно, – проворчал Глеб, натягивая куртку. – Этот лукавый ангел любую новость преподносит как предостережение.
– Он переживает за наше дело, – сказала Наталья.
– Да. Знаю.
Глеб наклонился, поцеловал княгиню в губы, затем выпрямился, повернулся и, хмуро сдвинув брови, зашагал к двери.
* * *Советник Кудеяр ждал его, сидя в массивном резном кресле, подперев подбородок кулаком и хмуро о чем-то размышляя. Заслышав скрип двери, он вздрогнул и взглянул на вошедшего Глеба.
– Ты пришел, – тихо сказал он.
– Да, – ответил Глеб, притворяя дверь. – Ты ведь хотел меня видеть.
Он прошел в горницу и сел в другое кресло, накрытое пятнистой рысьей шкурой. Взглянув на шкуру, Глеб усмехнулся:
– Большая была рысь. Думаю, понадобилось много труда, чтобы выследить и убить ее.
– Да. Наверное.
Несколько секунд мужчины молчали, потом Глеб слегка подался вперед и негромко проговорил:
– Кудеяр, то, что ты видел в спальне княгини…
– Я не хочу это обсуждать, Первоход, – оборвал его Кудеяр. – То, что между вами, касается только вас.
– Да, но Наталья сказала, что вы с ней…
– Я всего лишь советник, – снова перебил Кудеяр. – Я выполняю то, что мне велит княгиня. – Он чуть прищурил голубые глаза и договорил: – И то, что мне велишь ты, Первоход, ибо ты – мой начальник.
Глеб отвел взгляд и, нахмурившись, предложил:
– Ладно. Тогда постараемся обо всем забыть.
Быстро покосившись на Кудеяра, Глеб успел перехватить его взгляд. «Может быть, ты и забудешь. Но я – никогда», – говорили в этот миг глаза Кудеяра. Однако уже в следующую секунду советник снова смотрел на Глеба спокойно и невозмутимо.
– Итак, зачем ты позвал меня? – спросил Глеб.
– После гибели Крысуна ты сказал, что пришло время разобраться с бурой пылью. Помнишь?
– Конечно.
– Я об этом много думал.
– И что же ты надумал, Кудеяр?
Белокурый советник сдвинул брови и спросил:
– Ты собираешься закрыть блажные дома, не так ли?
– Так, – кивнул Глеб. – Бурая пыль иссушает мозги и превращает людей в дурней.
– Слова твои правдивы, Первоход. Но ведь дурнями легче править. Князь Егра любил это повторять.
Глеб дернул щекой:
– Твой князь Егра сам был дурнем, раз так говорил.
Советник Кудеяр вздохнул и медленно покачал головой:
– Не говори так о покойнике, Первоход. Не серди его духа.
– Да мне плевать на его дух! Мы закроем блажные избы и изымем у купцов и перекупщиков всю бурую пыль!
– Ее все равно будут добывать, – возразил Кудеяр. – Не прямо, так исподтишка.
– Не будут. Об этом я позабочусь. Или ты сомневаешься в моей силе?
Кудеяр потупил взгляд.
– Ты ходок, тебе видней, – тихо сказал он. – Однако, закрыв блажные дома, ты настроишь против себя людей.
Глеб нахмурился и раздраженно заявил:
– Хватит пугать меня народом. Ваш народ темен и забит, и я не собираюсь под него подстраиваться. Если ты видишь, как человека засасывает трясина, ты протянешь ему руку и поможешь выбраться, разве не так?
– А ежели черная трясина для него – дом родной? – чуть прищурившись, осведомился Кудеяр.
– Тогда я научу его жить в новом доме, чистом и светлом! – холодно отчеканил Глеб. – И больше я не собираюсь об этом спорить, Кудеяр. Блажным избам в городе не быть. Равно как и тем, кто их содержит. Хотят и дальше впаривать людям «дурь» – пусть выметаются отсюда и валят в Порочный град. А не выметутся – лишатся голов. Я сказал!
5
Роскошный расписной возок (все, что осталось от богатств Крысуна) катил, громыхая, по дороге. На улице было темно, на небе повылазили звезды и смотрели на двух седоков своими холодными, безразличными глазами.
Лежащий в возке человек стянул с лица край огромной медвежьей шубы, укрывавшей его от ветра, приподнял голову и взглянул на спину возницы.
– Бун, – тихо позвал он. Затем окликнул чуть громче: – Бун!
Начальник охоронцев Бун обернулся и сверкнул зубами.
– Пришел в себя? Это хорошо!
Он снова повернулся к мерно бегущим лошадкам и продолжил править возком. Крысун Скоробогат огляделся. Луна серебрила мерзлую землю по обе стороны дороги, справа тускло поблескивали редкие желтые огоньки окон.
– Куда ты меня везешь, Бун? – хрипло спросил Крысун.
– В Повалиху, – не оборачиваясь, громко ответил Бун. – У меня там родичи.
– Это те, которых ты навещал на прошлой седмице?
Начальник охоронцев кивнул:
– Да.
Крысун наморщил сухой лоб, подумал немного и с сомнением проговорил:
– Ты, кажется, рассказывал, что в Повалихе происходит что-то неладное?
Бун повернулся к Крысуну вполоборота:
– Нет, хозяин, ты плохо меня понял. Я сказал, что в Повалихе творятся странные вещи.
– Нет, хозяин, ты плохо меня понял. Я сказал, что в Повалихе творятся странные вещи.
– Какие еще вещи?
Бун усмехнулся в короткую, неровно стриженную бороду и ответил:
– Чудеса!
Крысун облизнул языком сухие губы. В голове у него все еще шумело, но постепенно он приходил в себя. Лицо пощипывало от ветра, хотя вечер был неморозный.
Крысун усилием воли заставил разбегающиеся мысли собраться воедино. Он вспомнил, как Первоход пришел в кружало, как его дружинники открыли пальбу по охоронцам и как потом один из стрельцов ударил Крысуна по голове чем-то тяжелым.
При воспоминании об этом страшном ударе в голове у Крысуна снова зазвенело, и он почувствовал легкую тошноту.
– Как ты себя чувствуешь, хозяин? – услышал Крысун голос Буна.
Он разлепил губы и ответил:
– Уже лучше. Но мне все еще нездоровится. Меня здорово ударили по голове.
Начальник Бун глянул на Крысуна через плечо и усмехнулся, блеснув в лунном свете полоской крепких зубов.
– Это еще мягко сказано, Скоробогат. Видал бы ты себя со стороны, сильно бы удивился.
– О чем это ты? – не понял Крысун.
– Стрелец размозжил тебе голову! Расплющил ее, как пустой орех!
Крысун поморщился. Звонкий голос Буна раздражал его так же, как нелепые глупости, которые неслись с языка охоронца.
– Что ты мелешь? – грубовато проговорил Крысун. – Разве не видишь: моя голова цела.
– Это она сейчас цела. А когда ты лежал на полу, Скоробогат, я видел твои мозги!
Бун засмеялся странным, жутковатым смехом, а Крысун снова потрогал голову – на всякий случай.
– Ты точно спятил, Бун, – неприязненно произнес он затем. – Твоя-то собственная голова цела? Ты говоришь так, будто тебе самому вышибли палкой мозги.
Начальник Бун усмехнулся, взялся рукой за шапку и приподнял ее с головы. Пряди волос посыпались ему на плечи, но он этого, похоже, не заметил.
– Видал? С моей головой все в порядке, Скоробогат. И с твоей теперь тоже.
Нахлобучив шапку, Бун снова повернулся к храпящим, изрыгающим горячий пар лошадям.
– Первоход отнял у меня все, что я имел, – тихо сказал Крысун после паузы.
– Это так, – не оборачиваясь, согласился Бун. – Но ты заберешь у него свое богатство. И наградишь меня за помощь.
Крысун посмотрел на широкую спину Буна и усмехнулся:
– Похоже, вместе с волосами ты потерял и остатки разума, бедняга Бун. Теперь, когда у Первохода есть убойный отряд, он непобедим.
– Да ну? А я вот думаю иначе.
Крысун почувствовал раздражение и хотел выругаться, но тут начальник охоронцев свернул сани с наезженной дороги на широкую тропу. Крысун привстал и встревоженно огляделся.
– Зачем ты свернул? – подозрительно спросил он. – К Повалихе нужно ехать прямо.
– Мы заедем в Хлынь, – не оборачиваясь, отозвался Бун.
Крысун поежился от порыва ветра и удивленно воззрился на своего старшего охоронца.
– Зачем это? – хрипло спросил он.
Бун несколько секунд молчал, хмуря лоб, потом пожал плечами и ответил:
– Да ведь я и сам толком не знаю.
Глаза Крысуна грозно прищурились.
– Что это значит, Бун? Я тебя не понимаю.
– Я что-то чувствую, – сказал тогда старший охоронец таким голосом, будто и сам себе удивлялся. – Что-то зовет меня, хозяин. Будто бы тихий голос, но он… Он в моей голове.
Крысун строго нахмурился, но вдруг что-то выхолодило ему грудь. А вслед за тем в голове его зазвучал тихий, почти неразличимый голос, и голос этот был голосом самого Крысуна. Будто бы Крысун раздвоился и говорил сам с собой со стороны. Слов было не различить, но голос звучал призывно и тоскливо, как звучит голос ребенка, упавшего в колодец.
Крысун взмок от страха и тяжело задышал. Дыхание вырывалось из его легких с шумом кузнечных мехов, исподняя рубашка промокла от пота.
– Я тебя не понимаю, Бун! – резко проговорил он, пряча за грубостью испуг и почти с ненавистью глядя на спину охоронца. – Ты говоришь о человеке?
Охоронец Бун глянул на хозяина через плечо и ответил:
– Может быть. – Потом повернулся к лошадям и, легонько стеганув коренника по крупу, прикрикнул: – Н-но, пошли!
6
Начальник охоронцев Бун не врал, когда рассказывал Крысуну про чудеса, которые повидал недавно в Повалихе. Чудеса были. И начались они в ту секунду, когда его конь переступил рассеченный тропинкой надвое бугор, служащий северной границей села.
У покосившегося верстового столба, неведомо кем вкопанного перед бугром, стоял голый мужик и мусолил беззубыми деснами корку хлеба. Мужик был лыс, как колено, и худ.
Бун сначала опешил, а потом, нахмурившись, спросил:
– Ты чего, мужик? Чего голый на морозе?
Мужик прищурился на Буна, потом усмехнулся беззубым ртом и ответил:
– А я теперь холоду не боюсь.
Потом снова сунул корку в рот, пытаясь отгрызть от нее деснами размякший кусок.
– А зачем грызешь корку, коли зубов нет? – удивленно спросил Бун.
– Десны чешутся, – объяснил мужик. – Видать, зубы новые растут.
Мужик запрокинул голову и засмеялся странным лающим смехом, от которого по спине Буна пробежал неприятный холодок. Бун еще немного посмотрел на странного мужика, потом нахмурился, пожал плечами и, пришпорив лошадку, направил ее к дому своего родича – дядьки Лешика.
Час спустя Бун сидел в горнице Лешика, хлебал ложкой молоко, закусывая его черным хлебом, и разговаривал с дядькой о последних новостях. Внезапно, прямо посреди разговора, охоронец Бун вспомнил про странного мужика. Он прервал на полуслове рассказ о новом советнике княгини Натальи и сказал:
– Это самое, дядька Лешик… Там у вас какой-то дурень голым на морозе стоит. И корку хлебную грызет. Прямо у бугра.
– Правда? – ничуть не удивившись, проговорил дядька Лешик.
– Ну.
Дядька, подбирая со стола хлебные крошки и бросая их в рот, небрежно заявил:
– Плюнь и забудь. Мало ли дуралеев на свете. Так что там, ты говоришь, у него за посох, у советника-то этого? И впрямь плюется огнем?
– Да, – кивнул Бун. Хлебнул с ложки молока и добавил: – Называется ольстра.
– Гм… – Дядька Лешик прищурил морщинистые глаза. – Крутенько он за вас взялся. Да я о нем тоже слыхал. Наши-то поговаривают, что скоро и до Повалихинских земель этот Первоход доберется. Говорят, землю нашу перепахивать решил. Зачем ему это? Али золото какое ищет?
– Не знаю, – ответил Бун. – Может, и ищет, но нам того не говорит. Говорит, что хочет новую жизнь устроить.
– Вот оно как, – протянул дядька Лешик. – Погоди. А что твой-то, Крысун Скоробогат? Тоже Первохода боится?
Бун усмехнулся и покачал головой:
– Крысун никого не боится. А только опасается. Первоход до него еще не добрался. А я так думаю, что и не доберется. Крысун Скоробогат – не какой-нибудь купчик или боярчик. Под его властью весь Порочный град. Тайники его забиты золотом и самоцветными каменьями, а подвалы полны хлеба, кож, копченого мяса и заморских вин. С таким-то поди совладай.
Дядька Лешик улыбнулся и посмотрел на племянника ласковым взглядом.
– Верен хозяину-то, а?
– Верен, – кивнул Бун. – Он меня с улицы к себе взял, с переломанными костями. Узнал, что я бывший воин, выходил, на ноги поставил. А после помог с обидчиками моими разобраться.
Дядька Лешик вздохнул:
– Да, это я помню. Ты говорил, что было их не меньше дюжины. Верно?
Охоронец Бун кивнул:
– Угу. Но я бы и с дюжиной совладал, кабы они мне меч в спину не воткнули. Я, как на ноги поднялся, сразу отправился их искать. Всех нашел и всех убил. Сам, один. И бой принимал только лицом к лицу. Ни одному из них меч в спину не воткнул.
– Оно, конечно, правильно, – согласился дядька Лешик. – Но иной раз и в спину мечом кольнуть не грешно. Ты Крысуну-то служи. Коли он сам силен будет, то и тебя не бросит. А коли ослабнет…
– Не ослабнет, – твердо сказал Бун и стукнул по столу кулаком. – Со мной – не ослабнет.
Вечером того же дня после обильных возлияний отправились они с дядькой Лешиком по селу на прогулку. Погода стояла неморозная, вечер выдался лунный и многозвездный. В такую погодку погулять – одно удовольствие.
В одной из больших изб Бун увидел огни. Света было столько, что он бил из всех окон.
– Чего это там? – удивленно спросил Бун. – Чего попусту свет-то жгут?
– Тятр, – коротко и непонятно ответил дядька Лешик.
– Как?
– А так. Скоморохи лицедействуют, – объяснил дядька Лешик. – Хошь, зайдем.
Бун постоял немного возле избы в нерешительности, но заметил вдруг двух молодых бабенок, подошедших к избе с другой стороны, приосанился и лихачески проговорил:
– А и зайду! Чего ж не зайти?
И первым зашагал к избе.
То, что произошло затем в избе, поразило охоронца Буна до глубины души. Народищу там была тьма. Должно быть, набилось полсела, и непонятно, как изба не развалилась от такого натиска по бревнышку. Но дело было не в народе, а в скоморохах.
Великий Сварог, что они вытворяли!