Имя — Война. Часть 3 Послесловие
Глава 46
Мир после победы ничем не отличался от войны. Это было даже странно. Казалось, только объявят о капитуляции, тут же прекратятся бои и, наконец, будет слышна тишина, начнется демобилизация и эшелоны счастливых победителей, отстоявших само право на существование человека, жизни, пойдут на Родину.
Но май канул, июнь плавно перевалил за середину, а бои то тут, то там продолжались.
Демобилизация проходила медленно и словно неохотно.
Понятно, нужно было помочь бывшему Рот-фронту, помочь немцам наладить власть в стране, добить последних фашистов на этой земле. Но душа солдата уже летела домой и, было особенно тяжело погибать, терять товарищей после Победы. Война выпила слишком много крови, сил и жизней, что принять хоть еще одну было невозможно ни морально, ни физически.
Однако долг никто не отменял.
Группа Лены поредела на четыре человека, чему капитан была рада. Солдаты на этот раз ушли, не потому что погибли, а потому что их ждал родной дом. Хоть четверо, но точно доберутся до него, вернуться живыми к семьям, а значит четыре матери, четыре сестры, жены или подруги точно будут счастливы, по-настоящему, как должно радоваться, одержав такую Победу, дождавшись победителей.
Остальные шесть человек, включая ее и группу лейтенанта Сорокина, которую в связи с его демобилизацией, слили с Лениной, по-прежнему работала: ликвидировала отряды недобитков, вылавливала детей из развалин, отправляла в приют. Здесь у Лены было дело, очень важное, а там, в родной стране, родном городе ее ждала неизвестность, и поэтому она не спешила вернуться, откровенно трусила. Неопределенность действовала ей на нервы и в отношениях с Николаем. Письмо она ему написать так и не решилась, к тому же не знала, демобилизовали его или нет. Но сердце так и рвалось к нему, отметая все преграды, а вот о страхи запиналось, начинало биться через раз. Волей — неволей, те слова Марины запали в душу и бередили ее.
— Артур Артурович, у меня есть просьба личного плана, — решилась Лена потревожить Бангу. Тот насторожился, уверенный, что сейчас девушка попросит связаться с отцом или демобилизовать ее, но к удивлению услышал:
— Я знаю, что осенью сорок четвертого мой муж, Санин Николай был жив. Если вам не трудно, можно ли узнать, что-то о нем?
"И похлопотать?" — уставился на нее. Но последние слова с губ капитана не слетели, что заставило задуматься генерала: а не пора ли действительно позаботится о будущем племянницы. Хватит ей уже, нахлебалась. В скромности ей не откажешь, молодец, ни разу родственной связью с ним не воспользовалась, но это ей плюс, а ему минус. Война закончилась, дел конечно невпроворот и еще не год, и не два их будет по горло, но стоит ли Лене в этом дальше участвовать? Стоит ли ему рисковать жизнью племянницы, достаточно покалеченной физически и морально. Не пора ли отдать дань если не родной крови, то мужеству и стойкости этого солдата?
Банга закурил, отошел к окну и сказал:
— Я узнаю. Что-нибудь еще?
— Наградные листы. Я включила погибшую Люсинец и демобилизованную Шаталину. Они заслужили.
Мужчина кивнул: согласен.
— Тоже ждешь демобилизации?
Лена взгляд отвела, плечами повела неопределенно:
— Дел хватает. Должен же кто-то заниматься тем, чем мы занимаемся. Люди устали, хотят жить мирно, спокойно, а недобитки все шатаются, убивают, бои завязывают. Дети по подвалам и развалинам сидят. "Дети подземелья" просто. Им учиться надо, жизнь нормальную налаживать.
Артур спрятал понимающую улыбку: пространно как ответила, а в сторону ушла четко. Значит, смущает ее гражданка, только и всего. Не против она демобилизации — делать, что с ней не знает.
Оно понятно, самые золотые годы на фронте ухлопать, не в куклы играть, в платья рядиться, женихам глазки строить — убивать врага, спасать других, самой выживать.
А действительно, хватит. Выполнила Лена свой долг, даже перевыполнила. Не потащит он ее вверх по служебной лестнице. Нечего ей на военной службе делать — тут Ян прав, время пришло его просьбы удовлетворить и свой долг перед племянницей выполнить. Пристроить и так, чтобы как сыр в масле каталась, чтобы через год цвела и благоухала, напрочь все это дерьмо забыв. Детишек чтобы нарожала и нянькалась с ними, как положено бабе.
Пусть хоть у нее обычное счастье будет. Может и брат смягчится. Артур устал, как дед столетний. Своей семьи ему не завести уже. Профурсетки не нужны, потому как им только погоны да все что с ними связано нужны, а другие не позарятся, не смотря на лимит мужского контингента в стране. Но даже если — холодное у него сердце, холостячить привык, меняться поздно. Вот и выходит, что остались у него только трое родных, ради кого, пожалуй, пожить и стоит: брат, двое племяшек — Лена да Юра. Поредел род Банга, не стоит его еще больше прореживать.
— С Николаем-то у вас как? Почему через меня узнаешь про него?
Лена растерялась от вопроса. Откровенничать не привыкла, да и нужна дяде ее откровенность — тоже, военная тайна. С другой стороны что-то удобное солгать? Так в голову не шло.
— Не решилась напрямую. Меня тогда ранило, вы забрали. А про Колю сказали, будто погиб. А потом Дина встречалась с его ординарцем и, вроде жив Коля был…
Путано.
Артур чуть не фыркнул на ее объяснения: могла бы не стараться. Все ясно, как белый день. Женская логика помноженная на гордость, сомнения и фантазии. Перевод прост: "Ты узнай, почву прощупай, дядя, а я уж там решу".
Неет. Санин мужик толковый, с головой, но помощи от него, помня сорок первый, не дождешься. Не уберег тогда Лену, значит, надеется на него нельзя. Не пара.
"Ничего, другую кандидатуру поищем. Постарше, умнее и проворнее. И чтобы с пониманием".
— В общем понятно. Узнаю. Вот что, Лена, кончай меня на вы называть. Дядя я тебе и в кабинете никого кроме нас. Субординация для посторонних глаз и ушей.
— Хорошо, — кивнула.
— Прекрасно. Теперь слушай. Бери ребят и двигайте под Хафельберг, заразы там засели в руинах замкового подвала, как привидения выныривают и палят по нашим, да еще троих мирных жителей положили. Короче, закончи их существование.
— Поняла.
— Вернешься, предметно поговорим.
— Свободна?
— Да, иди.
Капитан вышла, а Банга отдал распоряжение найти сведения о Николае. Надо его из Германии убирать к чертям. Чтобы не списались и не увиделись. А то рискнет, письмецо дорогому напишет, а он вот окажется. А так пиши сколько хочешь — адресат выбыл. А куда — ни он не знает, ни она. У нее вообще другое теперь место жительства.
Вечером Лена на машине с ребятами тряслась, двигаясь к Хафельбергу, а Банга внимательно послужной список Санина изучал. Очень понравилось: жена погибла.
Ну, погибла, значит погибла. К лучшему, — пальцами по папке отстукал в раздумьях и позвонил нужным людям. Ничего, что вечер, завтра утро будет, как раз механизм запустится. Отправят Санина из армии восвояси. В милицию вон, там как раз нехватка кадров. Вот пусть урок и ловит.
— На рожон не лезь, — зыкнув на Лену, бросил Валера, помогая слезть из кузова.
— Ты не много воли взял, сержант? — спросила, лямку автомата на плече поправляя.
— Я серьезно. Не сегодня, завтра на поезд и домой. Доживи.
— Вперед, — огрела взглядом.
Дальше бегом пару километров к замковым руинам. Подошли тихо двумя отделениями, окружили, провели разведку развалин и залегли в засаде. Ночью в подвалы соваться, смысла нет. Утром решено было устроить загон. Одно отделение полезло в катакомбы с севера, а второе залегло напротив подвальных арок с юга. По карте выходило, что деться «умникам» некуда, потому что только два входа — выхода из руин было — с севера и с юга, через проемы.
Тихо было, самый сон на рассвете и хорошо, воздух прохладный. Где-то в лесу птица запела. Лена даже замерла, впервые за долгие годы услышав трель. Обычная песня обычной птицы показалась ей чудом и знаком, что вот теперь точно война закончилась. Сама тишина была непривычной, разрывающей слух, а тут этот соловейка… и вдруг грохнуло глухо, очереди послышались.
— В подвале бьют, суки, — прошипел Маликов и все с напряжением стали всматриваться в арки, наполовину заваленные битым кирпичом.
— Ждем, себя не проявляем, — приказала Лена. Перестрелка стала слышна четче, видно приблизились к выходу. И вот появился первый фриц в форме, худой и маленький, второй чуть выше. Первый разогнулся, автомат подхватывая и получил очередь в грудь — Маликов сорвался. Второй за камни забился, голова третьего мелькнула вихрами и исчезла в проеме.
— Какого черта, сержант? — процедила капитан. — Мы даже не знаем сколько их.
— Ни один не уйдет.
Пара минут перестрелки и тот, что за камнем, получил пулю в лоб. Его откинуло и Лена насторожилась — молодой слишком, а еще форма…. И дошло:
— Это мальчишки, гитлерюгенд.
Из проема отчаянно били автоматы, в ответ огрызались солдаты, но смысл палить? Кого ты там в арке заденешь? А гранатами закидывать детей, с перепугу засевших в развалинах — низко.
— Нужно поговорить с ними.
— Сдурела?!
— Разговоры! Прекратить огонь!
"Хватит смерти гулять. Хватит мальчишкам гибнуть".
— Платок есть? — спросила Маликова, как только стихли очереди и с той и с другой стороны.
— Зачем?
— Разговоры!
Валера насупился, достал грязноватый носовой платок с голубой каемкой, отдал.
Лена вытянула руку вверх, помахав им в воздухе. Тихо, выстрелов не последовало.
— Ты чего?!… - разозлился Маликов.
— Спокойно. Я пойду к ним на переговоры. Вы ждете.
— Они грохнут тебя! Это же ублюдки!
— Это дети, перепуганные насмерть мальчишки, которые не знают куда кинуться, вот и накручивают себе неприятностей и в округе их устраивают. Убить их самое простое, только хватит смертей, кончилась война, — сунула за ремень на спине пистолет на всякий случай и начала осторожно выпрямляться, выситься над камнями.
— Капитан, очнись, какие к хрену переговоры?!
— Я женщина, в меня стрелять не будут. Психология.
— Чхать им на нее!
— Заткнись, сержант. Убить всегда успеем. Нужно и другую тактику уметь применять.
— Давай грохнем их, потом применим!
Девушка пошла к арке, держа в руках платок.
— Мать твою, капитан! Что ты творишь?! — донеслось шипение в спину.
— Я иду к вам без оружия, я хочу с вами лишь поговорить, — громко отчеканила Лена, показывая, что в руках ничего кроме платка нет.
Тихо было, так тихо, что опять можно было услышать, как надрывается соловей.
Лена заглянула в арку и ничего со света в темноте не разобрала. Слезла, не переставая чеканить спокойным, доброжелательным тоном:
— Ваше сопротивление бесполезно, нас много, завалы окружены. Вы все погибнете. Но зачем вам умирать? Война закончилась, нужно возвращаться домой, к матерям. Они ждут вас. Я могу помочь.
И замерла у стены ниже арки, увидев, наконец, тех, кто шороху в округе навел.
У стены напротив, метрах в десяти на россыпи камней стояли мальчишки от восьми до четырнадцати лет и держали наизготовку автоматы. Один совсем ребенок, лопоухий, рыжий, глаза такие, словно сейчас расплачется. Самый старший, долговязый и нескладный, был ранен в ногу. Отставил ее, выказывая перевязку сделанную кое-как, кулаки сжал, глядя на Лену как гремучая змея: холодно и подозрительно.
— Вам нужна помощь. Опустите оружие, бросьте его и идите, вас не тронут.
— Ты немка, — спросил большеглазый, рыжий как солнышко парень лет двенадцати.
— Нет. Но я помогаю таким как вы жить. Хватит смертей. Оставьте оружие и идите домой, к своим матерям, сестрам, подружкам. Не огорчайте близких. Война закончилась для всех, но кому-то нужно возрождать Германию. Ради вашей страны, ради ваших матерей, предлагаю вам сдать оружие и выбрать жизнь.
— Ложь. Нас расстреляют, как только мы выйдем, — процедил длинновязый. Лена поняла, что он у них главарь. Хорошо, что он был без оружия, иначе просто дал очередь в парламентера и, все закончилось бы.
— Кому вы нужны, — изобразила мягкий, почти материнский укор.
Самый младший вдруг откинул автомат к стене. Потом второй мальчишка под ноги свое оружие кинул.
— Не слушайте ее! Они убьют нас! Вы слепцы! Альфреда уже нет — тот русский, что его убил, тоже был разговорчив! — зашипел старший. В глазах его товарищей появились сомнения. Лена насторожилась — очень упоминание о разговорчивом русском не понравился, и тишина в подвале. Неужели эти мальчишки все отделение положили? А она с ними переговоры ведет?
— Вы хотите себе участи Альфреда? Я не собираюсь вас уговаривать, но видя как вы молоды, испытываю естественное желание помочь вам не губить свои и чужие жизни. Поймите, у вас нет шансов выбраться. Один выстрел и весь подвал сравняют с землей, а вместе с ним вас. Если вы проявите благоразумие и сдадитесь, вы будите жить, — отчеканила Лена, сменив тон. Пацаны должны понять, что нужно торопиться с выбором между жизнью и смертью. Второго шанса не будет.
Один отшатнулся от стены и снял лямку автомата с плеча, выпустил его из рук, исподлобья глядя на Лену. Его сосед откинул оружие более резко и решительно.
— Вы предаете свою страну, предаете фюрера, — процедил угрожающе их командир.
И тут послышались приближающиеся шаги, в проем слева выглянул Шатров, заметив, что происходит. Лена руку ему выставила: тихо.
И в тот же момент долговязый мальчишка раскрыл кулак. С ладони скатилась граната и хлопнулась на камни.
— Ложись!! — успела крикнуть всем девушка, рванула, чтобы прикрыть собой мальчишек, но только шаг успела сделать. Шатров отпрянул обратно в катакомбы, туда же успели нырнуть двое пацанов и грохнуло, оглушая до звона в ушах. Что-то ударило и отнесло Лену к стене у арки.
"Глупо", — подумала капитан, чувствуя дурноту и тяжесть во всем теле. Сползла на камни.
Она не слышала трескотни боя. Не видела, как в проем нырнул Маликов, не слышала, как закричал, увидев ее, не чувствовала, как подхватил.
— Осторожно братцы, осторожно! — умолял Валера, пока вытаскивали капитана. Тарасов рвал упаковку на бинтах, начал перевязывать голову, а кровь не останавливалась, лилась и лилась, пропитывая бинты быстрее, чем они накладывались.
— Глупо-то как…
— На хрена полезла, нашла, кого жалеть, выродков гитлеровских…
— Баба, чего ты хочешь. Они все жалостливые…
— В госпиталь надо!
— Шатров как?
— Зацепило, мал-мал…
Грохнуло в подвале.
— Звиздец уродам!
— Мальчишки…
— Плевать я хотел! Фашисты!
— Ты не умирай, слышишь, Лена? Не умирай!
— Валера, рану зажми, кровь остановить не могу!…
— Машину давайте! В госпиталь надо! Врача…
В двенадцать дня Банга узнал, что капитан Санина тяжело ранена и доставлена в госпиталь под Хафельбергом. Еще через сутки — что она нуждается в срочной операции, и тут же дал распоряжение перевести ее в госпиталь в Берлине, где были немецкие врачи да и оснащение много лучше.
Лена так и не пришла в сознание ни до операции, не после. Возникло опасение развития комы.
В это время Николай терял последнюю почву под ногами. Его демобилизировали по ранению, отказав в дальнейшем прохождении службы. Он ругался, он уверял, что здоров как бык, донельзя раздраженный таким поворотом событий, но его не послушали — выдали на руки документы и прикрепительный на работу в органы внутренних дел одного из районов Москвы.
Службу в армии он понимал, но службу в милиции, да еще начальником неизвестной ему структуры, пусть и близкой по организации — нет. И весь вечер пил с горя с Семеновским и Мишкой. Война, ставшая для него нормой жизни закончилась, а с ней закончился понятный уклад, понятное будущее, и кажется, кончился он сам.
Его провожали всем полком, но от этого было только хуже. Все его друзья, все понятное ему оставалось здесь, а он уезжал туда, на гражданку, о которой если что и знал, то абсолютно забыл за эти годы. Четыре года прошли, как четыре жизни, и сейчас он должен был начать пятую.
— Не психуй! — хлопнул по столу Семеновский.
— Я боевой офицер!!
— А я кто, по-твоему, красная девица?!… Сядь, Коля, — вздохнул.
Мишка, что расстроено сопел, переваривая неприятную новость, молча налил всем водки в кружки, и выпил свою порцию, не дожидаясь начальства.
Николай залпом влил в горло горючее и стукнул со злости кулаком в стол.
— Все, успокойся, — спокойно и размеренно выпил налитое замполит. Закусил и выдал:
— Мое мнение — все верно.
Николай только закурил и чуть дымом от слов друга не подавился:
— Что правильно?!
— Ты не ори! — поморщился. — Ты глянь на себя, разговаривать вообще разучился, орешь да цедишь. А правильно, что комиссовали. Жизнь тебе налаживать надо, в себя приходить, а то как еж, одни колючки. Домой вернешься, сестренку обнимешь. Ей одной поди несладко.
— Я! Боевой! Офицер! Я с этим полком почти три года в одних окопах!!…
— Не ори, новости прямо, — поморщился мужчина. — Меня б кто домой отправил, я б полетел, хоть и не ждет никто. Хватит воевать, Коля, мирную жизнь нужно налаживать, сестру тебе поднимать. Женишься…
Санин чуть стол не расколол, грохнув по нему кулаком и, налил себе еще водки полную кружку. Выхлебал как воду и скривился — тошно до зубной боли! Как он жить без армии будет? У него же колоссальный опыт, а его на свалку, как старика, как ненужный элемент. А ему тридцать только будет, в самой силе! Сколько бы он еще сделал?!