Канта спустился из своего убежища, и они вместе с женоубийцей загородили выбитое окно перевернутым столом.
— Что вы делаете? — воскликнул Канта, когда Антикас зажег несколько ламп.
— Демоны не могут войти сюда, поэтому можно посидеть и при свете. — Антикас, позвав с собой священника, снова сел за стол. — Мне нужно добраться до моего коня, пока не рассвело. Знаешь ты какие-нибудь заклинания, чтобы помочь мне?
— Нет. Магия не входит в область моих познаний.
— Что же тогда в нее входит?
— Я целитель.
Антикас выругался, подумал некоторое время и сказал:
— Ты говоришь, что это место священно. Почему?
— Я ведь сказал — здесь было древнее святилище.
— Да-да. Но почему оно остается священным? Здесь действуют какие-то чары?
— О да! Многочисленные чары, заключенные в камне стен и дереве стропил.
— А если перенести древний алтарь в другое место, оно тоже будет священным?
— Думаю, что да.
— Пойдем со мной. — Антикас взял со стены одну из ламп, и они со священником спустились в подвал. Там было холодно, и им пришлось пробираться между бочками с пивом, вином и брагой. — Где он, этот алтарь?
— Вот. — Священник указал на камень высотой около трех футов, где было вырезано полустершееся изображение быка. Каменные руки, изваянные с обеих его сторон, тоже сильно обветшали. Каждая из рук держала полумесяц.
Антикас, передав лампу священнику, сходил наверх за топором одержимого и вернулся в подвал.
— Что ты хочешь делать? — испугался священник.
Антикас, пару раз ударив обухом, отколол кусок камня с кулак величиною.
— Ты говоришь, что чары содержатся в камне — может быть, он охранит меня от демонов.
— Не уверен. Это лишь малая частица святыни.
— Делать нечего, священник, придется попытаться. Королева теперь в горах, и ее защищает всего четверо человек.
— По-твоему, пятый как-то изменит положение?
— Антикас Кариос способен изменить любое положение, священник.
С камнем за пазухой он поднялся в таверну и через разбитую ставню выглянул на улицу. Там было тихо. Во рту у него пересохло, сердце стучало часто. Он не боялся никого из живых, но мысль о караулящих снаружи демонах наводила на него страх. Он приготовился отодвинуть стол, и Канта взмолился:
— Не надо! Не ходите туда! — Внутренний голос говорил Антикасу то же самое.
— Я должен. — Он отшвырнул стол и взобрался на подоконник.
Свежий ночной ветер овеял его, и он соскочил наземь. Оставшиеся в таверне торопливо вернули стол на место. Антикас перебежал через улицу в переулок. Не пройдя и ста шагов, он подвергся нападению. Вокруг сильно похолодало, ветер жужжал в ушах все громче и громче, словно рой рассерженных ос. Голову наполнила боль, а камень под камзолом сделался теплым. Антикас споткнулся и чуть не упал. Холод сковывал мозг. Шепот в ушах звучал на чужом для него языке, и все же он понимал его.
«Сдавайся! — шипели голоса. — Сдавайся! Сдавайся!»
Антикас повалился на колени. Ударившись о булыжник, он испытал сильную боль, и она отвлекла его от звучащих в голове воплей. Он сосредоточился на этой боли и на тепле, которое шло от камня.
Ему хотелось бороться с наседающими на него врагами, кричать и буйствовать, но более глубокий инстинкт побуждал его сохранять спокойствие. Море голосов захлестывало его, и ему казалось, что он сливается с ними воедино, разделяя жажду крови, боли и смерти.
— Нет, — сказал он вслух. — Я… — «Кто же я?» — подумал он в панике. Десятки имен, выкрикиваемых голосами, мелькали у него в голове. — Я… Антикас Кариос. Я АНТИКАС КАРИОС! — Снова и снова, как заклинание, повторял он свое имя. Голоса заверещали еще пуще, но вскоре утихли и превратились в смутное далекое эхо.
Антикас поднялся на ноги и побежал. Теперь он стал слышать человеческие голоса — то справа, то слева, то впереди.
Демоны, не сумев его одолеть, пустили в дело послушных им людей, чтобы отрезать ему дорогу.
Антикас, приостановившись, огляделся по сторонам. Слева от него находилась высокая стена с чугунными воротами. Он взобрался по ним, перелез на стену и оказался футах в пятнадцати над землей. По ограде он добрался до увитой плющом стены дома и полез вверх по вьющимся стеблям. На улице под ним уже собралась толпа, осыпавшая его проклятиями. Пущенный кем-то молот стукнулся о стену рядом с его головой. Антикас продолжал карабкаться. Кусок подгнившего дерева выскользнул из-под ноги, но он удержался и выбрался на плоскую крышу. Услышав скрип ворот, он взглянул вниз — несколько человек уже лезли следом за ним.
Крышу освещала луна. Антикас обнаружил чердачную дверь и проник в дом, но внизу по лестнице уже грохотали сапоги. Выругавшись, он повернул назад и добежал до края крыш.
Футах в шестидесяти под ним проходил узкий переулок. Антикас прикинул расстояние до противоположной крыши — десять футов, не меньше. Сам по себе прыжок не представлял для него затруднений, но крышу ограждал низкий парапет.
Отойдя назад, он разбежался, оттолкнулся левой ногой от парапета и полетел через переулок. На один страшный миг ему показалось, что он неверно рассчитал прыжок, но сразу вслед за этим он упал на крышу дома напротив и покатился по ней. Рукоять сабли впилась ему в бок, содрав кожу. Он снова выругался и достал саблю из ножен. Золоченый эфес погнулся, но это не мешало пользоваться клинком.
Чердачная дверца открылась, оттуда выскочили трое. Сабля Антикаса рассекла горло первому. Второго офицер пнул в коленную чашечку, сбив его с ног, третий умер с пронзенным саблей сердцем. Антикас подбежал к двери и прислушался. На лестнице было тихо. Он спустился и оказался в узком коридоре. Лампы здесь не горели, и он шел на ощупь. Наткнувшись в темноте на другую лестницу, он сошел на первый этаж, где в занавешенное окно проникал лунный свет. Антикас открыл окно и с десятифутовой высоты спрыгнул в сад.
Здесь высота ограды составляла не более восьми футов. Антикас вложил саблю в ножны, подпрыгнул, ухватился за гребень стены и подтянулся. Улица внизу была пуста.
Он бесшумно спрыгнул на булыжник и побежал дальше.
На Королевский проезд из всех переулков с криками и воем валила толпа. Антикас перебежал через улицу к дворцовым воротам. Часовые около них стояли, как статуи, не проявляя никакой тревоги. Видя, что толпа сейчас настигнет его, Антикас повернулся к ней лицом.
Но перед самыми воротами одержимые остановились, молча глядя на него.
Часовые по-прежнему не шевелились. Антикас тяжело дышал, позабыв про саблю.
Толпа медленно отошла на другую сторону улицы.
— Почему они не нападают? — спросил Антикас одного из часовых.
Тот повернул к нему лицо с мертвыми глазами и отвисшей челюстью. Антикас попятился прочь.
Своего коня он нашел стоящим на коленях в стойле. Кто-то сменил на нем попону — прежняя была серая, а эта черная.
Когда Антикас вошел, попона зашевелилась, и десятки летучих мышей взмыли в воздух, задевая его крыльями по лицу.
Они поднялись вверх, разместившись на стропилах, и Антикас увидел, что конь мертв.
В гневе обнажив саблю, он направился во дворец. Священник сказал, что повелителя демонов убить нельзя, но он все-таки попытается, да помогут ему все боги на небесах.
Камень у него на груди снова потеплел, и тихий голос сказал ему на ухо:
— Не бросайся так легко своей жизнью, мой мальчик!
— Кто ты? — остановившись, прошептал Антикас.
— Убить его ты не сможешь, поверь мне. Младенец —вот что важнее всего. Спаси младенца.
— Я в ловушке. Если я выйду из дворца, толпа накинется на меня.
— Я охраню тебя, Антикас. За городом ты найдешьлошадей.
— Но кто же ты?
— Я Калижкан, виновник всего этого ужаса.
— Вряд ли я могу тебе доверять после такой рекомендации.
— Знаю, но надеюсь, что сила истины убедит тебя.
— Думается, что выбирать мне не из чего. Веди, колдун!
Повелитель демонов высоко во дворце воздел руки. Опьяневшие, объевшиеся энтукку бесцельно толклись над городом. Но повелитель высасывал из них силу, и они взвыли, снова ощутив голод.
Повелитель демонов отошел от кона и запел. В воздухе перед ним возникло мерцание, он медленно произнес семь заветных слов. Голубой свет ударил из пола в потолок, и пряный аромат наполнил комнату. На месте расписной стены явился вход в пещеру, а за ним — длинный туннель.
Оттуда шел слабый свет, и повелитель демонов простер руки навстречу ему. Черный дым хлынул из его пальцев. Огни в туннеле померкли, дым стал сгущаться, обретая форму.
Высокие воины в темной броне и шлемах с забралами ступили в комнату. Повелитель изрек еще одно резкое слово, и туннель закрылся.
— Добро пожаловать в мир плоти, братья.
— Хорошо опять почувствовать голод, — сказал один из воинов, снимая шлем. Под белыми волосами открылось широкое лицо с безгубым ртом и холодными серыми глазами.
— Хорошо опять почувствовать голод, — сказал один из воинов, снимая шлем. Под белыми волосами открылось широкое лицо с безгубым ртом и холодными серыми глазами.
— Угощайтесь же. — Повелитель демонов снова поднял руки. На этот раз из них заструился красный туман. Воин раскрыл рот, обнажив длинные загнутые клыки, и стал поглощать его. Остальные, сняв шлемы, последовали его примеру. По мере насыщения их бледные лица багровели, а серые глаза наливались густой краснотой.
— Довольно, брат мой, — сказал наконец первый. — Наслаждение слишком велико после столь долгого перерыва. — Он повалился на кушетку, вытянув длинные, одетые в броню руки и ноги.
— Долгое ожидание близится к концу, — опустив руки, сказал повелитель демонов. — Скоро наш час настанет.
Остальные воины молча заняли места на стульях и креслах.
— Чего ты потребуешь от нас, Анхарат?
— В горах, к югу отсюда, находится женщина, которая носит ребенка от Сканды. Он скоро родится, и вы должны принести его мне. Заклятие Троих следует завершить до прихода Кровавой Луны.
— Хорошо ли эту женщину охраняют?
— С ней восемь человек, но только четверо из них воины, а трое из этих четырех старики.
— При всем уважении к тебе, брат, для нас это унизительно. Мы здесь все Воители, и руки наши обагрены кровью тысяч. В свое время мы лакомились душами принцев.
— Я отнюдь не желал оскорблять креакинов, но если мы не получим этого младенца, то распростимся с надеждой еще на четыре тысячи лет. Вы предпочли бы, чтобы я доверил эту задачу энтукку?
— Ты мудр, Анхарат, а я сказал, не подумав. — Воин сжал руку в кулак. — Хорошо снова осязать свою плоть, и дышать воздухом, и есть. — Налитые кровью глаза оглядели фигуру Маликады. — Скоро ли ты сбросишь с себя эту гниющую оболочку? Вид ее оскорбляет взор.
— Когда жертвоприношение завершится. До той поры мне придется терпеть это гнусное обличье.
Воздух вокруг Анхарата замерцал, и многочисленные голоса, прошелестев что-то, смолкли.
— Как извращена человеческая натура! Я приказал своему офицеру отдыхать в его покоях, а он убегает из города с намерением спасти королеву и ее дитя. Насколько я понял, он побывал в некой таверне и поговорил с неким священником.
— Он знаком с магией, этот офицер?
— Не думаю.
— Почему ж тогда энтукку его не схватили?
— Таверна, в которой он был, защищена древними чарами, но это не столь важно. Он доставит вам некоторое удовольствие, поскольку бьется на мечах лучше всех в этой стране. Зовут его Антикас Кариос, и его еще никто не побеждал в единоборстве.
— Я убью его медленно, чтобы насладиться его ужасом в полной мере.
— Среди тех четверых есть еще один, с кем следует считаться — Ногуста. Он последний в роду Эмшараса.
Услышав это имя, воин сощурился, остальные тоже напряглись.
— Я отдал бы вечность за то, чтобы найти душу предателя Эмшараса. Я заставил бы ее страдать тысячу лет, и даже это не было бы достаточно суровой карой. Как вышло, что один из его потомков еще жив?
— Он носит на себе Последний Талисман. Некоторое время назад один мой приверженец натравил толпу на него и его семью. Ночь была славная, до краев полная ужасом, однако его в ту пору дома не оказалось. Я много раз пытался умертвить его, но Талисман его ограждает. Поэтому к нему следует относиться с осторожностью.
— Он — один из тех стариков, что охраняет женщину?
— Да.
— Не нравится мне это, Анхарат. Это не совпадение.
— Верно, не совпадение. Но разве то, что неприятель вынужден полагаться на трех жалких стариков, не обличает его слабости? Все его служители в этом городе убиты, кроме одного, его храмы покинуты, его воинство разгромлено. В этом мире он больше ничего не значит — и потому этот мир перейдет к нам еще до Кровавой Луны.
— Далеко ли до той таверны?
— Недалеко.
Воин встал и надел шлем.
— Тогда я пойду и полакомлюсь сердцем того священника.
— Чары сильны, — предупредил Анхарат. Воин в ответ засмеялся:
— Чары, способные отразить энтукку, для креакина — что пчелиные укусы. Сколько там еще человек?
— Только двое.
Воин сделал знак двум своим товарищам, и они поднялись.
— Молоко энтукку приятно на вкус, но человеческая плоть слаще.
Заднее колесо наткнулось на камень, и повозку тряхнуло, Коналин попытался подать усталых лошадей назад, но они не двинулись с места. Зубр, громко ругаясь, слез и ухватился за спицы.
— Подхлестни-ка их! — Коналин щелкнул кнутом, и кони рванули вперед. Зубр в тот же миг налег на колесо, и повозка переехала через камень. Силача, который растянулся в грязи, едва не задело.
Все женщины, кроме Аксианы, расхохотались, когда он встал с перемазанным лицом.
— Это не смешно! — рявкнул он.
— С моего места — так очень смешно, — возразила Ульменета.
Зубр опять ругнулся и пошел назад к Кебре, державшего под уздцы его коня.
— Дорога слишком узка, — сказал он, садясь в седло. — Мне сдается, мы сегодня и двенадцати миль не проехали, а лошади уже из сил выбились.
— Ногуста сказал, мы сменим их, как только выберемся на ровное место.
Зубр, по-прежнему недовольный, оглянулся на запасных коней, взятых у павших в схватке солдат.
— Это кавалерийские лошади. Они не созданы, чтобы ходить в упряжке, и легко устают. Погляди на них! Их загоняли еще до того, как они нам достались. Они тоже не потянут.
Кебра знал, что это правда. Лошади у них устали, и скоро придется дать им отдых.
— Ладно, поехали, — сказал он.
Повозка, преодолев наконец долгий подъем, выехала из леса. Далеко на юге виднелась сверкающая лента Мендеи, за ней возвышались горы, увенчанные облаками и снегом.
— Засветло нам до реки не добраться, — сказал Кебра,
— Я бы довез проклятущую колымагу быстрее, чем эти клячи.
— Что-то ты в неважном настроении сегодня.
— Все из-за паскудной лошади. Я вверх, а она вниз, я вниз, а она вверх. Играет на моей заднице, как на барабане.
На этот раз смехом залилась маленькая Суфия, повторяя:
— Задница, как барабан! Задница, как барабан!
Ульменета мягко пожурила ее, сама не сдержав улыбки.
— Ты бери вожжи, а я сяду на твоего коня, — предложил Коналин.
— По рукам! — радостно вскричал Зубр. — Видит Небо, наездник из меня аховый.
На дороге показался Дагориан.
— Еще миля, и станет пошире. Будет даже кусок мощеной дороги. Там, конечно, тоже все заросло, но авось несколько миль наверстаем.
— Ух, хорошо, — промолвил Зубр, усаживаясь на застланные одеялом козлы.
Кебра, заметив, что парню трудно достать до стремени, подал ему руку, но Коналин отверг его помощь и взгромоздился на коня сам. Кебра спешился и отладил стремена ему по росту.
— Ты раньше-то верхом ездил, парень?
— Нет, но я быстро все схватываю.
— Держись ляжками, а не икрами, и доверяй коню — он знает, что делает. Смотри на меня и учись. — Медленно спускаясь под гору, Кебра оглянулся. Коналин держал поводья на уровне груди. Они съехали вниз, и Кебра показал ему основы управления лошадью.
— Попробуем перейти на рысь, — сказал лучник. — Двигайся в такт с конем, иначе тебя постигнет участь Зубра, и твоя задница превратится в барабан. Поехали!
Коналин начал подскакивать, и его конь замедлил ход.
— Не натягивай поводья, парень. Этим ты подаешь коню знак остановиться.
— Ничего не выходит, — проворчал красный как рак Коналин. — Лучше сяду обратно на козлы.
— Сразу ничего не выходит, Коналин, а у тебя, между прочим, все прекрасно получается. Ты прирожденный наездник.
— Правда?
— Нужна только привычка. Давай-ка еще разок.
У Коналина разламывался хребет, но потом он вдруг поймал ритм, и езда превратилась в удовольствие. Солнце вышло из-за туч, и узел, в который скрутилось нутро Коналина, развязался. Он провел свою жизнь в нищих кварталах города и не знал, как прекрасны могут быть горы. Он скакал на резвом коне, овеваемый свежим ветром, и ощущал радость, которой никогда до сих пор не испытывал. Он ухмыльнулся Кебре, который ответил ему улыбкой, и всадники повернули назад.
— Теперь чуть быстрее, только недолго, потому что кони устали, — сказал Кебра.
Скачка назад к повозке стала для Коналина сплошным наслаждением. Он забыл о своих лохмотьях, о язвах на коже. Сегодняшний день преподнес ему подарок, который никто уже не мог у него отнять.
—Ты скачешь, как настоящий рыцарь! — сказала Фарис, когда он поравнялся с ней.
— Это так здорово! Похоже… похоже… — Он засмеялся. — Не знаю, на что это похоже, но здорово.
— К вечеру ты заговоришь по-другому, — умерил его восторги Зубр.
Дагориан сопровождал их около часа, а затем ускакал вперед, чтобы поискать место для лагеря.
Когда солнце начало опускаться за горы, их галопом догнал Ногуста.
— Погони пока не видно, но они приближаются, — сказал он Кебре.