– Вы рассказали мне какую-то совершенно невероятную байку о воскресшей из мертвых Пунш… Вы считаете это нормальным? – спросила я вахтера, глядя ему прямо в глаза. Я видела перед собой испуганного пьяницу, алкоголика, для которого выпивка в жизни заменяла саму жизнь, а потому с ним можно было легко договориться. – Я хоть и не Пунш и не знаю ваших вкусов, но так же попала в сложное положение, и мне тоже негде перекантоваться… Вы не могли бы и меня пустить хоть на время в свою каморку… Деньги у меня есть, и вы прямо сейчас сможете купить себе любую настойку, калиновую или клюквенную, причем не одну… А я подежурю здесь за вас, пока вы ходите в магазин. Ну как?
В моей руке появилась сотенная купюра, и вахтер, имени которого я не знала, просто затрясся, услышав мое предложение.
– Договорились… Если кто меня спросит, я в туалете, хорошо? – торопливо пробормотал он, схватил деньги и быстрым шагом направился к выходу.
Он ушел, а я открыла дверь его комнаты, примыкающей к стеклянной конторке, и увидела уже знакомый мне чемодан, тот самый, который сама же, по сути, и украла в свое время из бывшей квартиры Варнавы…
Мне понадобилось всего четверть часа, чтобы надеть на себя то самое желтое платье Пунш, в котором я была в день гибели цыгана и Кати с Розой, день, когда я совершенно фантастическим образом разбогатела на несколько сот тысяч долларов – на сумму, так и не пересчитанную мною и, возможно даже, куда большую, чем я предполагала.
Почему я остановила свой выбор именно на этом платье, ответить трудно. Возможно, потому, что мне вспомнились слова Пунш о том, что эти платья приносили ей удачу, мне же, в частности, удачу принесло именно желтое платье.
Стянув волосы в хвост и закрепив его на макушке, я дрожащими от волнения руками достала из сумочки помаду, тушь и сделала все возможное, чтобы мое лицо было ярче, выразительнее, пусть даже вульгарнее.
В чемодане я обнаружила и туфельки на шпильках, которые очень подходили к платью.
Я собиралась уже захлопнуть чемодан, как вдруг внимание мое привлек красный полиэтиленовый пакет с каким-то серым мехом внутри. Сгорая от любопытства, я открыла его, сунула пальцы внутрь и была очень удивлена, когда, зацепив нечто мягкое и пушистое, извлекла наружу клок шерсти, похожей на кроличью. В некоторых местах пух и шерстинки были склеены сгустками крови… В голову сразу же полезли мысли о черной магии, но, как ни пыталась я вспомнить, какое отношение может иметь кроличий или заячий пух к колдовству и прочим дьявольским штучкам, кроме сушеных лягушек, разрубленных птиц и куриных лапок, ничего не припоминалось…
Мне показалось, что я слышу шаги, а потому надо было срочно уходить. Не утруждая себя водворением шерсти обратно в пакет, я упрятала этот серый, в запекшейся крови пушистый комок куда-то в складки лежащего на поверхности чемодана черного бархатного платья, в освободившийся пакет торопливо сунула свою одежду и бросилась вон из комнаты.
Когда я выходила, мне казалось, что я – это не я, а Пунш. Платье, словно вторая кожа, очевидно, несло в себе ЕЕ энергетику…
Поскольку вахтера еще не было, я беспрепятственно прошла сквозь «вертушку» в глубь цирка, вдохнула в себя специфический запах конюшни, бросила взгляд на стоящих в аккуратных и чистых стойлах серых и белых лошадок и, толкнув впереди себя дверь, оказалась в маленьком открытом дворике, где увидела микроавтобус с привязанным к нему толстым злобным ротвейлером. Пес так рванул мне навстречу, что чуть не сорвался с поводка. Испугавшись, я кинулась обратно и, не помня себя от страха, взлетела по лестнице на второй этаж.
Какой-то рабочий в голубом комбинезоне, встретившийся мне на лестнице, показал, где находится гримерная Максимова.
Пройдя несколько метров по коридору и увидев ярко-розовую дверь, я остановилась и постучала в нее.
– Войдите! – услышала я и вошла.
Невероятно высокий худой человек лежал на диване и курил. В комнате и без того был спертый, тяжелый дух, настоянный на запахах пудры, какого-то дешевого одеколона и перегара, а тут еще и дым…
Я стояла в дверях и молча смотрела на Максимова, ожидая какой-нибудь реакции. Он вдруг вскочил, сел, затушил окурок, раздавив его на полу своим желтым огромным, явно клоунским башмаком, и произнес, будто отчитался:
– Я… все как договорились. Его автобус во дворе, видела? Он согласился, и я купил… Можешь забирать его хоть сейчас. Или принесу тебе сумку вниз, к Кузьмичу. Все-таки тяжесть…
Ничего не понимая, я лишь кивнула. Хотя в принципе, кое-что мне было ясно: некто, чей автобус стоял сейчас во дворе, продал Максимову для Пунш нечто тяжелое, умещающееся в сумке. Оставалось только выяснить, кто хозяин автобуса и какие у него дела с Пунш или с Максимовым. Кто хозяин, я узнала уже спустя минуту у Кузьмича, вахтера, после чего покинула пахнущий лошадками и смертью цирк…
Глава 17
Когда вышли все сроки, а машина с Мишей и Валентиной так и не вернулась, Смоленская решительно заявила:
– Все! Времени ждать у нас больше нет. Если мы сейчас не сделаем это, другой такой возможности может и не представиться… Валентина – человек взрослый, самостоятельный, возможно, она узнала нечто такое, что поможет нам впоследствии, хотя не исключено, что ее задержали… Тогда тем более нам нельзя медлить. Иван, возьмите на всякий случай пару лопат, и поедем. Пока еще светло…
Изольда, которая выкурила к этому времени почти полпачки сигарет, тоже кивнула в знак согласия.
– Хорошо, выходим. Документы все при мне… Кто знает, может, нам повезет и мы хотя бы узнаем, КТО ТАМ… Вот только Володю Желткова я не предупредила, не успела… Но даже если он сегодня не дежурит, я позвоню ему домой и уговорю его приехать на работу.
Иван, выслушав их, вышел из дома, вывел из гаража старенькую белую «Ниву», бросил за сиденье две лопаты, фонарь, моток веревки, инструменты и большой холщовый мешок.
– Поехали, – проронил он со вздохом. – Ну, бабоньки, у вас и работка…
На кладбище приехали в семь часов вечера. Изольда со свойственной ей решимостью сразу же позвонила в дверь дома, в котором жил со своей семьей кладбищенский сторож. Еще в машине она объяснила, что проще и легче договориться именно со сторожем, чем встречаться с кладбищенским начальством, тряся перед их носом бумагами – разрешением на вскрытие могилы… Сторож, он и есть сторож, с него взятки гладки. Ему можно будет даже заплатить за молчание. В случае же, если могила окажется фиктивной, тем более никому и ничего за это не будет, больше того – никто ничего и не узнает! Что касается вопроса, стоит ли показывать сторожу документы, то и это можно будет сделать для солидности, но только мельком, чтобы он так ничего и не понял.
…Дверь открылась, и на пороге появился невысокий коренастый мужичок с красным лицом и хитрыми заплывшими глазками.
Изольда сухо и коротко изложила ему суть просьбы: посодействовать во вскрытии могилы. Сунула ему под нос документы и, не дожидаясь ответа, направилась к машине, словно и мысли допустить не могла, что ей будет отказано.
И действительно, сторож почти побежал вслед за ней и, на ходу бормоча что-то про лопаты и рабочих, сказал ей, что их можно будет прихватить с другой стороны кладбища, где они жгут костер и пекут картошку.
Так, спустя несколько минут группа из шести человек: Иван, Изольда, Катя, сторож и два землекопа – уже стояла возле могилы Елены Пунш. Рабочие, два хмурых парня, которых оторвали от вечерней трапезы, состоящей из печеной картошки, луковицы и самогона, без труда открыли калитку оградки, сняли и вынесли на дорогу памятник и, взяв в руки по лопате, принялись копать.
Изольда со Смоленской отошли в сторону.
– Послушай, ну куда могла деться Валентина? – Изольда достала очередную сигарету и закурила. – Что это за девчонка такая?..
– Она могла встретить какого-нибудь приятеля… Она тоже живой человек, и у нее, кроме твоих проблем, есть еще и свои…
– Варнава! Я поняла, он мог вернуться! И как же это я сразу не догадалась!
При воспоминании о Варнаве она занервничала еще больше.
– Знаешь, Катя, я рассказала тебе про него, про Валентину, и ты сделала вид, что поняла меня, ведь так? Но я-то чувствую, что ты тоже в душе презираешь меня… Да, согласна, я поступила дурно, но я ведь женщина, хотя никто, ну просто никто не хочет этого замечать… Все видят во мне лишь машину! А он мне говорил такие слова, так меня обнимал… И еще – я знала, что это всего на одну ночь… Мне казалось, что все закончится раньше, что Валентина ничего не увидит и не услышит… Я свинья, конечно, я свинья…
Она заплакала.
– Не узнаю тебя, Изольда, но и завидую по-хорошему. Ко мне в постель что-то никто не рвется. Даже Миша Левин, с которым мы провели целую ночь вдвоем, беседуя о деле, никак не отреагировал на мое присутствие. А ведь он бабник…
Иван позвал их. И от его зова у Изольды подкосились ноги. Ей стало страшно.
Иван позвал их. И от его зова у Изольды подкосились ноги. Ей стало страшно.
– Ты говоришь, что не узнаешь меня, – прошептала она, клацая зубами, когда они с Катей подходили к вскрытой могиле, – да я и сама себя не узнаю…
– Успокойся… Неприятная процедура, конечно, но что поделаешь? Надо же когда-то добраться до истины, даже если для этого приходится вскрывать могилу…
Было еще достаточно светло, но Иван все же посветил вниз фонарем, и Изольда увидела крышку гроба.
– Ну вот и гроб, пожалуйста… Значит, могила все-таки не фиктивная, – тихо произнесла Смоленская, чтобы ее не услышали рабочие со сторожем. И добавила уже громко: – Копайте дальше, ребята…
Через некоторое время с помощью веревок и одного из рабочих, спустившегося в могилу, чтобы обвить гроб петлей, прах Елены Пунш был поднят наверх. Рабочих и сторожа попросили отойти в сторону, после чего Иван собственноручно отодрал крышку гроба, снял ее и отпрянул…
– Ничего не понимаю, – Смоленская, натянув на правую руку резиновую перчатку, потрогала нечто бесформенное, уложенное в несколько рядов вдоль гроба и напоминающее рыбьи кости, припорошенные чем-то коричневым, мерзким… – Что это? А это?
Она выудила из-под костей две истлевшие бурые книжицы и, присев, аккуратно разложила их на земле.
– Ребята, вы что-нибудь понимаете?
Но Изольда уже ничего не понимала – она отбежала за куст: ее рвало.
– Иван, – нервничая, крикнула Смоленская, – давайте сюда ваш мешок, сложим все это и отвезем вашему Желткову, может, он что скажет…
Странное содержимое гроба было аккуратно переложено в мешок, книги же, непонятно каким образом туда попавшие, Смоленская упаковала в полиэтиленовые пакеты и сама вместе с мешком донесла до машины.
Иван еще оставался некоторое время возле могилы, чтобы проследить за тем, как будет опущен на место уже пустой гроб. Рабочие должны были вновь засыпать его землей, установить на нем памятник, словом, решено было тщательнейшим образом замаскировать свое неожиданное вмешательство в кладбищенскую спокойную жизнь, чтобы проснувшийся наутро сторож, увидев могилу, подумал, что все это ему приснилось, что никто не приезжал вечером с какими-то документами на вскрытие и что никакого гроба он не видел…
Иван, взяв с рабочих слово помалкивать о случившемся, щедро с ними расплатился и, пожелав им спокойной ночи, вывел ослабевшую Изольду с кладбища.
– Это нервы, – сказал он, помогая ей сесть в машину, где уже ждала их, пристроившись рядом со своими находками, Смоленская.
В машине Иван дал Изольде фляжку со спиртом, после пары глотков которого она немного пришла в себя.
– Я хочу взглянуть на эти книги, – потребовала она, и Екатерина протянула ей одну из книг. – Жалко, что я без перчаток, а то бы непременно полистала…
Жесткая обложка довольно большой и толстой книги еще хранила на себе следы красно-черного рисунка, но, лишь приглядевшись пристальнее, Изольде удалось рассмотреть женский силуэт и даже несколько букв названия.
– Смотрите, последнее слово «платье»… – Понимая, что она рискует порвать полуистлевшую книгу, Изольда в нетерпении прямо через прозрачную пленку пакета попыталась раскрыть и заглянуть внутрь фолианта и была поражена, когда увидела рисунок, похожий на выкройку. – Что это, книга с выкройками? Кому же это в голову пришло похоронить книгу?
– Не книгу, а книги! – поправила ее Смоленская, пытавшаяся на заднем сиденье разглядеть еще один томик. – А у меня здесь ничего не видно, от сырости вся покрылась плесенью, да и обложка мягкая… Но я думаю, что эти книги оказались там не случайно… А рыбьи кости… Я заметила среди них и косточки побольше, похожие на кошачьи…
– Катя! Меня сейчас снова вырвет!..
– Все, молчу-молчу. Иван, ты везешь нас в морг?
– Я везу не вас, а ваши мешки, – мрачно откликнулся Иван, – вы еще слишком молоды для морга… Изольда, а ты точно уверена, что тебя там не схватят и что твой Желтков не выдаст тебя с потрохами?
– Как же он может меня выдать, если даже не знает, что я к нему еду… Главное, чтобы он оказался на месте. Если же нет, то придется останавливаться возле телефона-автомата и звонить ему домой… Что-то я вся дрожу…
– А ты не дрожи, я пойду первая и поговорю с ним. Вот только не уверена, что он сможет нам помочь – кости-то не человеческие; а что, если и он не сумеет определить, кого похоронили в этом гробу… Брр… Ну и в историю я с вами вляпалась. Думала, что увижу прах женщины, а здесь – черт-те что!
Машина остановилась в двух шагах от центральных ворот клинического городка, где и находился морг…
Смоленская скрылась за дверью печального заведения и появилась спустя пару минут довольная, с выставленным вперед большим пальцем правой руки, что означало: порядок!
– Пошли, Изольда, твой Желтков там и ждет тебя. Ты бы видела, как он обрадовался, услышав, что ты здесь… А ты, Иван, подожди нас в машине, хорошо? Если что, посигналишь… Хотя… тогда будет уже поздно, разве что нам с Изольдой придется раздеться и лечь на столы, притворившись трупами…
– Ну и юмор у вас, Екатерина Ивановна, – покачал головой Иван и перекрестил их, благословляя: – С богом!
В прохладном коридоре их встретил Желтков. Увидев Изольду, он обнял ее:
– Я ждал тебя, знал, что ты так просто не сдашься…
– Они приходили по мою душу? – спросила Изольда.
– Нет, не приходили, но звонили и предупреждали, что как только объявишься, чтобы немедленно сообщил, ведь у тебя на руках разрешение на эксгумацию трупа, так? И где же ваш труп?
Они уже вошли в просторный, залитый бледным светом зал, и Смоленская, подняв мешок, спросила:
– Куда ВСЕ ЭТО выложить?
Даже циничный Желтков удивился тому, каким обыденным тоном это было произнесено.
– А вы ничего… того… москвичи… крутые… Вот сюда вываливайте… А тут что, расчлененное тело?
– Это дракон какой-то, который и съел тело…
С этими словами Смоленская вывалила из мешка его содержимое и отошла, предоставив Володе самому хорошенько все рассмотреть.
И уже через минуту услышала захлебывающийся голос Желткова:
– Ну все! Конечно! Я так и думал! Но никому не говорил, потому что все посчитали бы меня за идиота! А ведь это же он, он, и я знал, догадывался, каким образом был убит Блюмер! Вот это да! Да вы себе даже представить не можете, что это за находка! Где вы его нашли?
– В гробу, – у Изольды даже волосы на голове зашевелились. – Но кто это, о ком ты говоришь?
– А это, внутри у него, видите кто? Нет? Вот здесь фрагменты шерсти, серой шерсти… Да уж, кто бы мог подумать… – Желтков в сильнейшем волнении принялся зачем-то растирать свои уши.
– Катя, по-моему, Желтков спятил, – пожала плечами Изольда. – Жаль, что мы спирт оставили в машине… Я чувствую, что мы сейчас услышим нечто жуткое…
– Спирт? Да бог с ним! – очнулся радостный и возбужденный Желтков, теперь уже энергично потирая руки и весь трясясь от предвкушения чего-то приятного. – У меня водочка есть, вы как, не побрезгуете?
– Если ты не перегнал ее из какого-нибудь жмурика, то не побрезгуем, – ответила Изольда и снова почувствовала прилив тошноты.
* * *В стеклянной конторке служебного входа сильно пахло клюквой и пирожками с мясом – это устроил себе праздник живота мой вахтер Кузьмич, который, увидев меня, широко улыбнулся, показывая гнилые зубы и взглядом приглашая меня последовать его примеру и попробовать клюквенной настойки, две бутылки которой стояли прямо на столе, на виду у всех.
Странно, но никого в холле я так ни разу и не увидела, словно все вымерли. И лишь лошадки, славные чистенькие лошадки, били копытами землю и фыркали, напоминая этими звуками и крепким запахом навоза, что я пока еще находилась именно в цирке, а не в сумасшедшем доме.
Пора было возвращаться в лес, к Ивану, Изольде и Смоленской, чтобы рассказать им все, что мне стало известно за этот безумный, богатый на события и впечатления день.
Но перед тем, как вернуться к моему дому, где меня наверняка поджидала машина с водителем по имени Миша, я все же рискнула взять такси и доехать до адвокатской конторы, в которой трудился Константин Галицкий – на сегодняшний день доверенное лицо Варнавы.
Понимая, что уже поздно и ни один уважающий себя адвокат не станет так долго засиживаться на работе, когда у него есть возможность провести вечер в более комфортной обстановке, я тем не менее надеялась на чудо. И, как выяснилось, не зря.
Уборщица, встретив меня на лестнице, сначала довольно грубо заметила мне, что уже поздно и никого нет, но, когда я спросила ее, не оставили ли Галицкий или Мещанинов записку для Хлудневой, она, встрепенувшись, что-то промычала и исчезла в одном из кабинетов. Вернулась она с конвертом и, попросив предъявить какой-нибудь документ, удостоверяющий личность, довольно долго изучала фотографию на моем паспорте, и только после этого вручила конверт мне. На конверте зелеными чернилами было выведено: «Хлудневым – Валентине или Изольде».