— В противном случае, — продолжал я, — берите с собой вооруженный эскорт, поскольку сами вы отказываетесь носить оружие. Вот и все, что я должен сказать. Если вас это не устраивает, я уеду и предоставлю в ваше распоряжение другого гида. Во всяком случае, Лоурел полагал, что так я и сделаю. Слово за вами.
— Лоурел действительно так сказал?
— Да.
— Поразительно… Ну конечно, да. Я буду выполнять ваши требования. Я вижу, что это благоразумно.
— Вот и отлично. Вы вроде бы хотели в полдень снова посетить Долину Цариц. Рамзес возьмет вас. Сам я что-то не очень настроен. Отбываем завтра утром в десять. Будьте готовы.
И я пошел прочь, ожидая, что он что-нибудь скажет, хотя бы одно слово. Но веганец промолчал.
К счастью для тех, кто выжил, и для тех, кто еще не родился, Шотландия мало пострадала во время Трех Дней. Я достал из морозильника коробку со льдом, а из палатки, где мы ели, бутылку содовой. Включил вентилятор возле койки, открыл маленькую бутылочку виски из своих личных запасов и провел остаток дня в размышлении по поводу нашей суеты сует.
Поздно вечером, окончательно протрезвев и кое-как перекусив, я взял оружие и вышел подышать свежим воздухом. Приблизившись к восточной стороне периметра электрооповещения, я услышал какие-то голоса, поэтому сел в темноте, прислонившись спиной к довольно большому камню, и прислушался. Я узнал вибрирующие диминуэндо голоса Миштиго, и мне захотелось услышать, о чем он говорит.
Однако слов было не разобрать. Собеседники находились далековато, а акустика пустыни — не самая лучшая в мире. Я сидел, напрягши ту часть себя, которая слушала, и случилось то, что бывало и раньше.
Я сидел на одеяле возле Эллен, обняв рукой ее за плечи. Своей голубой рукой…
Видение исчезло, поскольку я с содроганием отмел возможность побыть веганцем, пусть даже в состоянии телепатического исполнения желаний, и я снова оказался возле своего камня.
Однако мне было одиноко, а Эллен показалась мягче, чем камень, а меня по-прежнему разбирало любопытство. Так что я опять оказался там, задрав при этом голову.
— …отсюда мне не видно, — говорил я. — Но Вега является звездой первой величины, расположенной в том самом месте, которое ваши люди называют созвездием Лиры.
— А как там на Тайлере? — спросила Эллен. Последовала долгая пауза.
— Зачастую людям не под силу вообразить то, что представляется наиболее существенным. Как передать лицу, с которым вы говорите, информацию, которую он органически неспособен воспринять, — вот в чем проблема. Тайлер не похож на эти места. Там нет пустынь. Весь мир покрыт зеленью. Хотя… Позвольте мне цветок из ваших волос. Взгляните. Что вы видите?
— Красивый белый цветок. Потому я и сорвала его и воткнула в волосы.
— Но это вовсе не просто красивый белый цветок. Во всяком случае, для меня. Ваши глаза воспринимают свет на длине волны от 4000 до 7200 ангстрем. Глаз же веганцев видит как бы глубже — ультрафиолетовые лучи на волне примерно до 3000. Мы не видим то, что вы относите к «красному», однако в этом «белом» цветке я вижу два цвета, для которых в вашем языке нет слов. Мое тело покрыто узорами, которых вам не разглядеть, но они примерно такие же, как у остальных членов моей семьи, так что любой веганец, знакомый со Штиго-генами, может с первого взгляда назвать мою семью и место, где мы живем. Некоторые наши картины выглядят слишком кричащими для землян или даже кажутся одноцветными — обычно голубыми, — поскольку оттенков земляне не видят. Наша музыка по преимуществу воспринимается вами как паузы тишины, хотя на самом деле это не паузы, а мелодия. Наши города чисты и рационально расположены. Они собирают дневной свет и излучают его в ночное время. Движение в них медленное, а звуки приятны. Для меня это значит многое, но я не знаю, как все это описать человеку.
— Почему? Ведь люди — я имею в виду землян — живут в ваших мирах…
— Но на самом-то деле они видят, слышат или чувствуют эти миры совсем не так, как мы. Между нами пропасть — мы это признаем и понимаем, но нам ее не преодолеть. Вот почему я не могу вам рассказать о планете Тайлер. Для вас этот мир оказался бы не таким, каков он для меня.
— Однако я хотела бы его повидать. Очень. Думаю, я даже хотела бы там жить.
— Не уверен, что вы были бы там счастливы.
— Почему не уверены?
— Потому что эмигрант есть эмигрант, если только он не веганец. Здесь вы далеко не из низшей касты. Я знаю, что вы не употребляете этот термин, но это именно то, что я хочу сказать. На этой планете сотрудники Конторы и члены их семей принадлежат к высшей касте. Затем идут богатые люди, не входящие в штат, затем те, кто работает на богатых, а за ними — те, кто живет за счет обработки земли; и на самом дне пребывают те несчастные создания, что живут в Бывших местах. Здесь вы наверху. На Тайлере же вы будете на дне.
— Почему только так, а не иначе? — спросила она.
— Потому что для вас этот цветок — белый, — ответил я, возвращая его ей.
Последовало долгое молчание. Ветерок был довольно прохладным.
— Во всяком случае, я счастлива, что вы сюда приехали, — сказала она.
— Это интересное место.
— Рада, что оно вам нравится.
— Человек по имени Конрад действительно ваш любовник?
Я даже покачнулся от неожиданного вопроса.
— Это не вашего голубого ума дело, — сказала Эллен, — но если хотите знать, то — да.
— Понимаю почему, — сказал он, и мне стало не по себе, будто я подглядывал за собой со стороны, или же — если уж вдаваться в оттенки — будто я подглядывал, как я подглядываю.
— Так почему? — спросила она.
— Потому что вам нужно что-то странное, сильное, экзотическое. Потому что для вас счастье там, где вас нет и где вы — не вы.
— Неправда… А может быть, и так. Да, однажды он что-то такое мне говорил. Возможно, что правда.
В тот момент мне стало ее очень жалко. Мне захотелось ее как-то утешить, и инстинктивно я потянулся к ней и взял ее руку. Только это Миштиго потянулся и взял, хотя и не собирался. Из-за меня.
Я вдруг струсил.
Впрочем, как и он.
Я это чувствовал. Я почувствовал, что он почувствовал присутствие постороннего в себе, и все поплыло передо мной, будто я был сильно пьян. Мне тут же захотелось улизнуть, и я снова оказался возле своего камня, но это после, а до того она еще успела уронить цветок, и я услышал, как она сказала: «Бери меня».
«Черт ее подери, эту псевдотелепатию по исполнению желаний! — подумал я. — В один прекрасный день может оказаться, что все это не псевдо, а всерьез».
Я-то ведь видел два цвета в том цветке, цвета, для которых у меня не было слов…
Я пошел обратно к лагерю. Не останавливаясь, миновал его. Дошел до другой стороны периметра электрооповещения, сел на землю и закурил. Ночь была прохладна, ночь была темна.
Только я выкурил две сигареты, как позади раздался голос. Я не обернулся.
— В доме великом и в доме огня, в великий день, когда расчислены все дни и годы, о, верни мне имя мое, — произнес голос.
— Браво, — произнес я мягко. — Цитата к месту. Узнаю Книгу Мертвых, которую треплют почем зря.
— Я пользовала ее не почем зря, а наоборот, — к месту, ты сам это сказал.
— Тем лучше для тебя.
— О, в тот великий день, когда расчислены все дни и годы, если тебе вернут имя твое, как тебя будут величать?
— Не вернут. Я собираюсь задержаться. И что в имени тебе моем?
— Смотря в каком. Если, например, «Карагиозис»…
— Попробуй сесть так, чтобы я тебя видел. Не люблю, когда стоят за спиной.
— Сажусь. Ну так?
— «Ну так» что?
— Например, «Карагиозис».
— А я-то при чем?
— При том, что это кое-что значит. Во всяком случае, значило когда-то.
— Карагиозис был персонажем в старом греческом театре теней, что-то вроде Панча в европейских кукольных представлениях «Панч и Джуди». Он был недотепа и шут.
— Он был греком и далеко не глуп.
— Ха! Неряха и трус.
— Но также и храбрец. Обаяшка. Сама жизнь грубого помола. А чувство юмора!.. Готов разнести на куски даже пирамиду. Также и силач, когда захочет.
— Где он сейчас?
— Хотела бы знать.
— Почему же вопрос ко мне?
— Потому что так тебя назвал Хасан в ту ночь, когда ты дрался с големом.
— А… понятно. Ну, это что-то вроде бранного слова, общее обозначение, синоним дурака, уменьшительное имя — как если бы я называл тебя «Рыжик»… И коль скоро об этом речь, интересно бы знать, как все-таки ты выглядишь в глазах Миштиго? Ты знаешь, что веганцы не воспринимают цвет твоих волос?
— Мне абсолютно безразлично, как я для них выгляжу. Как ты выглядишь — вот что интересно.
Полагаю, что у Миштиго на тебя довольно толстое досье. Что-то он говорил насчет того, что тебе несколько сот лет.
— Сильно преувеличено, чуть ли не вдвое. Однако ты вроде довольно много знаешь. А как насчет твоего досье на Миштиго, оно толстое?
— Пока не очень.
— Похоже, ты ненавидишь его больше, чем кого бы то ни было. Это так?
— Так.
— Почему?
— Он веганец.
— И что с того?
— Я ненавижу веганцев, вот и все.
— Нет, что-то еще.
— Верно… Ты знаешь, что ты силач?
— Знаю.
— По правде говоря, ты самый сильный из человеческих существ, с которыми я только встречалась. Безусловно, достаточно сильный, чтобы сломать шею летуче-паучьей мыши, затем упасть в воды бухты в Пирее, выплыть на берег и позавтракать.
— Странный ты выбрала пример.
— Не очень уж странный. Ну так как?
— Что?
— Я хочу знать, мне это нужно.
— Сожалею.
— Одного слова «сожалею» маловато. Добавь еще какое-нибудь.
— Добавить нечего.
— Неправда. Нам нужен Карагиозис.
— Кому это «нам»?
— Редполу. Мне.
— Что, снова?
— Хасан древен, но не как само время, а лишь вполовину его. Карагиозис древнее. Хасан знал его. Он помнит, он назвал тебя «Карагиозис». Это ты Карагиозис — тот, кто убивает, кто защищает Землю. Ты нам нужен. Очень. Армагеддон уже пришел — и не с мечом, а с чековой книжкой. Веганец должен умереть. Альтернативы нет. Помоги нам покончить с ним.
— Что вы хотите от меня?
— Не мешай Хасану уничтожить его.
— Нет.
— Почему нет? Кто он для тебя?
— Вообще-то никто. По правде сказать, мне он очень не нравится. Но кто он для вас?
— Несущий гибель.
— Но тогда скажи мне, как и почему, и, может, мой ответ тебя больше устроит.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что не знаю.
— Тогда спокойной ночи. И все.
— Подожди! Я действительно не знаю — но так передали с Тайлера, из тамошней агентуры Редпола: он должен умереть. Его книга — вовсе не книга, и дело не в нем, а в тех, кто за его спиной. Я не знаю, что все это значит, но наши резиденты прежде никогда не обманывали. Ты жил на Тайлере, ты жил на Бакабе и в доброй дюжине других миров. Ты Карагиозис. Ты знаешь, что наши резиденты никогда не врут, потому что это ты, Карагиозис, собственными руками создавал шпионскую сеть. А теперь ты получаешь от них информацию и пренебрегаешь ею. Я передаю тебе их слова: он должен умереть. Он воплощает собой конец всему, за что мы боремся. Они говорят, что он инспектор, которого нельзя допускать до инспекции. Принцип тебе известен. Деньги против Земли. И еще большая эксплуатация со стороны веганцев. Вот главное, а детали они не передали.
— Сожалею. Я обязался его охранять. Если бы ты назвала весомую причину, я, может, дал бы более весомый ответ… Хасан же пытался меня убить.
— Ему велели только остановить тебя, вывести из строя, чтобы мы могли уничтожить веганца.
— Нет, все это не то, не то. Не принимаю. Иди своей дорогой. Обещаю немедля все забыть.
— Нет, ты должен помочь нам. Что для Карагиозиса жизнь одного веганца?
— Я не буду поддерживать идею его убийства без весомой и справедливой на то причины. Пока же ты ничего мне не доказала.
— Это все, что у меня есть.
— Тогда спокойной ночи.
— Нет. У тебя два профиля. Справа ты полубог, а слева ты дьявол. Один из них нам поможет, должен помочь. Мне все равно, кто именно.
— Не пытайся причинить зло веганцу. Мы о нем позаботимся.
Так мы там и сидели. Она взяла у меня сигарету, мы сидели и курили.
— …Не могу, — сказала она, помолчав. — Не могу тебя ненавидеть. Хотя это так просто.
Я не ответил.
— Я много раз видела, как ты важно расхаживаешь в своем Черном Костюме, пьешь ром, будто воду, корчишь из себя знатока, кичишься своей силой… Ты ведь вкладываешься во всё, что только движется, не так ли?
— За исключением шмелей и рыжих муравьев.
— Может, у тебя есть какой-нибудь капитальный план, о котором нам неизвестно? Тогда скажи нам, и мы поможем тебе его осуществить.
— Это тебе пришло в голову, что я Карагиозис. Я уже объяснил, почему Хасан назвал меня этим именем. Фил знал Карагиозиса, а ты знаешь Фила. Он что-нибудь когда-нибудь говорил об этом?
— Ты сам понимаешь, что нет. Он твой друг, и он бы не стал злоупотреблять твоим доверием.
— Есть еще какие-нибудь признаки идентичности, кроме случайно оброненного Хасаном слова?
— Описания внешности Карагиозиса не существует. Ты был предусмотрителен.
— Вот и прекрасно. Иди и не мешай мне.
— Нет, пожалуйста.
— Хасан пытался меня убить.
— Да. Должно быть, он подумал, что легче тебя убить, чем временно убрать с дороги. Все-таки он знает тебя лучше, чем мы.
— Тогда почему он спас меня сегодня от боадила, заодно с Миштиго?
— Я бы не хотела говорить.
— Хорошо, я не спрашивал.
— Нет, я скажу. Ассагай — это было единственное, что оказалось у него под рукой. Хасан еще недостаточно им овладел. Он целился не в боадила.
— О…
— Но также и не в тебя. Эта тварь слишком уж извивалась. Он хотел убить веганца, и он просто бы сказал, что пытался спасти обоих, использовав то, что под рукой, но что произошло ужасное несчастье. К сожалению, ужасного несчастья не произошло. Он не попал в цель.
— Тогда почему он не предоставил боадилу убить веганца?
— Потому что ты уже высвободил руки и схватился с тварью. Хасан боялся, что ты сам спасешь веганца. Он боится твоих рук.
— Приятно слышать. Он что, по-прежнему будет пытаться его убить, если даже я откажусь от участия в этом?
— Боюсь, что да.
— Мне очень жаль, моя дорогая, но я не позволю.
— Ты его не остановишь. И мы его не отзовем. Пусть даже ты Карагиозис и изранен, а моя печаль по твоему поводу вышла из берегов, Хасана не остановить ни мне, ни тебе. Он Убийца. И он никогда не проигрывает.
— Равно как и я.
— Нет, ты проигрываешь. Ты только что проиграл и Редпол, и Землю, и все, что еще хоть что-то значит.
— Женщина, я держу ответ перед самим собой. Иди своей дорогой.
— Не могу.
— В чем же дело?
— Если ты этого не знаешь, тогда Карагиозис действительно недотепа и глупец, персонаж театра теней.
— Некий человек по имени Томас Карлейл писал когда-то о героях и поклонении им. Еще один глупец. Он верил в существование подобных созданий. Героизм — это всего лишь вопрос обстоятельств и требований момента.
— Но идеалы входят в картину мира тоже случайно.
— Какие там идеалы? Призраки призраков, и больше ничего. Пожалуйста, не говори мне подобные вещи.
— Я должен, потому что это правда.
— Ты лжешь, Карагиозис.
— Я не лгу, а если лгу, то на пользу, девочка.
— Я достаточно стара, чтобы быть бабушкой всякому, за исключением разве что одного тебя, так что не называй меня «девочкой». Тебе известно, что мои волосы — это парик?
— Да.
— Тебе известно, что я однажды подцепила веганскую болезнь и что именно поэтому вынуждена носить парик?
— Нет. Очень сожалею. Я не знал.
— Когда я была молода, давным-давно, я работала на веганском курорте. Я была девочкой для удовольствий. Никогда не забуду, как они выдыхали из своих мерзких легких прямо в мое тело, как они касались меня своей плотью мертвецкого цвета. Я ненавижу их, Карагиозис, ненавистью, которую могут понять только такие люди, как ты, кто сам испытал великую ненависть.
— Прости меня, Диана. Прости, раз тебе до сих пор больно. Но я еще не готов действовать. Не подталкивай меня.
— Так ты Карагиозис?
— Да.
— Тогда я удовлетворена в каком-то смысле.
— Но веганец будет жить.
— Это мы посмотрим.
— Да, посмотрим. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Конрад.
И я встал и оставил ее и вернулся в свою палатку. В ту же ночь, позднее, она пришла ко мне. Хлопали края палатки, шелестело постельное белье, и она была здесь. И уже забыв все, что к ней относилось, — красноватый ее парик, и брови домиком, и желваки под скулами, и ее привычку проглатывать в разговоре слова и буквы, и все эти манерные жесты, и тепло тела, будто сердца звезды, и это ее странное обвинение, брошенное человеку, которым я, может, некогда был, — забыв все это, я запомню другое: что она пришла ко мне, когда я в ней нуждался, что она была тепла, нежна, и что она пришла ко мне…
На следующее утро после завтрака я собрался поискать Миштиго, но он первый меня обнаружил. Я был внизу у реки, где разговаривал с людьми, отвечающими за фелюгу.
Конрад, — мягко сказал он, — можно поговорить с вами?
Я кивнул и махнул рукой в сторону лощины.
— Пойдемте туда. Здесь я все закончил. И мы пошли.
С минуту помолчав, он сказал:
— Знаете, в моем мире есть несколько ментальных систем, и порой они обнаруживают свои экстрасенсорные возможности.
— Да, я слышал.