- Ну все, нечего мне голову морочить. Все кончено. - Это оказалось так неожиданно, что Татьяна перестала плакать и начала икать. - Он завел ее внутрь и напоил водой. Она не могла ничего сказать.
- Имей гордость. Чего ты так убиваешься из-за такой сволочи, как я. Будет у тебя другой, богатый, так что успокойся и забудь. - Таня и плакала и икала уже одновременно.
- Ты думаешь, я тебя не хочу? - Продолжал нотацию Пельмень. - Но пока я встану на ноги, заработаю денег... Что ты, думала, я стану жить с тобой в квартире этого типа?(Дальше следовало крепкое выражение). Ты же красивая? Таня кивнула. - Ну так и все. Иди.
- Тогда зачем же... я же живой человек... .
- Кто же знал? Я же не думал, что это так серьезно... Думал, просто красивая баба... - Таня дала ему по морде и ушла. Пельмень глядел ей вслед, держась за щеку с удовлетворенным видом, будто ему вырвали давно болевший зуб.
* * *
На скамейке возле парадного ее поджидал Пельмень. Мало того, что он успел ее обогнать, это не так странно, потому что брела она медленно; он успел еще и переодеться и опять сменить прическу. Увидев его, Таня закричала и бросилась бежать - ей подумалось, что она ступила в область мистики. Пельмень догнал ее и по своему обычаю больно схватил за руку. Вид у него был, как выразилась бы Маричка, пафосный.
- Татьяна, нам надо поговорить. Все это было глупо, что было вчера. Теперь будет иначе. Вы верите в любовь с первого взгляда?
- Как бывшая Мисс, верю. - Если бы он знал, сколько подобных объяснений выслушивает за 25 лет хорошенькая мордашка! - Если видеть в женщине только объект желаний, игнорируя внутренний мир, одного взгляда вполне достаточно. Как мудро выразился граф Толстой, возвышенная страсть есть ни что иное, как желание целовать ручки хорошенькой барышне.
- Не иронизируйте, это серьезные вещи! Я наблюдаю за вами уже почти год, только вчера решился подойти. - Таня подняла тонкую бровь.
- Я хочу вам предложить, только отнеситесь серьезно. . Выходите за меня замуж!
- Ты же только что говорил мне про финансовые трудности, про жилищные условия и т. д... - Тут он окончательно разволновался, даже охрип, приблизил к ней лицо и произнес:
- Неужели вы до сих пор не поняли, что я - не Женя?! Я повторяю: я не Женя! Он - одно, а я - другое.
- Ну да, вы - Бродяжник. Палата номер шесть.
- Да что ты издеваешься! - Он что-то швырнул о землю, камешек какой-то, наверное.
- Это ты издеваешься! - Она почувствовала, что сейчас начнет кусаться и царапаться. Именно сейчас собеседник очень напоминал ей Женю, и сомнения отступили.
- Скажите, у вас зрение хорошее? - Язвительно спросил он.
- Линзы ношу. А что?
- На мыло ваши линзы. Разуйте глаза и посмотрите. Я совсем на него не похож.
- Действительно, никакого сходства. Тот был маленький толстый итальянец сорока лет. - Собеседник принялся рыться в нагрудном кармане ковбойской курточки и извлек из кучи бумажек свой паспорт.
- На, смотри! Валентин Николаевич Пельменников, русский, дата рождения 22 сентября 1980 года, город Киев. - Танины горизонты вдруг прояснились, и она стала нехорошо смеяться.
- Двойняшки? - Прорыдала она.
- Как бы... Так что, идете за меня, да? У меня все продумано. Жить есть где. И есть на что. Я пока учусь в Универе... Пока на иностранной филологии, а потом еще буду поступать на исторический. И еще мы группу делаем...
- Как же ты учишься в Универе, если Женя - твой ровесник?
- Да он проболел все на свете! Он вообще какой-то хилый, еще неизвестно, какое у него может быть потомство... - Таня приняла озабоченный вид:
- И чем же он болеет?
- Да чем угодно. У него, между прочим, была болезнь Боткина. И если бы нас держали вместе, он мог бы меня заразить. - Тут ее терпение лопнуло.
- Все это просто подло! - Повысила голос учительница. - Когда люди любят друг друга, то у них всегда родятся красивые и здоровые дети, несмотря ни на что!
- Так вы его любите? Но ведь мы с ним почти одинаковые... Только я лучше. И я же не тороплю, давайте встречаться, когда вы узнаете меня ближе, то измените мнение. У человека должен быть выбор.
- Ну да. Женя меня зельем не поил. И пусть он меня замуж не зовет, но это только доказывает, что он - честный человек. А вы... сказали, что Бродяжник, а сами - какой-то Боромир! Вот!
- А вот это уже оскорбление !
- Отчего же?
- Потому что если уж на то пошло, то ваш разлюбезный Евгений - Боромир, а я как раз Фарамир, потому что я младше!
- Ах, вы еще и младше?
- На полчаса. А что?
- Тогда, спасибо, я выберу того, кто все же постарше. В моем возрасте полчаса уже что-то значат.
- Но шанс ты мне можешь дать? От тебя же не убудет, надеюсь?
- Надеюсь, что прибудет. Я очень люблю "Вишню в шоколаде".
- Так я сейчас куплю. - И рванулся бежать.
- В другой раз. До свидания! - Крикнула Татьяна и вошла в подъезд.
* * *
Чтобы снять нервное напряжение, Таня, в общем, здоровая натура, решила принять ванну. Она напустила воды, сделала буйную пену, чтобы себя не видеть, вооружилась томиком Брюсова, поэта упоительно-фригидного, и приготовилась к отдыху, но не успела раскаленная лава доползти до грота Диониса (или что еще мог придумать досужий Брюсов?), как в дверь позвонили. Вылезать из теплой ванны очень не хотелось, но все же Татьяна надеялась, что это Пельмень или Джокер, и можно будет вернуться обратно. Но стоило открыть дверь, стало понятно, что это Валик с конфетами под мышкой. Теперь, когда она выяснила, что это - два разных человека, ей стало очень легко их различать, потому что, действительно, между ними ничего общего не было.
- Валик? Ну... проходите... - Вся в пене, как Афродита, сквозь мокрый халат Таня проглядывала весьма аппетитно. И романтическая страсть от подобного зрелища уменьшиться не могла. Валик, помявшись, решил, что скромнее будет пройти на кухню. И по нему было видно, что он не знает, как себя вести в подобных случаях. Мстительная красавица не пожелала прийти ему на помощь и язвительно наблюдала, как он мнется и пыжится. Наконец, он изобрел фразу.
- Извините, что я пришел... но я... вспомнил О"Генри и подумал, что если женщина хочет конфет, надо их принести сразу, пока она не захотела персиков.
- Простите, но я от персиков вовсе не отказываюсь...
- Ну тогда... персики - в другой раз. Я же не волшебник, я только учусь. Хотите, я сварю кофе?
- А зелье с собой? - Тане вовсе не хотелось никого морально убивать, но нянчиться была не расположена. Бывает такое монотонно-брюзгливое настроение, как зимний дождик.
- Если вы будете все время на меня смотреть, то я не смогу ничего подсыпать. - Резонно, но опасность того не стоит. Охота сидеть на кухне и всяких пельменей разглядывать. Когда в ванной вода стынет, а шампунь уже на исходе. А денег не предвидится. А неприятный тип допивает остатки кофе. А от шоколадных конфет будут красные пятна на коже. А в холодильнике нет ни черта, только хлеб, сыр и пакетик ряженки. И с голодухи впору отдаваться за порцию мяса по-французски, да тарелку картошки, да салат из авокадо, собственному блудливому мужу. Который, надо отдать ему должное, вполне способен прокормить семью, даже, кажется, не одну. И который, кстати, на завтрак сегодня соорудил очень вкусные бутерброды. И на том спасибо.
- Скажите, а вам слабо просто оставить мне конфеты и уйти?
- Однако, вы недальновидны.
- Почему же?
- Потому что тогда у меня не будет стимула прийти еще раз.
- Ах, вам нужен стимул! А как же une grande sublime passion?
- Чего-чего?
- Так Пушкин назвал чувство Дантеса к своей жене.
- Ну хорошо, давайте сюда все ваши шпильки, меня это совершенно не трогает.
- Я вижу, что вы непробиваемы.
- Типично женская логика - если нет сопротивления, то можно показывать характер.
- В чем же, по-вашему, состоит мужская логика?
- В чем? Да хотя бы в том, что это нормальный объективный ход мысли...
- Объективный с точки зрения кого? - Поди ж найди философа, у которого не было бы точки зрения и который бы при этом не желал быть объективным. Ох, уж эта хваленая мужская логика! Объективные вы наши! А по-моему, объективность - это когда перед тобой сексуальный объект, а субъективность когда ты видишь в собеседнице личность.
- Объективность, - Голос его сделался уменьшительно-ласкательным, - Это объективность. Она, видите ли, существует вне наших представлений. А женщины, простите за каламбур, все видят сквозь розовые очки.
- Хорошо. А мужчины, значит, ходят с голыми глазами? И взгляд их, вопреки законам оптики, способен загибаться за угол?
- Не втягивайте меня, пожалуйста, в ученый диспут. Я боюсь в вас разочароваться.
- Однако, вы возитесь со своими чувствами больше, чем со мной. Простите, но мне холодно, и я бы хотела переодеться.
- Пожалуйста. - И Таня побежала в комнату. Вернулась в лосинах и домашнем свитере, демонстративно не желая никого соблазнять. Валик стоял и варил кофе.
- Ну, смотрите, если я почувствую, что вы мне стали нравиться, сразу пойму, что меня чем-то опоили. - Валик скривил страдальческую рожицу:
- Неужели, я вам настолько не нравлюсь?
- А с чего бы вы мне нравились? Меня за коробку конфет не купишь.
- Сколько же коробок принес мой разлюбезный братец?
- Сколько принес - все сам съел. Угощайтесь. - В дверь позвонили. Таня вспомнила, что договаривалась с Даниленко поговорить о его стихах.
- Вот. Это Даниленко... Ну, тот, с которым вы сегодня делили одну парту.
- Тоже ваш поклонник?
- Нет, он метит выше. Но лучше бы вы спрятались в шкаф. А потом тихонечко выйдете, ладно?
- Конспирация! - Он скрылся и до конца главы больше не появлялся. Таня отвела Даниленко на кухню.
- А я тут как раз кофе варю. Хотите?
- Можно выпить... - Даниленко, как божество, изо всех слов предпочитал глаголы в инфинитиве.
- Берите конфеты. - Таня разлила по чашкам кофе и присела на табуретку. Даниленко воинственно ждал рецензии. Таня сделала глоток, откусила конфету, прожевала ее и начала:
- Сережа, я прочла ваши стихи. - Он замер. - В них есть свой взгляд на мир, есть динамика... Но ведь нельзя подходить к поэзии так потребительски! Вы просто выражаете чувства в том виде, в котором они возникают и не пытаетесь их преобразовать.
- Зачем выдумывать?
- Я не призываю вас выдумывать. Хорошо, что вы этого не делаете. А то бы ваши стихи вовсе состояли из одних штампов. Когда люди выдумывают, они всегда норовят взять чужое. Но содержание все же не должно для вас самого заслонять форму. Вы когда-нибудь наслаждались поэзией?
- Есенин хорошо пишет... - В каждой фразе Даниленко чувствовался какой-то крестьянский снобизм. - И насчет того, что Пушкин циник, а Лермонтов дурак, я, вообще-то с ним согласен.
- Сходство с Есениным чувствуется. Вот в этом стихотворении:
Мама, мама, я хороший,
Ты не верь, что я плохой.
Ты понять меня не можешь.
Вот умру - потом не вой!
Но поскольку мы живем в городе, мы оторваны от природы, и есенинские красоты нам недоступны. Даже окрестные села имеют непрезентабельный вид, от которого Есенина бы стошнило. Да он и сам писал, что село с его традициями умирает. Ну, а что касается городских маргиналов, трудно изобрести что-то новое. В лучшем случае, вы попадете в имидж этих слезных мальчиков из "Ласкового мая"... Тогда у вас хотя бы появятся поклонницы.
- Попса! - Его тон был непререкаем. - Поклонницы не проблема. Да только незачем это. У них глаза безумные, лезут везде. Звонят все время, несут всякую ересь про тетрадки. Знаем мы их уже, дуры набитые.
- А вы хотите заниматься именно высокой поэзией?
- Хотелось бы писать профессионально.
- Тогда я вам могу посоветовать... чтобы уравновесить Есенина, что ли, с его любовью к буколике, был такой поэт Михаил Кузмин...
- Который с Пугачевой?
- Нет, это поэт серебряного века, мне кажется, он в чем-то вам может быть близок. По сути, тот же Есенин, но в очень куртуазном варианте. И он, представляете, симпатизировал футуристам. Но самое лучшее у него - духовные стихи. Такие трогательные... Если Ахматова, например, металась от будуара к молельне, то у этого молельня была прямо в будуаре, и он, таким образом, жил безвылазно во храме. Разумеется, в школе такого не проходят. Еще его называли русским Уайльдом. Ну, вы знаете, "портрет Дориана Грея" . То же абсолютное эстетство, но Кузмин как-то нежнее, душевнее. Он все время порывался завязать с греховной жизнью, даже хотел постричься в монахи, но в женский монастырь его бы просто не взяли, а в мужской - опять-таки, море соблазнов. И оставалось менять жилеты. Их было 62, кажется.
- Тогда бы я хотел почитать.
- Я вам дам его, только поймите меня правильно.
- Не маленькие. Разберемся. -По хитрому лицу Даниленко можно было заметить, что он кое-что знает. Таня сходила в комнату, принесла тетрадку и сборник в черном переплете, с вертикальной золотой полоской и лаконичной надписью М. Кузмин.
- А вы знаете... - Сообщил Даниленко, - У физика тридцатого День рождения. Вы бы поздравили...
- Хорошо. А почему вы мне это говорите?
- Ну... Так что, стоит мне заниматься этим?
- Стихами? - Он кивнул. - Я дам вам один совет: не слушайте ничьих советов. Зачем думать, что скажут люди? Им угодить нельзя, да и сам себе мало кто нравится. Пишите, если пишется. Это болезнь, ее волевым решением не остановишь. Но только не пишите в стол, это омерзительно. Пытайтесь заявить о себе, боритесь за место под солнцем, трудитесь душой. Тогда, может быть, чего-то добьетесь. По крайней мере, из классиков, кто сидел, сложа руки, тот эти руки на себя потом и накладывал. А в основном они все с ума сходили. Станет нормальный человек заниматься таким пустым делом, как писать для себя? Подобные стремления - уже признак патологии. Даже если это убеждения. У сумасшедших, впрочем, убеждений нет, у них есть только невротические действия и мании. Кстати, почему вы пишете по-русски? Это что, невроз?
- Потому, что мои мама с папой - настоящие жлобы. Надоело. "Сэргунэчку, я тилькы-но унитаз помила, а ти вже його загвэдзав. Хиба так можна, ридну маты у труну пхаты? Думала, будэ в мэнэ нормальна дытына, а воно тилькы зна у холодыльнык лазыть, та пид себе робить. За що мэни на старисть такэ лыхо!".
- Можно подумать, Есенин не был жлобом. Сознайтесь себе, ведь и вы тоже - не принц Уэльский. "Когда б вы знали, из какого сора..."
- Знаю. Ахматова.
- Но смысл-то какой в том, чтоб пыжиться стать тем, кем вы по крови и по воспитанию быть никогда не сможете? Пишите по-украински, у вас сразу же появятся единомышленники. У вас будет великая цель - принять участие в ренессансе украинской культуры. Я преподаю вам русскую литературу. Это некролог, если хотите знать. А вы пытаетесь еще что-то добавить. Дайте мне украинскую литературу! Причем, литературу самодостаточную, самоценную, не вросшую цепкими корнями в соседние культуры и чужие языки. Такую, чтоб ее можно было читать с задумчивой улыбкой, а не с гримасой боли и кровавыми слезами. Нельзя человека заставить делать по доброй воле то, что мучительно. Литература может состояться лишь тогда, когда ее будет хотеться читать. И тогда, как преподаватель, я смогу найти себе здесь применение. А так, меня скоро выгонят из школы, я чувствую. И поделом.
- Не выгонят. - Даниленко снисходительно улыбнулся.
- Разве, что вы за меня словечко замолвите. После всего того, что я вам тут наговорила.
- А мне нравится, что вы не врете. А то все кругом врут. Думают, не заметно. - И он ушел с видом человека, который еще вернется.
Тетрадка с его стихами осталась лежать на столе рядом с нетронутым кофе. Татьяна раскрыла ее и в который уж раз прочла:
"Мама, мама, я хороший.
Ты не верь, что я плохой.
Ты понять меня не можешь.
Вот умру - потом не вой.
Не расспрашивай про тайну
Я ответить не могу.
А проведаешь случайно,
Так из дома убегу.
Никому меня не жалко.
И учиться нету сил.
Ты зачем меня рожала,
Мама, кто тебя просил?"
- Действительно, зачем? - Подумала Таня, - Зачем рожать человека, если не можешь его по-человечески воспитать. Какое животное получится в результате, если не заботиться обо всех трех желудках: желудке, уме и сердце? Неизвестно, куда он потянется за пищей. А потом ходят всякие - с поносами ума, с гастритами сердца... Чуть зазеваешься - и оттяпают!
Глава 16. КОСЯЩИЕ ЗАЙЦЫ
Стало уже нормой, что Женя демонстративно не ходит в школу. Кажется, он даже запил, но не в ущерб службе под "Белой ласточкой". Татьяна Дмитриевна попыталось было призвать его к порядку, позвонила и как встарь посулила пару единиц. Но в ответ услышала: "Давай я в могилу лягу, а ты сверху землей присыпешь", с намеком на то, что грешно добивать человека, которому без того плохо. Таня, заливаясь бесшумными слезами, предложила помириться и не морочить друг-другу голову, потому что "Это невыносимо!". И получила решительный отказ. "Сейчас ты бесишься," - объяснил Пельмень: "А потом всю жизнь будешь благодарить". Тогда она "потеряла управление" и сказала, что если его через полчаса не будет, она вскроет себе вены. И повесила трубку. Через полчаса прибежал Джокер с ключами:
- Ну, все в порядке? Все живы? - Кинулся он к Тане и объяснил: Позвонил на работу твой питомец, как он, интересно, достал телефон, неужели у Наташи?, сказал, что ты хочешь вскрыть вены. Это правда?
- Ну... ему так показалось.
- Я так и знал, что показалось, но я бы себе не простил... Что не из-за меня...
- У меня крови столько нет, чтобы ее выпустить в твою честь. Это была бы унизительная капля в море женщин, где ваша светлость изволит по-свински барахтаться.
- Вижу, с чувством юмора у тебя все в порядке, но ты так больше не шути.
- Да это не я, это он, должно быть, пошутил.
- Не думаю.
- А почему тогда, он сам не прибежал?
- Да мне как бы не до того было, чтобы об этом спрашивать! Мне твоя жизнь как бы важнее, чем его сложная подростковая психология!
- Шит!
- Что такое?
- Ты два раза сказал "как бы".
Тут Джокер почему-то стал кричать и размахивать руками, разбил об пол собственный плеер и пообещав: "Вскроешь вены -убью", убежал.