В нашей истории есть великий пример. Сто тридцать лет назад, когда немецкие войска тоже сражались на территории России, лучшие из немцев, фон Штейн, Арндт, Клаузевиц, Йорк и другие, обратились к совести немецкого народа, призвали его бороться за свою свободу. Они обратились к немцам из России через головы своих правителей-предателей{37}. Как и они, мы должны приложить все силы и даже жизни в деле борьбы народа за свободу, сделать падение Гитлера как можно более скорым. Борьба за свободную Германию потребует смелости, активности и решительности. Прежде всего смелости. Времени осталось мало. Требуется действовать быстро. Те, кто продолжает идти за Гитлером из страха, наивности или слепого повиновения, являются трусами, они помогают вести Германию к национальной катастрофе. Те, кто ставит интересы своего народа выше приказов фюрера, кто решил вручить свои жизни и честь народу, будут действовать смело и решительно, они помогут спасти отечество от еще большего позора.
За наш народ и за наше отечество! Долой Гитлера и войну! За немедленный мир! За спасение немецкого народа! За свободную и независимую Германию!
Национальный комитет «Свободная Германия»Эрих Вайнерт, кого коммунисты прочили на роль главы Национального комитета, исполнял обязанности председателя на том собрании. Этот человек был известен как автор политических стихов, комиссар бригады Тельмана в Испании, комментатор радио Москвы, переводчик русской поэзии Лермонтова и Маяковского, сочинитель грубых агитационных пацифистских поэм. Он сочетал в себе добродушие, свойственное представителям нижней прослойки среднего класса, с фанатичной преданностью Советскому Союзу. С самого первого разговора с этим человеком каждый мог понять, что Вайнерт лучше чувствует себя в мире «поэтических» фантазий, нежели в реальной действительности.
Два дня конференции прошли в бесконечных речах. Когда речи произносили не слушатели антифашистской школы, которые оттарабанивали заранее заученные наизусть фразы, а опытные ораторы, как, например, Хадерман, Вайнерт, Вилли Бредель, Хоман, Флейшер и Гетц, все участники конференции заражались идеей свести счеты с Гитлером, покончить с его безумными идеями и преступлениями, той ужасной катастрофой, к которой он привел Германию.
Какими бы противоречиями, путаницей и сомнениями ни было наполнено для меня начало той конференции, какими бы неясными и завуалированными ни представлялись мне истинные цели ее участников, как бы ни пытались коммунисты свести все к ловкому пропагандистскому трюку, ненависть к режиму, в руки которого попала Германия, чаяния и надежды нанести ему реальный удар — все это превратило конференцию в тот толчок, который заставил меня забыть о своем скептицизме и сомнениях.
Сенсацией на той конференции стало появление первого офицера, дезертировавшего с Восточного фронта всего несколько дней назад. Он живо поведал нам всем о провале нового немецкого летнего наступления в районе Курска и о советском контрнаступлении. Обер-лейтенант Франкфельс был членом партии и одним из функционеров СА. Этот пехотный офицер находился на Восточном фронте с 1941 года. Дезертировать его заставила не трусость, а что-то вроде короткого замыкания, случившегося с ним от шока после полного уничтожения его батальона. В своем выступлении он коротко, но ясно, с точки зрения фронтового офицера проанализировал грубейшие ошибки германского Верховного командования. Он нарисовал картину несоответствия того, как вооружена и оснащена немецкая армия, явному превосходству русских, прежде всего в их огромном количестве танков и артиллерии. Это ясно продемонстрировало всю призрачность надежд наших генералов на то, что войну удастся свести к «ничейному результату». Можно только размышлять о том, как могут военные эксперты иметь настолько искаженное представление о действительности.
Я тоже выступал на конференции. Моей темой, которая, как всем казалось, подходила для меня больше всего, было продолжение политики Бисмарка по отношению к России. Мое выступление свелось к следующим идеям.
Бисмарк всегда выступал за политическое сотрудничество между Германией и Россией при том условии, что России не следует давать шансов выступить по отношению к Германии в роли агрессора. Именно это ясно выраженное условие политики Бисмарка Гитлер проигнорировал в 1939 году, когда начал войну, нанесшую непоправимый ущерб советско-германскому пакту о ненападении. Даже если было правдой то, что Советский Союз обошелся с ним нечестно в 1941 году{38}, только Гитлер должен нести всю политическую ответственность за нынешнее состояние дел.
Но сегодня, когда Германия находится в столь безнадежном положении, у нас осталось очень мало времени для того, чтобы сделать выбор. Коммунистическая Германия, которая стоит рядом с коммунистической Россией, всегда будет занимать важное место и станет решающим фактором в Европе. Навсегда исчезнут проблемы поиска рынков и безработицы, не станет опасности войны на два фронта. Кто в мире осмелится развязать войну против такого союза? С другой стороны, ориентация на Запад не решит ни одну из этих проблем; она просто превратит Германию в буфер во всех конфликтах между капиталистическим и социалистическим миром. Отдельно от этого следует задуматься над тем, есть ли какая-либо другая возможность выйти из общего кризиса последних тридцати лет, за исключением социалистических преобразований в обществе? И есть ли другая возможность для социалистических преобразований, не предусматривающая революционного пути, диктатуры пролетариата? Было ли когда-либо достигнуто что-то подобное без применения средств революционной борьбы, без использования силы? Разве наци просто не узурпировали место, которое у нас в 1918 году не сумели занять социалисты, но которое в России сумели завоевать для себя большевики, — место революционной элиты? Разумеется, приятнее и комфортнее жить более цивилизованно в демократическом государстве, а не в стране, подобной Советскому Союзу, где больше не признается роль отдельного человека, при условии, что у вас есть деньги и работа, а демократическое государство способно поддерживать нормальный уровень экономической жизни. Но очевидно и то, что за последние тридцать лет у нас в Германии такого не было. Принцип невмешательства может показаться довольно привлекательным, поскольку он позволяет не ввергать человечество во власть хаотических деструктивных экономических рычагов, а отсутствие идеалов и моральных ценностей не обеспечивает свободы деятельности для «пестрых флейтистов» типа того человека из Браунау{39}. Бесполезно негодовать по поводу отсутствия свободы в Советском Союзе в то время, когда этой свободы не имеют огромные массы людей во всем мире. Все они привязаны к своему рабочему месту, над всеми довлеет забота о хлебе насущном, а отсутствие знаний и образования не позволяет им самим решать свою судьбу. Коммунистическая революция в Германии принесла бы очень мало жертв в сравнении с теми жертвами, которые мы несем в этой войне.
В заключение я отметил, что сотрудничество с революционной социалистической Россией должно стать для Германии еще более продуктивным, чем завещанная Бисмарком дружба с «жандармом Европы».
Когда к полудню второго дня список выступающих на конференции был исчерпан, Вайнерт встал и зачитал имена кандидатов на членство в комитете. Было названо тридцать две фамилии, одна треть из которых были эмигрантами-коммунистами, одна треть — офицерами и одна треть — рядовыми. Вайнерт предложил проголосовать за этих людей: «Тех, кто согласен со списком, просят поднять руки». Голосование было единогласным. Вновь назначенные члены комитета «Свободная Германия» подписали манифест. Потом комитет выбрал руководство, куда вошли Вайнерт, майор Гетц и я.
После конференции был обед, где мы получили по нескольку глотков водки, и выступление театральной группы из Москвы. Начиная с этого дня нам предстояло начать радиовещание на Германию на определенных радиоволнах. В качестве музыкального позывного к своим передачам мы выбрали несколько аккордов песни Арндта о свободе. Вместо газеты «Свободное слово» было решено выпускать газету «Свободная Германия», шапка которой была выполнена в черном, белом и красном цветах. Газету распространяли в лагерях для военнопленных, а также в виде листовок сбрасывали на линии фронта. В состав каждой советской дивизии на фронте для организации пропаганды с помощью листовок, через громкоговорители и агентов, направляемых за линию фронта, входил представитель комитета. Этот человек, помимо прочего, должен был собирать материал в интересах комитета. Там, где это было возможно, в помощь представителю комитета в дивизиях прикреплялось по одному слушателю антифашистской школы.
Какое-то время местом собраний Национального комитета служил лекционный зал антифашистской школы, расположенный в обширном подвале с низкими потолками. Затем через несколько недель он переехал в здание профсоюзов на Ленинградском шоссе, в 50 километрах от Москвы. Эмигранты остались в столице и приезжали сюда только на совещания или для выполнения повседневной работы на радио или в газете. Им было поручено вести дела комитета в Москве, общаться с советскими представителями и решать организационные вопросы, такие как выпуск печатных материалов, ведение радиопередач, поездки на фронт и в лагеря для военнопленных и тому подобное.
Глава 4 Офицеры и генералы
28 июля 1943 г.Я сижу на палубе речного парохода «Роза Люксембург» и полностью отдаюсь давно забытому чувству свободы, которое дало мне это путешествие по обширным русским рекам. Я чувствую себя заново родившимся. Мои волосы успели снова отрасти. Взамен тонким летным туфлям, в которых я попал в плен и из которых ко времени основания Национального комитета торчали пальцы, мне выдали сапоги. Нам выдали новое обмундирование из захваченных немецких складов, а для того, чтобы не вызывать подозрений у людей при виде свободно расхаживающих по улицам и вокзалам солдат противника, мы получили русские шинели.
Позади осталась Волга, и наш пароход свернул восточнее и вошел в Каму. Теперь предстоит два дня пути до офицерского лагеря для военнопленных № 97 в Елабуге.
До Казани мы ехали в спальных вагонах, а потом до отплытия парохода мы провели несколько дней в правительственном здании Татарской Народной Республики{40}, где нас очень гостеприимно принимал сам народный комиссар.
«Мы» — это делегация Национального комитета в составе Фридриха Вольфа, доктора и немецкого писателя, известного своими пьесами Zyankali и «Профессор Мамлок», а также борьбой против параграфа 218 немецкого уголовного кодекса, предусматривающего уголовное преследование за аборты. Сюда же входили майор Хоман, капитан Штольц, подполковник Баратов из политуправления Красной армии и я. Кроме того, с нами были еще два немецких офицера, которые готовили почву для создания Союза немецких офицеров. С этой идеей выступил профессор Арнольд, что означало, что она исходила как от русских, так и от членов руководства комитета. Все понимали, что наша пропаганда имеет шанс на успех среди военнослужащих вермахта лишь в том случае, если ее поддержат Паулюс и большинство старших офицеров из-под Сталинграда. Но помимо прочих колебаний, эти господа не желали садиться за один стол с представителями политических партий, в особенности с коммунистами, признавать полномочия поэта-агитатора и пацифиста и подписывать что-то похожее на призывы к созданию нелегальных боевых групп, готовящих государственный переворот против Гитлера. А участие в союзе офицеров дало бы им возможность на первых порах выразить свои мысли в более «скромной» манере, «на военном языке». У них должно создаться впечатление, что они играют свою отдельную роль, а потом постепенно их можно будет склонить к манере мыслить по-нашему. Как мы полагали, так будет легче заставить их принять решение участвовать в нашей деятельности.
Все эти уловки вряд ли были бы необходимы, если бы не коммунисты с их ужасающей бестактностью и полным незнанием немецкого менталитета. Есть коммунисты, такие как Бредель, Вольф или Вильгельм Цайссер, которым удается поддерживать довольно хорошие отношения с офицерами. Но партийные «голоса» типа Ульбрихта с его деревянными монологами на жутком диалекте просто невыносимы. А Ульбрихт, похоже, пользуется самым большим влиянием среди коммунистов. Один из слушателей школы антифашизма сравнил его с большой шишкой в профсоюзах, которая всегда добьется своего, действуя за сценой, а потом преподнесет рабочим уже готовое решение.
* * *Нам очень понравились летом Москва и даже Казань, по улицам которой нам удалось проехать на машине. Но я понимал, что для того, чтобы составить себе верное представление о городе, нужно знать, как живут люди в его домах. Люди на улицах выглядели веселыми и довольными. На въезде в Казань Фридрих Вольф рассказал нам интересную историю. Зимой 1941 года, когда немцы стояли у ворот Москвы, его вместе с Союзом писателей эвакуировали в Казань. В Москве царили паника и пораженческие настроения. На два или три дня там установился полный хаос, ходили слухи о смерти Сталина{41}. Немецкие эмигранты были на грани отчаяния. Казань расположена довольно далеко от Москвы, но они уже с беспокойством обсуждали лучшие способы покончить с собой в случае прихода немецких войск. В то же время руководство ТАССР планировало отправить этих выдающихся посланцев из Москвы к северным рубежам СССР, чтобы развязать себе руки в случае падения Советского государства. С большим трудом их удалось отговорить от реализации этого плана, равнозначного смертному приговору. Ведь при сходных обстоятельствах в Ташкенте (то есть у южных рубежей) несколько немецких эмигрантов просто погибли от голода.
Нет, советская система вовсе не такая незыблемая, как это пыталась рисовать официальная пропаганда. Всего несколько дней назад машинист паровоза, беседуя со мной, уверял, что советское правительство, должно быть, состоит из одних преступников, иначе немцы не смогли бы дойти до Москвы, Ленинграда и Ростова.
— Все мы отказывали себе во всем ради армии, тратили на нее миллионы и миллионы, — кричал он, — но все эти деньги оседали в карманах жадных чиновников.
Я, конечно, понимал, что такое понимание мира является слишком примитивным, чтобы быть правдой. Действительно, в 1941 году у Советов в руках были колоссальные запасы военной техники и имущества{42}. Но немецкое техническое превосходство, гораздо более высокая степень боеготовности и боевой опыт немецких солдат и младших офицеров позволяли в первые два года войны пренебрегать этим фактором.
Я стал марксистом в достаточной степени для того, чтобы понять, к какому классу принадлежал этот человек и насколько он был образован. Он рассказал мне, что еще в 1928 году его отец владел 120 гектарами земли на Украине. И сразу же после этого он разразился злобной тирадой в адрес колхозов. В его высказываниях чувствовалась и злоба украинского националиста. Но сам я считаю, что идея современного промышленного сельского хозяйства на основе коллективного труда себя оправдала. Геринг был прав, когда говорил, что Украина — это земля, которая сочится молоком и медом. Где бы был сегодня СССР, если бы не высокомеханизированное сельское хозяйство, которое ему удалось построить, правда применяя метод насильственной коллективизации! Без этого Советы были бы легко побеждены одним только голодом, вызванным войной. Истинная правда, что принудительная коллективизация уничтожила революционные свободы 1920-х годов{43} и усилению сталинизма. И все же остается вопрос: удалось бы достичь тех же целей другими, либеральными методами?
Ответить на него точно невозможно. Но другие методы, несомненно, потребовали бы больше времени, а время — это было то, что Советам, как никогда, не хватало.
5 августа 1943 г.Я выступаю с обращением к офицерам в лагере в Елабуге. Это происходит на одном из обязательных митингов, которые устраивает руководство в советских лагерях. Поскольку совсем недавно группа штабных офицеров заявила, что присутствие на митингах Национального комитета по собственной воле само по себе является предательством, за что после победы обязательно последует наказание, мы попросили советскую лагерную администрацию использовать свою власть, чтобы обеспечить явку всех обитателей лагеря. Тогда нацисты не смогут препятствовать тому, чтобы другие офицеры присутствовали на митинге. И вот передо мной примерно восемьсот офицеров сталинградской армии. Примерно четверть из них демонстративно развернулись ко мне спиной. На лицах остальных я читаю в лучшем случае крайнюю степень отстраненности, если не открытую враждебность.
Я начал свою речь:
— Господа, товарищи!
Наверное, вы будете удивлены и даже посчитаете предательством то, что Национальный комитет «Свободная Германия» организует здесь эту встречу под черно-бело-красным флагом. Могу заверить вас, что все эти цвета были очень тщательно подобраны. Под этим флагом однажды осуществилась старая мечта всех немцев о едином рейхе, объединении всего немецкого народа в союз. И сегодня мы боремся за этот рейх, которому гитлеровский режим несет гибель. Лицемерным использованием понятия «рейх» Гитлеру удалось увлечь за собой немецкий народ. Но он пользовался силой немецкого народа и государства слепо и неразумно. А теперь он, похоже, решился подвергнуть угрозе само существование этого рейха, привести его к неминуемой гибели, куда он идет сам. Именно поэтому мы ведем борьбу с Гитлером. Именно поэтому мы выбрали знамя, под которым родилось наше государство, в качестве своего символа. Наша решимость не ослабла, несмотря даже на то, что в нашем комитете важную роль играют коммунисты. Ведь для воплощения своих идей коммунистам тоже необходимо существование немецкого государства.