– Тупица! – в сердцах бросал он. – Нет, ну просто бестолочь какая-то! – Антон совсем раздражался, а мать и бабушка сокрушались:
– Что ты, как можно! Ариша такая хрупкая и беззащитная, как же ты жесток, Антон. Ариша просто много пропускает и не справляется.
И еще что-то внушали по поводу долга, ответственности, доброты и терпимости, и далее по списку. К десятому классу Антоша превратился в рослого, с буйными темными кудрями красавца, спортсмена, активного комсомольца – в общем, плейбоя местного значения и, естественно, любимца всех девчонок без исключения. Он писал наивные и трогательные пылкие юношеские стихи, бренчал на гитаре, подпевая битлам, участвовал во всех возможных олимпиадах, лучше всех бежал стометровку – девчонки висли на нем гроздьями. Ариша, бледная и томная его подруга, до десятого класса доползла еле-еле и только благодаря ему. Ни с кем близко не дружила, часто плакала и жаловалась ему на что-нибудь – обязательно. То после физкультуры у нее безумно (она так и говорила – «безумно»!) болели ноги, то после физики – голова, а после песочного кольца, съеденного в буфете, разыгрывался гастрит с непременной изжогой.
До занятий он провожал Аришу в поликлинику, где она сдавала бесконечные анализы, после школы провожал до дому, таща за ней тяжелый портфель, а вечерами делал с ней уроки – вместо шумных компаний и свиданий с веселыми одноклассницами. Конечно, все это да и сама Ариша его безумно раздражали и утомляли, но в голове была заложена четкая программа, а он был уже вполне сформировавшийся и надежный человек, который никак не мог пренебрегать чувствами святыми – долгом и обязательством.
На выпускной Ариша пришла в голубом пышном платье из тонкой марлевки, босоножках на узких ремешках. Распустила свои небогатые, но легкие волосы, чуть голубых теней на тонкие веки, чуть-чуть розовой бледной помады на нежный рот. Антоша – эпицентр внимания и событий. Все и вся вокруг него – и концерт, и девочки, и танцы. Она – тихо в стороне, одна, глаза в пол.
– Пригласи Аришу на танец, – шепнула сыну Валечка-младшая.
Антоша вздохнул и направился к подружке. Обнимая в танце Аришу, он впервые отметил ее хрупкость, почти невесомость, и с удивлением для себя обнаружил – а она почти хорошенькая! От ночных гулянок Ариша отказалась. А Антон всю ночь «зажигал» на теплоходе – пил, пел, целовался до изнеможения, да не с одной, сам не помнил с кем. Аттестат у него образовался вполне приличный, а вот у Ариши – слезы. Какой уж ей институт – ни здоровья, ни сил, мудро решили обе Валечки. И в сентябре Валечка-младшая взяла Аришу к себе в библиотеку.
А Антон легко поступил в МАИ. С Аришей теперь они почти не виделись – у него бурная студенческая жизнь, у нее – тихая библиотека, чаи с Валечкой, запах пыли и старых книг. Да еще и хлопоты с матерью – Валечка-старшая начала прилично прибаливать. Антон появился у них под Восьмое марта, конечно же, по настоянию матери и бабки. Пришел с дежурной мимозой и коробкой шоколадных ассорти. Валечка-старшая ушла в поликлинику, а Ариша – Ариша, как, впрочем, всегда, болела. Тихая и печальная, она лежала в постели, бледная, почти прозрачная, с потрескавшимися губами и завязанным шарфом горлом. Антоша принес ей чаю с лимоном, она присела в кровати и слегка оживилась – он рассказывал ей про свою развеселую жизнь. Она шмыгнула носом, слегка скривилась и тихо заплакала.
– А у меня этого нет и никогда не будет, – горевала Ариша.
У Антона защемило сердце от жалости к этому нелепому и, в сущности, одинокому и несчастному человеку. Пожалел. Когда жалел во второй раз – даже не понял, как все это получилось, – в комнату зашла Валечка-старшая. Увидев эту картину, от неожиданности она вскрикнула, замерла и зажала рот рукой. Потом выскочила на кухню. Спустя минут десять, красный и смущенный, к ней вышел Антон. Он молчал, неловко топтался в дверном проеме и шмыгал носом.
– Что же теперь будет, что же будет? – раскачиваясь на табуретке, без конца повторяла Валечка. – Ты же уйдешь, а она? Она этого не переживет, она же такая слабенькая, Господи, – бормотала Валечка, уставившись в одну точку.
– Все будет хорошо, теть Валь, – сиплым от волнения голосом произнес Антон. И добавил: – Я женюсь, теть Валь, вы не беспокойтесь.
Валечка долго смотрела на него, а потом махнула рукой – иди, мол. Когда Антон ушел, она заглянула к дочери – та безмятежно спала, зарозовев и счастливо улыбаясь во сне. Валечка удивилась и ушла к себе – думать свои горькие думы. С одной стороны, она все, конечно, понимала – молодость, горячая кровь, случай, да и Антон для нее – родной человек, почти сын. Все нелепо и случайно, и не надо портить человеку жизнь, да и какая из Ариши жена? Все это понятно, понятно. Но еще ей было известно и другое – только она одна знала, как неизлечимо она больна и что отпущено ей не так много времени. А с кем останется Ариша? На кого? Ведь пропадет одна, точно пропадет. А тут семья – Антон, Валечка, Вера Игнатьевна. Они, конечно, и так бы ее не оставили, но жена – совсем другое дело, совсем другой статус. В общем, материнское победило человеческое. Оно и понятно – кто осудит? Вечером – ох, как на сердце тяжело – засобиралась к Валечке-младшей. С разговором. С дочкой ничего не обсуждала. Антоша, понятное дело, матери ничего об этом не рассказал. Конечно, на душе кошки скребли, было муторно и противно, но он постарался выкинуть все это из головы и поехал к друзьям в общагу – там и расслабился.
Валечка-младшая и Вера Игнатьевна ни о чем не подозревали. А тут – гром среди ясного неба. Валечка-младшая заохала, всполошенная:
– Как же так, да как он посмел, мерзавец, негодяй, ну, я его к рукам-то приберу, устрою ему, мало не покажется. А может, все обойдется, все по-хорошему, а пусть женятся, а? Мы же родные люди, – обрадовалась она такому правильному, как ей показалось, решению.
Вот только умная Вера Игнатьевна молчала. А когда Валечка-старшая ушла, набросилась на дочь:
– Ты что, полоумная? Какая женитьба? Так парню жизнь ломать! Какая она жена – мощи ходячие. А дальше что с ней будет? Ни родить, ни угодить? Ты о чем сейчас думаешь?
Валечка такого напора от матери не ожидала и растерялась:
– Как ты можешь так говорить? Они не чужие нам люди, она мне как дочь, опомнись, мама!
– Вот именно, как дочь. Это просто инцест какой-то, на сестрах не женятся! Это ты опомнись, Валентина. Тебе главное приличие соблюсти или счастье сына?
А Валечка ей отвечала:
– Главное – остаться приличным человеком, мы всю жизнь его этому учили. А сейчас выдадим индульгенцию на подлость? Ты меня так воспитывала?
В общем, разругались они насмерть – впервые за всю их долгую дружную жизнь.
Антоша пришел под утро – громко скидывал ботинки в прихожей, что-то ронял, гремел чайником на кухне. Обе женщины не спали и, затаив дыхание, прислушивались к звукам – сердце билось отчаянно. Понятно было, что Антон напился. С горя, наверное, подумала Валечка. От тоски, заключила Вера Игнатьевна.
А он просто напился – какое горе? К тому времени он уже все успел забыть. Наутро мать с дочерью не поздоровались и завтракали молча. Валечка тихо спросила у сына:
– К Арише зайдешь?
Он удивился и покраснел:
– А надо?
– Надо, сынок, ты же порядочный человек, ты же мужчина!
Антон сглотнул и кивнул:
– Да, мам.
Свадьбу сыграли скорую и тихую – дома у Валечки-старшей. Вера Игнатьевна не пришла – лежала с высоким давлением, две «скорые» за сутки. Ариша была вся в белом – пожелала и длинную пышную фату, и пышное шелковое платье, перчатки по локоть – все по-настоящему, говорила себе она. Была вполне довольна и счастлива – считала, что все справедливо – по-другому и быть не могло.
Платье роскошное, а гостей – раз-два и обчелся: обе Валечки, естественно, соседка по дому и две пожилые коллеги-библиотекарши. Из молодежи – ближайший Антошин институтский друг Мишка. Вышли на балкон покурить, и Миша участливо и сочувственно спросил у друга:
– Залетела?
– Не-а, – беспечно бросил Антон, – это я залетел. – И громко, в голос, заржал.
Жить стали у Валечки-старшей. Как жить? Да в общем-то изменилось мало что. После института Антон шел к себе – там своя комната, чертежная доска, да и мама с бабушкой скучают. И до вечера торчал дома. Ночевать шел к жене – все как положено, условности соблюдены. Ариша ходила в библиотеку вечно простуженная, кашляла, сморкалась, умудрялась два раза за зиму переболеть гриппом – тогда Антон на законных основаниях ночевал у матери. Неделями. А иногда ночевал и вовсе вне дома. Вера Игнатьевна тайно радовалась – слава Богу, у мальчика есть нормальная мужская жизнь. А Валечка-младшая плакала и терзалась – ну не получалось складно, как ей все это представлялось. Бутафория какая-то. Переживала за Аришу.
– Сына жалей! Своими руками ему такую жизнь устроила, – жестко бросала Вера Игнатьевна дочери. Отношения стали у них довольно прохладные. Валечка-старшая к ним теперь почти не заходила. «Права была мама – и подружку я потеряла, и сын несчастлив, и с матерью отношения отвратительные», – сетовала Валечка-младшая. Устраивала ситуация, похоже, только Аришу – Антону она недовольства не выказывала, сцен не устраивала. Главное – у нее был муж. А так, ну у кого семейная жизнь без проблем? Это она знала из литературы. Валечка-старшая умерла через полтора года на Каширке. Умерла с обидой на жизнь, но за дочь была спокойна. После похорон Антон уже постоянно жил у матери. Ариша не возражала. Нагрузка в виде обедов, стирки и глажки, была, как ей казалось, не под силу. Да и крайне редкая, почти исчезнувшая интимная жизнь с мужем была ей тоже ни к чему. Главное – статус. Разводиться Антон не собирался, да и семейными обязанностями не манкировал – относил белье в прачечную, приносил сумки из магазина, бегал в аптеку, пылесосил, размораживал холодильник. Изредка вечерами выводил Аришу на прогулку или в кино. После института распределился в КБ и половину зарплаты исправно отдавал Арише. Ариша принимала. Тихо умерла уже совсем пожилая Вера Игнатьевна, так и не простив окончательно свою несчастную дочь и не помирившись с ней перед кончиной. От этого Валечка-младшая страдала особенно сильно. А Антоша наконец влюбился – безоглядно, ошалело, с абсолютным безумством. И было отчего потерять голову.
– Сына жалей! Своими руками ему такую жизнь устроила, – жестко бросала Вера Игнатьевна дочери. Отношения стали у них довольно прохладные. Валечка-старшая к ним теперь почти не заходила. «Права была мама – и подружку я потеряла, и сын несчастлив, и с матерью отношения отвратительные», – сетовала Валечка-младшая. Устраивала ситуация, похоже, только Аришу – Антону она недовольства не выказывала, сцен не устраивала. Главное – у нее был муж. А так, ну у кого семейная жизнь без проблем? Это она знала из литературы. Валечка-старшая умерла через полтора года на Каширке. Умерла с обидой на жизнь, но за дочь была спокойна. После похорон Антон уже постоянно жил у матери. Ариша не возражала. Нагрузка в виде обедов, стирки и глажки, была, как ей казалось, не под силу. Да и крайне редкая, почти исчезнувшая интимная жизнь с мужем была ей тоже ни к чему. Главное – статус. Разводиться Антон не собирался, да и семейными обязанностями не манкировал – относил белье в прачечную, приносил сумки из магазина, бегал в аптеку, пылесосил, размораживал холодильник. Изредка вечерами выводил Аришу на прогулку или в кино. После института распределился в КБ и половину зарплаты исправно отдавал Арише. Ариша принимала. Тихо умерла уже совсем пожилая Вера Игнатьевна, так и не простив окончательно свою несчастную дочь и не помирившись с ней перед кончиной. От этого Валечка-младшая страдала особенно сильно. А Антоша наконец влюбился – безоглядно, ошалело, с абсолютным безумством. И было отчего потерять голову.
Звали ее Инга – темнокудрая красавица с черными, блестящими каким-то ведьминским огнем глазами. Крепкая, пышногрудая, крутобедрая. Работала эта Инга официанткой. По тем временам слегка не комильфо. Инга обожала застолья, шумные компании, танцы до утра. А утром – как огурчик. Ничто ее не брало. Где-то под Воронежем у матери в селе жил ее сын, восьмилетний мальчик. Ездила она к нему раз в год, в отпуск, на два-три дня. Жила в общежитии. Через месяц после знакомства переехала к Антону. Валечка была в ужасе – что за наказание Господь послал! Ведь не пара она ему, не пара! Пусть ловкая, красивая, веселая, но простая какая, Господи! Слава Богу, мама до этого ужаса не дожила! А Антон окончательно сошел с ума. Смотрел на Ингу идиотскими влюбленными глазами, прихватывал постоянно, гладил колени – все при матери, не стесняясь. Дорвался! Из постели они практически не вылезали. Бедная Валечка затыкала уши берушами. Инга вскакивала в шесть утра, гремела кастрюлями, варила жирные, наваристые борщи, стирала занавески, мыла полы, громко включала проигрыватель и радостно подпевала Эдите Пьехе:
– На тебе сошелся клином белый свет!
Валечку она в принципе не замечала, та ей не мешала. Инга, смеясь, называла ее призраком замка Моррисвиль. Валечка тихо страдала, пила сердечное и отказывалась узнавать своего родного сына. Теперь в отсутствие Инги и Антоши к ней днем забегала Ариша – они обе дружно плакали, жалея бедного Антошу, и утешали друг друга – все как-то еще образуется. Ариша! Родная душа! Тонкий, душевный человек, всхлипывала бедная Валечка. А он! Бесчувственный сластолюбец! Дорвался до сочного мяса! И еще мучило чувство вины – непроходящее. «Стоило все это затевать, ах, права была мама! Все бы как-то обошлось, и женился бы тогда на хорошей девочке, и мама ушла бы спокойно! Прости, мамочка, прости», – шептала Валечка, глядя на фотографию матери. Но что можно было исправить?
После смены у остановки Ингу встречал Антон – сумки волокла она неподъемные. Дома, на кухне, она сидела, тяжело дыша, расставив полные ноги и, кряхтя, разбирала баулы. А Антон ей помогал! Господи, ее Антоша, ее интеллигентный мальчик. Воистину ночная кукушка дневную перекукует. Инга доставала из сумки розовую, влажную ветчину, остро пахнувшую копченую колбасу, банки с салатами, остатки торта, недопитые бутылки коньяка и водки – и они садились ужинать.
А Валечка тихо стонала у себя в комнате и сосала валидол. Жизнь потеряла всякий смысл. Как ее мальчик мог жить с этой женщиной? Есть ворованную еду, спать с ней, смеяться в голос на кухне до ночи? Не думать о покое матери? Как он мог все это делать? Сколько вложено в этого ребенка любви! Сколько ходила она с ним в театры, на выставки, сколько прочла ему добрых и мудрых книг! Все, все напрасно, все зря! Страдала она безмерно, тихо варила себе каши – овсяную, гречневую, запивая слезами, и почти не выходила из своей комнаты. Единственным утешением оставалась Ариша. Вместе с ней они ездили на кладбище – сначала к Валечке-старшей, потом к маме, Вере Игнатьевне. Ариша ее утешала:
– Ну он же счастлив, в конце концов!
– Какое счастлив! – возмущалась Валечка. – Он просто сошел с ума!
А Инга меж тем начала попивать. Сначала потихоньку, а потом стала набирать обороты. Это, конечно, были еще не запои, но вполне реальные пьянки с истерикой, битьем посуды и уходами в ночь из дома. Антон бежал за ней, искал ее по подружкам, тащил на себе, долго держал под холодным душем, а она все бузила, бузила – до утра, пока не сваливалась в изнеможении где попало и засыпала, похрапывая, с открытым ртом. А ему к восьми на работу. Он здорово и резко сразу сдал – под глазами черные круги, волосы порядком облетели, губы плотно сжаты. Смех и веселье ушли, улетели в никуда. Мать видела – страдает, но в душе была тайная надежда: развязка у таких историй наступает вполне определенная – рано или поздно. Из ресторана Инга вылетела – попалась с сумкой продуктов. Дело замяли – что с пьющей бабы возьмешь. Через месяц устроилась в овощной ларек у дома – свекла, капуста, морковь. На руках вязаные грязные митенки, на пальцах красный облупленный лак, на голове – нечесаная свалявшаяся башня, на лице – расплывшаяся косметика недельной свежести. От прежней красоты ни намека, ни воспоминания. Грубая, вульгарная, страшная баба.
Валечка видела – сын наконец прозрел, глаза открылись – не слепой. Худющий, черный, замученный – смотреть больно, сердце рвется на куски. Кончилось веселье, начались скандалы – крики в голос, битье посуды, мат. Валечка накрывала голову подушкой. Инга стала водить в дом подружек – вместе пили водку под нарезанную толстыми кругами колбасу, вместе орали песни. Валечка наконец решила поговорить с сыном. Он молчал, а потом тихо сказал:
– Куда ее выгнать, мама, на улицу? Там она через неделю околеет.
– Ну тогда оставь все как есть, а через неделю околею я, – отвечала сыну Валечка.
– Потерпи, пожалуйста, потерпи, – попросил Антон, и Валечка увидела его глаза, полные боли и слез. – Потерпи еще немного, я что-нибудь придумаю. Господи, я же тебя совершенно замучил, какая же я последняя сволочь. – Он зарыдал и опустился перед матерью на колени, обхватив руками ее тонкие ноги.
– Бедный мой мальчик, бедное мое дитя. Это я одна во всем виновата, это из-за меня так сложилась твоя жизнь, – шептала Валечка, гладя сына по голове.
Боже, какое счастье! Сын вернулся к ней, это снова ее мальчик, ее несчастный ребенок. А вдвоем они что-нибудь придумают, ведь не бывает безвыходных ситуаций, что-то образуется, даст Бог!
«Что-нибудь» придумать Антон не успел – за него эту тяжкую работу выполнил Всевышний. Пьяная Инга попала под машину – месяца через полтора. Насмерть. Похороны были дикие и шумные – кто-то выл, кто-то выяснял отношения. На кухне хозяйничали Ингины подружки – пекли блины и постепенно напивались. Одна из них уже спала на Валечкиной кушетке, а другая долго дебоширила и обвиняла в смерти подруги Антона. И даже полезла с ним в драку. Вечером, поздно, зашла Ариша. Помогла Валечке вымыть посуду и прибраться в квартире. Зашла к Антону – он лежал на кровати одетый, отвернувшись лицом к стене. Ариша села рядом и стала гладить его по голове. Он громко разрыдался и схватил ее руку, лихорадочно сжимая и целуя ее тонкие и холодные пальцы. Проснулись они вместе, почти одновременно открыв глаза. Ариша слабо улыбнулась, а он смущенно и резко вскочил с кровати и бросился в ванную. Утром Валечка, конечно же, увидела Аришин плащ и, не выпив даже чаю, прихватила сумку и торопливо вышла на улицу: «Пройдусь по магазинам, решила она. Ей казалось, что вот сейчас у них все сладится, как все намучились за последнее время, как устали. – Домой не пойду – не буду им мешать». Она шла по улице и счастливо улыбалась. Ариша ушла на работу, а Антон весь день собирал Ингины вещи. Ему хотелось все уничтожить, изъять без следа ее пребывание в его жизни. А след в сердце? Как быть с ним?
Вечером зашла Ариша – сварили пельмени и долго сидели на кухне за столом, пытались общаться, но получалось как-то скованно и отрывисто. Все были смущены ситуацией. Потом Антон встал и ушел к себе.
– Останешься? – тихо, с надеждой спросила у Ариши Валечка. Ариша вздохнула и покачала головой, кивнув на дверь Антошиной комнаты.
– Ну, всему свое время, потерпи, – мудро решила Валечка.
А Антон опять замкнулся, ушел в себя. С матерью общался односложно, после работы что-то рассеянно жевал и уходил к себе. Все – молчком. Валечка растерялась. Разве думала она, что все теперь опять сложится не так? Разве не заслужили они наконец счастья и душевного покоя? Как верила она, что у сына и Ариши все сложится, образуется и будет она спокойно доживать свой век в кругу близких и родных людей. Но – скажи Господу о своих планах.