– Орхидеи, – ответила Марси. – Там, конечно, и другие растения потрясающие, но девяносто видов орхидей превосходят их все!
Так, значит, про местную флору мы знаем. Надо же, Марси оказалась миллионером с тонким вкусом.
– Марси, я куплю тебе по одной каждого вида.
– Я удержу тебя от этого.
– Полцарства за то, чтобы ты удержала меня, – улыбнулся я.
Новый год настал, время громко петь «Кунг-фу»!
Я бегал по офису, закрывая папки и пожимая руки. И пританцовывая на бегу: завтра отправляюсь на Восток.
– Не волнуйтесь, – сказала Анита, – я зажгу за вас свечи. Aloha, Оливер.
– Нет, нет, Анита, говорите правильно, – ответил новоиспеченный поклонник китайской культуры по фамилии Барретт. – «Kung hej fat choy».
– Эммм… Вы намекаете, что мне нужно набрать пару кило? – недоуменно произнесла моя секретарша.
– Нет, Анита, – ответил я, – это китайское новогоднее пожелание: «Kung hej fat choy» – «Благополучия и счастья». Пока!
– Пока, везунчик.
И я отправился в путь.
34
От той поездки у меня осталось немного воспоминаний. Пожалуй, только то, что это был последний раз, когда я видел Марси Биннендейл.
Мы вылетели из Нью-Йорка во вторник. Самолет зашел на посадку в Фэрбенксе[71] – на дозаправку. Мне не терпелось попробовать знаменитый торт «Печеная Аляска», а Марси хотела поиграть в снежки. Но, пока мы спорили, объявили посадку.
Растянувшись поперек трех кресел, мы вздремнули, насколько это можно было назвать сном. Настроение было настолько праздничным, что мы даже решились вступить в «Клуб на высоте мили», как это называют свингеры[72]. Проще говоря, занялись тайком любовью, пока остальные пассажиры следили за Клинтом Иствудом на экране телевизора.
В Токио мы приземлились уже в среду вечером. До пересадки оставалось еще целых четыре часа. Занявший полсуток перелет так укатал меня, что я без особых церемоний свалился на диван в комнате отдыха. Тем временем Марси, бодрая и свежая, как всегда, проводила совещание с местной делегацией. (Это входило в условия сделки: четыре дня она работает, потом две недели отпуска – и гори оно все синим пламенем.) К моменту, когда я очнулся, они уже обсудили условия обмена бутиками с компанией Takashimaya – японским производителем всего самого стильного и элегантного.
Остальную часть перелета я бодрствовал. Я был слишком возбужден – вот-вот должны были открыться огни Гонконгской гавани. Ближе к полуночи мы зашли на посадку, и я, наконец, смог лицезреть желанную картину воочию. По красоте это не шло ни в какое сравнение с теми фотографиями, которые мне когда-либо попадались.
Нас встречал Джон Александер Сян, который, судя по всему, занимал первую по значимости должность среди поверенных Марси в этой стране. Мужчине было под сорок, он носил костюм британского пошива и говорил с американским акцентом. «Я закончил Школу бизнеса в Америке!» К каждой сказанной фразе он непременно добавлял присказку «Эй-о’кей». Что в полной мере характеризовало то, как нас встретили.
Едва получив багаж, мы сели на вертолет и уже через минут двадцать после приземления были над гаванью Гонконга. Местом назначения был пик Виктория[73]. Вид из кабины вертолета открывался фантастический: город переливался, словно бриллиант, окруженный темной глазурью моря.
– У китайцев есть поговорка, – прокомментировал Джон Сян, – «Пусть горят тысячи огней».
– Уже так поздно, а иллюминацию еще не выключили? – изумился я.
– Но сейчас же Новый год.
Молодец, Барретт! Забыл, чего приехал-то? Ты ведь даже знал, что это будет год Собаки!
– А когда народ отправится спать? – спросил я.
– Ну, дня через два, может три, – улыбнулся Сян.
– Лично я смогу протянуть еще максимум секунд пятнадцать, – Марси зевнула.
– Ты что, устала? – удивился я: железная леди признавала свою слабость.
– Настолько, что, пожалуй, утренний теннис лучше отменю, – ответила она. И поцеловала меня в ухо.
Было слишком темно, чтобы я смог рассмотреть, как наша вилла выглядит снаружи. Изнутри же она больше напоминала декорации какой-нибудь голливудской картины. Вилла располагалась на полпути к вершине горы. То есть где-то в миле над гаванью, так что вид из окна открывался даже более прекрасный, чем из кабины вертолета, – мы ведь были намного выше.
– К сожалению, сейчас зима. Для купания холодновато, – отметил Джон. Батюшки, я не заметил бассейн в саду!
– У меня мозги плывут, Джон, – ответил я.
– Почему бы им не проводить выставку мод летом? – спросила Марси. Пока прислуга (горничная и два боя) заносили наши вещи, распаковывали их и развешивали по местам, мы наслаждались непринужденной беседой.
– Лето в Гонконге – не самое приятное время, – отозвался Джон, – влажность может создавать определенные неудобства.
– Еще бы – целых восемьдесят пять процентов, – вставил Оливер Барретт, хорошо выучивший домашнее задание и, к тому же, проснувшийся настолько, чтобы отвечать урок у доски.
– Да, – сказал мистер Сян, – как в Нью-Йорке в августе.
Очевидно, Джону стоило большого труда признать, что в Гонконге что-то не «эй-о’кей».
– Спокойной ночи. Надеюсь, вам понравится наш город.
– Конечно, понравится, – дипломатично ответил я. – Гонконг – «самая великолепная вещь на свете»[74].
Без сомнений, Сян покинул виллу в приподнятом настроении, благодаря моей литературной отсылке.
Мы с Марси сидели в креслах, слишком усталые, чтобы отправиться спать. Первый бой принес вино и апельсиновый сок.
– И кому же принадлежит сей королевский дворец? – полюбопытствовал я.
– Домовладельцу. А мы каждый год арендуем его. Очень многие в «Биннендейл» приезжают в Гонконг по делам, и поэтому удобнее держать для них такую квартирку, – объяснила Марси, позевывая.
– Какие планы на завтра? – не отставал я.
– Утром за мной заедут, чтобы отвезти в офис. Потом будет роскошный завтрак с местными воротилами бизнеса. Ты можешь присоединиться…
– Благодарю покорно.
– Тогда в твоем распоряжении будет Джон. Он покажет тебе достопримечательности: сады Тигра, базары. Можете хоть весь день шататься по городу, – подмигнула Марси.
– С Джоном? – недоуменно произнес я.
Она улыбнулась:
– Я посоветовала ему показать тебе округ Ша Тин.
– С его Монастырем Десяти тысяч Будд[75]? – распирало меня от любопытства.
– Да, – сказала Марси. – Но потом мы с тобой вдвоем отправимся на остров Лан Тао и проведем ночь в монастыре По Лин.
– Как ты здесь здорово все знаешь! – заметил я.
– Ну… Я ведь не первый раз в Гонконге, приезжала сюда и раньше.
– Одна? – спросил я, даже не пытаясь скрыть ревность. Я хотел, чтобы вся эта поездка принадлежала лишь нам с Марси.
– Не просто одна, – отозвалась она, – а в каком-то беспросветном одиночестве. На закате это чувствуется особенно сильно.
Отлично. Похоже, она еще не знает, как вместе встречать закаты. Я научу ее.
Завтра.
Естественно, первым делом я купил себе фотоаппарат.
Следующим утром Джон повез меня в город-крепость Коулун. В торговом центре Ocean Terminal обнаружились огромные развалы фототехники.
– Как так получается, Джон, – спросил я, – что японская техника тут дешевле, чем в Японии, а французская парфюмерия – дешевле, чем во Франции?
Я купил пару пузырьков для Марси.
– Секрет Гонконга, – улыбнулся он. – Это волшебный город.
Вначале мы осмотрели цветочные рынки в их новогоднем великолепии. И угодили в изобилие хризантем, фруктов, где блеск золотой бумаги слепил глаза. Для моей только что купленной камеры – и для Марси, которой я купил большой букет – настал праздник цветов.
Затем мы вернулись домой, на пик Виктория. Узкие улицы со ступеньками. Палатки, выстроившиеся на базарной площади так, что с высоты напоминали гигантского паука. Кэт-стрит, где в покрытых красными навесами ларьках можно было найти абсолютно все – никогда я не видел нигде подобного изобилия…
Я съел столетней давности яйцо (прожевал и проглотил, стараясь не чувствовать вкуса).
Позже Джон объяснил, что этот деликатес готовится несколько недель.
– Их протравливают мышьяком, а потом покрывают илом.
Сказано это все было уже после того, как я съел яйцо!
Мы миновали лекарственные ларьки. Впрочем, меня не слишком заинтересовали семена, ни грибы, ни засушенные морские коньки.
Далее проследовали винные лавки, где продавались маринованные змеи.
– Нет, Джон, маринованную змею я есть не буду, – отнекивался я.
– А это очень полезно, – ответил он, явно наслаждаясь моим отвращением. – Змеиный яд в сочетании с вином творит чудеса.
– Например?
– Лечит ревматизм. Улучшает потенцию.
К счастью, ни то, ни другое пока мне не было нужно. Поэтому я объявил:
– Учту. Но на сегодня с меня хватит.
И мы вернулись на виллу.
– Если встанете рано утром, – сказал Джон, пока мы парковались, – я покажу вам нечто интересное. Из области спорта.
– Ага, я люблю спорт! – обрадовался я.
– Тогда я заеду к семи, о’кей? В Ботаническом саду проводятся бои с тенью[76]. Захватывающее зрелище.
– Эй-о’кей, – ответил я.
– Приятного вечера, Оливер! – сказал Сян на прощание.
– Спасибо.
– Вообще-то в Гонконге каждый вечер – приятный, – добавил он.
– Марси, черт побери, я словно угодил в сказку! – сказал я.
Мы сидели в джонке и любовались закатом. Лодка рассекала волны по направлению к «Плавучим ресторанам». Иллюминация ослепляла.
– Вспомни поговорку про тысячи огней, – ответила мисс Биннендейл. – Мы увидели еще только первый десяток, Оливер.
Нас ждал ужин при свечах. С рыбой, которую мы предварительно выбрали в аквариуме. А я попробовал вина времен (ау, ЦРУ!) коммунистического Китая. И нашел его невероятно вкусным.
Беседа за столом была столь же пустой и формальной, сколь роскошной – обстановка. Например, мы обсуждали, чем Марси занималась сегодня (мои реплики сводились к «Вау!» и «С ума сойти!»).
Похоже, она разом обработала всех этих бюрократов из финансовой сферы Гонконга.
– Они ведут себя так по-английски, – прокомментировала она.
– Ты ведь в курсе, что Гонконг был британской колонией, – заметил я.
– Все равно! Их самая большая мечта – чтобы Ее Величество Королева приехала сюда и лично благословила новое поле для крикета, – брезгливо поделилась Марси.
– Ничего себе! Здорово. Готов поспорить, что в конце концов они своего добьются, – присвистнул я.
Принесли десерт. Мы перешли к обсуждению нашего «великого бегства», которое уже продолжалось около двух суток.
– Джон Сян хороший парень, – сказал я, – и прекрасный гид. Но я не полезу на пик Виктория, пока не буду уверен, что на вершине смогу держать тебя за руки.
– Давай условимся встретиться там завтра – пойдем смотреть на закат, – подмигнула Марси.
– Великолепно.
– Значит, в пять, – добавила она, – на самом пике Пика.
– Так выпьем же за это винца коммунистической закваски! – предложил я.
Мы скрепили тост поцелуем. И отплыли домой.
Чем же я заполнил время, остававшееся до встречи с Марси на вершине горы Виктория?
Ну, во-первых, с утра мы отправились на бой с тенью. Джон знал каждое движение. Абсолютное владение силой впечатляло.
Потом Сян предложил посмотреть нефритовую коллекцию в саду Тигра, а после попробовать на завтрак димсам[77]. Я сказал, что не имею ничего против, по крайней мере, если не придется есть змею.
Еще спустя пятьдесят семь кадров «Кодаколора» мы решили выпить по чашке чая.
– А чем сегодня занимается Марси? – поинтересовался я, чтобы облегчить задачу Джону, который, в конце концов, был управляющим, а не туристическим гидом.
– Встречается с директорами фабрик, – ответил он.
– У Биннендейлов есть свои фабрики?
– Не совсем свои. У нас с ними эксклюзивные контракты. В работе компании это ключевое звено. То, что мы называем гонконгским лезвием.
– И что же это за лезвие?
– Люди. Или, как говорите вы в Штатах, рабочая сила. Рабочий в США получает в день больше, чем гонконгский – в неделю. А некоторые и того меньше.
– Какие некоторые? – изумился я.
– Ну не платить же подросткам столько же, сколько взрослым, – им и половины будет за глаза. Они шьют прекрасную одежду, которую мы маркируем «произведено в США». При этом стоит она в несколько раз дешевле, чем произведенная в Америке или Европе, – пояснил Джон.
– Надо же. Интересно! – подмигнул я.
Судя по всему, Джону нравилось, что мне удалось вникнуть в тонкости работы гонконгского «лезвия». Я же был рад воспользоваться случаем и узнать что-то такое, о чем путеводители молчали.
– А когда двое рабочих претендуют на одно место, они могут договориться и поделить зарплату. Тем самым, работу получат оба, – продолжал Сян.
– Неслабо, – сказал я.
– Неслабо, – улыбнулся он, оценив мой американский жаргон.
– Только, получается, каждый работает полный рабочий день, а получает лишь половину? – уточнил я.
– Ну, никто из них не жалуется, – парировал Сян, расплачиваясь за нашу трапезу. – Ну что, поедем смотреть окрестности?
– Джон, а можно ли организовать экскурсию на фабрику?
– Их в Гонконге тридцать тысяч, так что почему бы и нет. Предпочитаете крупные или совсем крошечные семейные предприятия?
– Как насчет небольшой экскурсии по фабрикам Марси? – подкинул идею я.
– Эй-о’кей, – ответил Джон Сян.
Первую остановку мы сделали под Коулуном. Да, здешние виды определенно не подходили для открыток! Тут были толпы народу и грязь, а в узкие улочки почти не проникало солнце. В жуткой толкотне пришлось прокладывать себе дорогу локтями.
– Остановка первая, – объявил Джон, когда мы припарковались во дворе, – изготовление рубашек.
Мы вошли.
Мне вдруг показалось, что я попал на фабрику начала XIX века в Фолл Ривер, штат Массачусетс.
Это был настоящий ад для рабочего.
И, черт побери, другого подходящего слова у меня не нашлось.
Настоящий ад. Темный, тесный и душный.
Несколько десятков женщин лихорадочно выводили швы, склонившись над швейными машинками.
Все это происходило в тишине, нарушаемой только щелканем и гулом – главными вестниками продуктивности.
Господи, да здешняя атмосфера напоминала фабрики Амоса Барретта!
Хозяин цеха поспешил поприветствовать Джона. Ну, и меня, западного гостя. Мы начали осмотр. А посмотреть было на что. Максимум зрелищ при минимуме места.
Надзиратель болтал на китайском. Джон объяснил мне, что тот гордится, насколько эффективно работает производство.
– Рубашки у них получаются потрясающие, – прокомментировал Джон.
Он остановился и показал на девушку, которая торопливо скармливала рукава рубашек жадным челюстям огромной швейной машины.
– Посмотрите, какая изумительная двойная строчка. Высочайшее качество! – нахваливал рубашки Сян. – Такого в Штатах не делают!
Я посмотрел.
К сожалению, пример попался не самый удачный. Не в плане качества работы, а в плане самой трудящейся.
– Сколько лет этой девочке? – спросил я.
Девочка работала молча, не обращая на нас ни малейшего внимания. Ну, разве что чуть прибавила темп.
– Четырнадцать, – сообщил начальник цеха.
Похоже, по-английски он все-таки понимал.
– Джон, это вранье, – спокойно произнес я, – ребенку лет десять. Максимум.
– Четырнадцать, – как попугай, повторил начальник цеха. Вмешался и Джон:
– Оливер, это законный минимум.
– Я не обсуждаю закон, я просто говорю, что девочке десять лет!
– У нее есть карточка, – заявил куратор. Похоже, язык он знал вполне сносно.
– Я хотел бы на нее взглянуть, – предложил я. Вежливо. Разве что не добавив «пожалуйста». Джон бесстрастно наблюдал, как куратор попросил у девочки удостоверение. Она тут же запаниковала. Господи, как ей объяснить, что это не облава?
– Вот, сэр, смотрите. – Начальник цеха помахал картой. На которой не было даже фотографии.
– Джон, – сказал я, – тут нет фото.
– Пока вам не исполнилось семнадцать лет, можно работать без фото, – ответил он.
– Понимаю, – сказал я.
Двое мужчин сверлили меня взглядом, судя по всему, с нетерпением желая двинуться дальше.
– То есть, – продолжил я, – ребенку дали карту старшей сестры.
– Четырнадцать, – снова проорал куратор. Он вернул девочке ее удостоверение. Она облегченно отвернулась и принялась работать еще быстрее, чем до того. При этом украдкой поглядывая на меня. Так она запросто могла покалечиться.
– Скажите ей, что все в порядке, – сказал я Джону.
Он произнес что-то по-китайски, и девочка продолжила работу, больше не обращая на меня внимания.
– Чаю? – куратор с поклоном пригласил нас в загородку, служившую ему офисом.
Джон мог видеть, что номер не прошел. Он обратился ко мне:
– Слушайте, Оливер, она правда делает то, что можно делать четырнадцатилетней девушке.
– А получает? Вы говорили, что платите подросткам половину.
– Оливер, – невозмутимо ответил Джон, – она зарабатывает десять долларов в день.
– Великолепно, – сказал я и добавил, – гонконгских долларов. В американских баксах это один доллар восемьдесят центов, так?
Куратор протянул мне рубашку.
– Он предлагает вам оценить качество работы, – перевел Джон.
– Великолепное, – согласился я, – двойная строчка высшего класса (что бы там это ни значило). Я сам ношу такие.
На рубашке красовался лейбл «Mr. B.». Последние тенденции моды говорили, что в этом году парни будут носить их со свитерами.
Потягивая чай, я размышлял, в курсе ли неземная мисс Нэш из старого доброго города Нью-Йорка, каких нечеловеческих усилий требует производство тех прелестных вещичек, которые она продает?