27 октября 1990 года я потеряла своего мужа и лучшего друга Стива Дэвиса. Стив был замечательным музыкантом. В течение нескольких лет он выступал с Национальным оркестром, а затем начал преподавать в университете Северной Виргинии, поскольку хотел больше времени проводить рядом с домом. Стив был не только преданным и любящим мужем, он обожал своих учеников и преподавал им игру на скрипке не столько потому, что, давая уроки, мог заработать больше денег, а потому, что любил музыку и инструмент и желал передать свою любовь ученикам. Лиза Макферсон была одной из его учениц.
Ей было пять лет, когда она начала брать у него уроки, занимаясь на скрипке, которая была в восемь раз меньше обычного инструмента. Девочка оказалась очень талантливой, и Стив с ней работал больше, чем с другими, потому что она относилась к музыке с такой же страстью, с какой и он относился к ней в своем детстве. Лиза напоминала Стиву его самого в пятилетнем возрасте, когда он впервые взял в руки инструмент. Ее вдохновение воодушевляло его, и она явно была на пути к успеху. Стив был безгранично ей предан, постоянно задействовал ее в концертах, устраивал ей прослушивания в музыкальных школах, брал вместе с группой других своих одаренных студентов в Рим и Монреаль, где она принимала участие в музыкальных фестивалях. Он во всех своих учеников вкладывал сердце и душу, я говорю это, потому что хорошо знала каждого, кого он обучал игре на скрипке. Все они были талантливы и по-своему уникальны. Все были немножко не от мира сего. Да, я до сих пор считаю, что одаренные люди не такие, как все. Стив тоже был с причудами. Но что касается Лизы… мне всегда казалось, что ее странности – не просто странности. Мне всегда казалось, что у нее не совсем стабильная психика. Но это было настолько не явно, что никто этого не замечал, хотя, на мой взгляд, ей требовалась помощь. Стив, например, тоже считал, что мое беспокойство беспочвенно. Он не волновался за ее душевное здоровье, пока она замечательно играла. А зря. Подрастая, Лиза начала постепенно утрачивать интерес к музыке и к занятиям со Стивом. Играть стала заметно хуже – и в основном из-за того, что начала работать с другими преподавателями. Все это очень расстраивало Стива – настолько, что он написал своему старому другу, преподающему в Джуллиарде, куда Лиза собиралась поступать, что она больше не относится серьезно к карьере музыканта и растеряла свои таланты.
Я не знаю, каким образом до нее дошел слух о его письме. Знаю только, что Стив считал себя очень виноватым из-за того, что все-таки его отправил. Он целую неделю не спал, был молчаливым и чувствовал себя просто убитым. И он решил пойти к ней домой и извиниться. Но Лиза встретила его с пистолетом и выстрелила сразу, как только он вошел в гостиную. Стив умер на месте. А она, вместо того чтобы предстать перед судом за преступление, инсценировала самоубийство на реке Потомак. Почему я говорю «инсценировала»? Потому что тело так и не нашли в те дни. Полиция перестала ее искать, но я никогда не перестану. Я наняла частного детектива, который напал на ее след, но ему не удалось убедить высшие инстанции, что Лиза Макферсон жива. Я все еще готова заплатить 25 тысяч долларов тому, кто имеет хоть какие-то сведения о ее местонахождении, хотя… в какой-то мере это уже неважно. Ведь это не поможет мне вернуть моего любимого мужа.
Время не лечит. Возможно, ты и перестанешь плакать каждый день, но боль все равно не исчезает, она остается навсегда. Незадолго до смерти Стива мы решили родить ребенка, потому что и так слишком долго откладывали этот вопрос из-за карьерных амбиций. Я проходила курс лечения от бесплодия… И если бы Стив остался жив, у нас бы обязательно родились дети, которым сейчас было бы уже около двадцати. Я не перестаю оплакивать наш потерянный шанс иметь полноценную семью…
Десять лет назад я поняла, что не одна в своем горе. Тысячи других людей потеряли своих любимых из-за того, что их убили. Тогда я и начала вести этот блог. Для вас это точка в вашем собственном путешествии, здесь мы можем друг друга поддержать. Если вы потеряли кого-то из близких в результате убийства, я буду рада, если вы поделитесь своей историей».
Не знаю, сколько раз я перечитала этот пост, сидя на веранде на невыносимой жаре. Я искала что-то между строк… не знаю что. Мне трудно было анализировать свои эмоции, но что я реально чувствовала, так это боль, которая в тугой узел скрутила все мои внутренности. Тело сестры не нашли… Ее останки до сих пор покоятся на дне той реки. От одной этой мысли мне становилось не по себе. Бедные родители! Сколько же раз, должно быть, они представляли, как Лиза делает свой последний вздох, перед тем как потерять сознание и погрузиться в темную ледяную воду. Теперь меня не удивляет, почему они пытались оградить от этого Дэнни. Как не удивляет и то, почему в детстве, даже если я с мамой находилась в одной комнате, мне казалось, что она от меня невероятно далеко.
Я все никак не могла выбросить из головы фразу из поста этой Сондры о моей сестре: «…казалось, что у нее не совсем стабильная психика…» Сразу вспоминались кадры из видео, где Лиза все время стояла в стороне от группы ребят или в уединении разговаривала с Мэтти… пока ей не нужно было выходить на публику. Она не особенно вписывалась в компанию однолеток. Может быть, и в самом деле у нее были проблемы с психикой, как предполагала жена Дэвиса? Мне было жаль Сондру. Ей никак не удавалось отпустить прошлое. Она все еще оплакивала своих неродившихся детей, нанимала частного детектива, чтобы найти мою сестру… Прошло больше двадцати лет, а она все еще жила с этим. Мне захотелось написать ей, но я точно знала, что не сделаю этого. Я просто хотела выразить ей свои соболезнования и сказать, что абсолютно, просто абсолютно уверена, что Лиза не хотела убивать ее мужа. Но, с другой стороны, мне было легко поверить в то, что это несчастный случай, только лишь потому, что это – единственная причина, по которой я сама никогда бы никого не убила.
Но я – не Лиза.
15На следующее утро, едва я открыла дверь, в гостиную, точно ее выпустили из пушки, ворвалась Дженни. Она была не одна, а со своей дочерью. Мне даже пришлось посторониться, иначе бы она меня снесла.
– Райли, это Кристин, – представила дочь Дженни, бросив сумочку на столик у двери.
– Райли! – Кристин улыбнулась мне так широко, что, казалось, улыбка разделила ее лицо пополам. Темные волосы она собрала в хвост, глаза были карими, а не голубыми, как у Дженни, – но в остальном можно было сразу понять, что она дочь своей матери. – Я так рада тебя видеть! – Она схватила меня за руки, чтобы поприветствовать, и тяжелая сумка, висевшая на ее плече, съехала мне на запястье. – Последний раз, когда я тебя видела, ты была совсем маленькой, представляешь? Такой малю-ю-ю-сенькой девочкой!
От переполнявшей ее энергии мне стало не по себе, так же, как в нашу первую встречу с Дженни. Яблочко от яблони недалеко падает.
– Я тоже очень рада тебя видеть, Кристин, – сказала я. – Это здорово, что ты согласилась мне помочь.
– Да без проблем! – воскликнула она. – Тем более что я наслышана об этом замечательном доме. Уверена, здесь тысяча сокровищ. Мама рассказала о коллекциях твоего отца.
– Понятия не имею, насколько они ценные, – ответила я, пожав плечами. По сути говоря, мне было все равно. Я просто хотела, чтобы кто-то взял на себя работы по дому, пока я буду приводить в порядок свою жизнь и разбираться с чувствами, захлестнувшими меня с головой.
– Ты такая красивая! Правда же, мам? – сказала Кристин, обращаясь к Дженни.
Они остановились в дверном проходе, разглядывая меня.
– Она хорошенькая, – согласилась Дженни.
– Да ладно вам! – запротестовала я. Не желая оставаться объектом их анализа, я решила сбежать на кухню. – Вам чего-нибудь принести? – спросила я. – Бутылку воды или лимонад?
– Ничего, – ответила Дженни.
– Не нужно, спасибо. – Кристин припустила было за мной на кухню, но остановилась у витрины с трубками и, положив руки на бедра, стала изучать ее содержимое. – Мама сказала, Дэнни разбил стекло, – изрекла она. – Я помню его милым маленьким мальчиком, но, похоже, он изменился?
Мне захотелось защитить Дэнни. Ее вопрос задел меня, но, чтобы не раздражаться, я посчитала за лучшее промолчать. Мы не виделись с братом после того случая в лесу, однако я все еще никак не могла выбросить из головы наш последний разговор. Думал ли о нем Дэнни или забыл обо всем, едва мы расстались? Или он запил, как делал обычно, когда хотел о чем-то забыть?
Кристин взяла в руки трубку и стала внимательно ее рассматривать.
– У оценщиков будет знаменательный день сегодня, правда же, мам?
– А я что говорила! – Дженни подошла к дочери и обняла за плечи. – Сегодня днем придут оценщики, – пояснила она для меня.
Я невольно возмутилась – мне, конечно, хотелось, чтобы дом побыстрее освободили от вещей, но я не собиралась уступать кому-либо контроль над ситуацией. Даже несмотря на то, что я никогда здесь ничего не контролировала.
Я невольно возмутилась – мне, конечно, хотелось, чтобы дом побыстрее освободили от вещей, но я не собиралась уступать кому-либо контроль над ситуацией. Даже несмотря на то, что я никогда здесь ничего не контролировала.
– Пожалуйста, советуйтесь со мной, прежде чем будете принимать какие-то важные решения, – сказала я. – И вы, конечно, помните, что после того, как трубки оценят, они отойдут к Тому Кайлу? Они не должны попасть на распродажу имущества.
– Ну разумеется, – заверила меня Дженни.
Кристин, по-видимому, поняла мое беспокойство.
– Я только проведу общую инвентаризацию, – сказала она. – Обычно я работаю со своей командой, но одна из девушек беременна и не встает с постели, а другая записалась на летние курсы в общественном колледже. Так что с этим мне будет помогать мама. Как только завершим инвентаризацию, возьмемся за сортировку вещей, а потом будем прикреплять к ним ценники, подготавливая к распродаже. Я просто хотела все посмотреть до того, как придут оценщики. – Она улыбнулась: – Ты меня совсем не помнишь? – В ее голосе мне послышалась грусть.
Я помотала головой, изо всех сил стараясь выглядеть огорченной.
– Ты была миленькой, – сказала Кристин. – Но в основном я тогда общалась с твоей сестрой.
Она засмеялась. Смех был низким и хрипловатым, как у курильщиков, и хотя запаха табака не ощущалось, в голове у меня мелькнула мысль, что меньше всего я бы хотела, чтобы в доме кто-то курил.
– Твоей сестре, конечно, было не до меня, – Кристин с грустью покачала головой, – она была слишком амбициозной девочкой.
Интересно, известно ли ей, что Лиза убила своего учителя, подумала я, и знает ли она настоящую причину, из-за которой сестра покончила с собой?
Желая побыстрее сменить тему и не возвращаться к обсуждению моих родных, я, как и подобает хозяйке дома, обвела широким жестом гостиную и спросила:
– Ну, с чего будем начинать?
Пока Дженни с Кристин бродили по дому, я изничтожала в измельчителе старые папины бумаги из его первого шкафа. Я слышала, как открываются и закрываются дверцы шкафов и витрин, слышала, как Дженни и Кристин разговаривают между собой и спускают стремянку, чтобы подняться на чердак, и думала, что это даже хорошо, что Дженни была близка с отцом. Он бы и сам доверил ей эту работу. И от этой мысли мне стало как-то проще свыкнуться с тем, что в папиных вещах роются два совершенно незнакомых мне человека.
Дыши, говорила я себе, прислушиваясь к их шагам, раздающимся то тут, то там в доме. Все будет хорошо.
Примерно в одиннадцать я получила письмо от Сьюзен с сообщением, что нам с Томом Кайлом необходимо будет встретиться и подписать документ, на основании которого к нему перейдет коллекция. Сьюзен дозвонилась до него, и они договорились, что он придет к ней завтра в два, а теперь она хотела знать, смогу ли я подойти в это же время.
Встречаться с Томом Кайлом мне не очень-то хотелось. Хотя с Вернис я бы не отказалась поговорить еще разок. Тем не менее я ответила Сьюзен, что приду к ней в назначенный час.
Оба оценщика прибыли практически в одно время, как раз тогда, когда я собралась продолжить разбор бумаг. Их встретила Дженни и, представив мне, отправила одного наверх, работать с компасами и зажигалками, а другого, с бородой и пивным брюшком, как у Санта-Клауса, усадила перед коллекцией трубок.
– Неплохо, – промолвил он, когда я вернулась к своей бумажной работе.
За исключением этого он оставался немногословен, и я была несказанно рада, что он и словом не обмолвился о разбитой стеклянной дверце.
Позже, вечером, когда я готовила яичный салат, в кухню вошла Дженни и, прислонившись к тумбе, спросила:
– Может, не стоит все ж таки продавать Лизину скрипку?
– И что я буду с ней делать? – Я шлепнула в миску с салатом ложку майонеза.
– Ну мало ли что… – Она задумчиво почесала переносицу. – Может быть, твой ребенок, который родится, захочет играть на скрипке? Кто знает? Или у Дэнни… У него ведь тоже будут когда-нибудь дети… Пусть ни у тебя, ни у него нет музыкальных талантов, но кровь-то у вас все равно – Макферсонов. И вы передадите талант следующему поколению. Было бы здорово, если б твоей дочери или сыну досталась Лизина скрипка.
Мне показалось, она будто попыталась убедить меня, что я не приемная дочь, и за это я почувствовала к ней признательность.
– А надо непременно решить это прямо сейчас – продавать или нет скрипку? – замялась я.
– Оценщик, тот, что наверху, сказал, что он не эксперт по струнным, однако он посмотрел скрипку и говорит, она очень ценная и хранить ее нужно где-нибудь в безопасном месте – не дома. Очень ценная вещь, – повторила она.
Я кивнула, продолжая размешивать майонез, и сделала мысленную «зарубку» – не забыть про скрипку. Почувствовав на себе взгляд Дженни, я обернулась.
– С тобой все в порядке? – спросила она.
Я опустила руки.
– Если честно, то нет, – проговорила я вполголоса, помня, что в соседней комнате работает оценщик. – Моя удивительно талантливая сестра была убийцей… Семья, в которой я выросла, возможно, мне не родная… У моего брата – проблемы… И я очень скучаю по папе. – Мой голос сорвался, и Дженни подошла ко мне и обняла за плечи.
– Как же я жалею, что тебе на глаза попалась эта коробка… Эти статьи… Это я во всем виновата.
– Вы здесь ни при чем, Дженни. – Я высвободилась из ее объятий. – Я имела право это знать, и я рада, что наконец мне все стало известно. Теперь я многое могу объяснить.
– Твои родные… они и есть твоя семья. Не обращай внимания на всю эту чушь об удочерении. Это все неправда – я абсолютно в этом уверена. Просто не знаю, кем себя возомнила эта Вернис Кайл! Тоже мне прорицательница! По какому праву она осмелилась заронить в тебя зерна сомнений? Успокойся и оставь это. Прошу тебя!
Но прежде чем я успела ответить, в дверь позвонили.
– Кто-то пришел! – подал голос оценщик.
– О, это, должно быть, перевозчики фортепиано! – воскликнула Дженни.
– Сегодня? – Как? Она меня даже не предупредила, что связалась с перевозчиками?! Мне вдруг захотелось выскочить в гостиную и загородить им дорогу. В доме и так было полно людей, и оттого, что они все приходили и приходили, мне становилось все хуже.
– Не волнуйся, – сказала Дженни, уверенно направляясь в гостиную. – Я обо всем позабочусь. Тебе ничего не придется делать!
Пока в гостиной стучали, стонали и кричали друг на друга рабочие, я меланхолично ела салат. У меня не было никакого желания выходить к ним и смотреть, как они разбираются с фортепиано. Я устроилась за столом в кухне и вошла в Фейсбук, чтобы проверить, что новенького пишут мои друзья. Мы с Брайаном удалили друг друга из друзей, но я все еще время от времени заходила к нему на страницу, чтобы посмотреть на его улыбающееся лицо и поразмышлять, не совершила ли я ошибку, расставшись с ним. За те два года, что мы общались, он так и не сменил фотографию профиля. Он был снят на фоне розового заката вместе с сыном и дочерью, которым на момент съемки было, соответственно, три и четыре года. Они повисли на Брайане, как обезьянки, и эта фотография все еще вызывала у меня смех. Я скучала по его детям не меньше, чем по нему. Но, посмотрев в который раз на его снимок, я окончательно поняла, что довольна своим решением. Ему нужно было быть рядом с детьми. Хотя он этого и не осознавал, пока не ушел от жены.
Неожиданно в доме стало тихо. Я прислушалась. Голоса переместились на крыльцо, а когда они совсем стихли, я вышла в гостиную. Пройдя мимо оценщика с пузом, который все еще занимался трубками, я остановилась. Посреди комнаты, где раньше, сколько я себя помнила, стояло фортепиано, зияло пустое место. Глубоко вздохнув, я прижала руку к груди. Мне всего-то двадцать пять, но ощущение было такое, что этот месяц меня доконает. Если я так тяжело прощаюсь с фортепиано, на котором даже не играла, то как буду прощаться с любимым домом?
Я в изнеможении села на диван как раз в тот момент, когда Кристин бодро сбежала со ступенек, держа в руке айпед.
– Вы только посмотрите! – воскликнула она. – Уже и фортепиано нет. Мама, значит, договорилась с перевозчиками?
Я кивнула:
– Думаю, да.
– Оценщик наверху почти закончил, – сообщила она. – Он в восторге от компасов! – Она повернулась к мужчине, занимавшемуся трубками: – А у вас как продвигается?
Он закрыл свой ноутбук и поднял голову.
– Практически закончил, – ответил он, проведя пальцами по бороде. – Мне нужно только кое-то проверить у себя в офисе, но навскидку эта коллекция будет стоить около семнадцати тысяч.
– Ничего себе! – удивилась я, невольно выпрямляясь на диване. Я и не представляла, что трубки такие ценные. Может быть, после этого Том Кайл перестанет ворчать?
Оценщик положил ноутбук в портфель и направился к двери.
– Через пару дней я свяжусь с вами и скажу более точную стоимость, а потом выпишу сертификат.