Вдоль широкой мраморной лестницы — от дороги до самого входа в здание — выстроились двенадцать девушек и столько же парней в кубинских национальных костюмах с гирляндами цветов через плечо. Это товарищи Каридад — летчики, механики, стюардесы, радистки — молодежь гаванского аэропорта. Они дружно поют по-испанки «Катюшу» и хлопают в такт песне в ладони.
— Вива Танио!
— Вива Алексо!
По команде Каридад Таня берет об руку Александра Павловича, и они, возглавляя притихшую процессию, поднимаются по лестнице, осыпаемые лепестками роз.
Таков обычай. В столичный Дворец бракосочетаний принято приводить невесту ее отцу либо кому-нибудь из старших родственников или друзей по мужской линии.
Обогнув последнюю пару напряженно вытянувших хвосты бронзовых львов в конце аллеи, молодые и их спутники поехали обратно к гавани.
— По новой революционной традиции, — рассказывала Олегу и Тане Каридад, — жених с невестой прямо после регистрации отправляются на холм Ленина в городок Регла, чтобы возложить там цветы к скульптурному портрету вождя мирового пролетариата.
— Туда можно проехать и на машине, — продолжил ее рассказ Антонио, когда они остановились у набережной. — По тоннелю это минута-полторы, не больше. Но мы поплывем на катере… Таков обычай. Для вас он будет еще и приятным сюрпризом.
Несколько минут они любовались с набережной Малекон стоявшими в порту кораблями, подставляя разгоряченные лица морским брызгам, летящим во все стороны от разбивающихся о парапет волн. Но вот пришел катер. На носу его золотом было выведено название — «Ленин».
— Дело в том, что это имя катер носит уже около семидесяти лет, — тихо заговорил Антонио, когда все они уселись на носу судна. — Не раз бывшие хозяева города пытались переименовать его, но каждый раз вынуждены были отказаться от своих намерений, получая решительный отпор рабочих Гаваны и Реглы.
Всего за пять минут катер пересек бухту. За внушительным частоколом портовых подъемных кранов лежал небольшой городок, где живут рыбаки, докеры, рабочие нефтеперерабатывающего завода и текстильной фабрики. В этом городе нет старинных дворцов и современных широких авенид. Здесь не слышно перезвона курантов древних соборов, нет вековых парков, дающих прохладную тень в самый знойный полдень, нет небоскребов, как в бело-розовой красавице Гаване. Но жители Реглы гордятся своим городом не меньше, чем столичные своим. И у них есть для этого веские основания. В дни, когда пролетариат планеты с глубокой скорбью переживал страшную весть о смерти Владимира Ильича Ленина, прогрессивно настроенный мэр Реглы издал муниципальный декрет, призывая в нем всех жителей собраться на окраинном холме городка, чтобы посадить в память о вожде трудящихся всей земли оливковое дерево-символ мира и дружбы между народами.
Когда Москва стыла от лютого мороза и страшного горя, прощаясь с Владимиром Ильичем, в Регле шел нескончаемый тропический ливень. Но за несколько часов до назначенного времени у здания муниципалитета собрались не только почти все жители Реглы, но и тысячи представителей профсоюзов Гаваны, трудового люда соседнего городка Гуанабакоа и ближайших поселков. Печально-торжественная процессия направилась к холму, и там было посажено оливковое дерево. Несмотря на дождь, люди долго не расходились. С тех памятных времен и стали называть это место холмом Ленина, а рабочие многие годы собирались здесь на маевки.
Оформление документов на право участия в Регате Свободы советского тримарана «Семен Гарькавый» с двумя членами экипажа — Олегом и Татьяной Слюсаренко, двумя пассажирами — мальчиком Сережей Аксеновым и экс-капитаном, пенсионером Александром Павловичем Винденко заняло очень мало времени. Официально приписали к экипажу и Джека. Еще меньше времени ушло на вручение команде тримарана номеров, инструкций и положений о регате, а также документов комиссару регаты Андрею Ивановичу Аксенову.
Этому во многом способствовало то обстоятельство, что все отделы и службы оргкомитета фестиваля расположились в одном крыле огромного здания Академии наук — бывшем гаванском Капитолии — копии Капитолия вашингтонского.
Уже через двадцать минут, спустившись по парадной лестнице со ступенями шириной с футбольное поле, они еще раз невольно посмотрели назад, стараясь охватить взглядом это массивное здание.
Машины помчали их на Пятую авениду — одну из красивейших гаванских улиц, в роскошных особняках которой жила когда-то кубинская знать. В годы революции часть ее особняков передали под детские учреждения, библиотеки, клиники, научно-исследовательские институты. А несколько десятков поуютней и поскромнее — выделили для послесвадебного отпуска молодоженов. Их назвали дворцами счастья.
— Понимаешь, — объясняла Тане Каридад, пока они ехали в машине, — в первые послереволюционные годы на острове нашем всем жилось трудновато. Экономическая блокада, дефицит национального бюджета, нехватка самого необходимого… Недоставало продуктов питания, тканей, обуви, не говоря уже о станках, машинах, тракторах, оборудовании предприятий. Это было нелегкое время… Но уже в первые годы победы революции среди тех, кто вместе с Фиделем Кастро шел дорогой борьбы за подлинную свободу и настоящее счастье каждого кубинца, за освобождение нашего народа не только от цепей рабства, эксплуатации, угнетения, неравенства, но и от всего отвратительного, что нам осталось в наследство от буржуазного прошлого, среди тех, кто самоотверженно трудился на заводах, шахтах, полях, новостройках, было много юношей и девушек, которые, несмотря на тяготы и трудности, дружили, любили, стремились создать семью. Вот для них-то — новых молодоженов революционной Кубы — и решили отдать часть дворцов и вилл покинувшей страну аристократии, банкиров, фабрикантов, латифундистов. Вместе со свидетельством о браке, горячими поздравлениями и цветами им вручали двухнедельную путевку во Дворец счастья молодых, где к их услугам были и роскошные апартаменты, и сад, и бассейн для плавания, и веселые лужайки, и отменная кубинская кухня. В кругу родных и близких молодожены могли справить здесь свадьбу, послушать лучших певцов и музыкантов, принимать друзей или оставаться в полном уединении. Всю заботу о них в эти дни брало на себя государство, а обязанности обслуживающего персонала с превеликим удовольствием в свободное от работы время выполняли по очереди комсомольцы предприятий и организаций города.
С тех пор у нас на Кубе многое, конечно, изменилось, но эта хорошая традиция сохранилась. И тебе с Алексо, как и всем молодоженам Гаваны, вручена двухнедельная путевка во Дворец счастья на Пятой авениде. Три года назад, — тепло улыбнулась Татьяне молодая женжина, — именно там мы провели изумительные две недели с моим Рикардо. Ты его скоро увидишь, Танюша, он уже, наверное, там.
— Но ведь завтра рано утром мы улетим в Сантьяго… Зачем же нам эта путевка?
— Правильно, улетите. Но ведь через два месяца вы вернетесь. И тогда уж отдохнете здесь в свое удовольствие. Об этом знают, я предупредила. Смотри, какая здесь красота.
Через широко открытые ворота в ограде, сплошь увитой цветущими алыми и пунцовыми розами, машины въехали в густую тень чудесного старого парка. В глубине его возвышалось восьмигранное двухэтажное здание с веселыми лепными украшениями на стенах и по фронтону верхнего этажа, с шатровым прозрачным куполом, на тонком шпиле которого трепетало белоснежное полотнище флага с двумя переплетенными золотистыми кольцами.
Справа, примыкая к трем стенам здания, на два десятка метров тянулась широкая терраса, над которой был натянут голубой брезент. Сзади и со стороны правого торца террасы из бетонной балюстрады взлетали высоко вверх и дождем рассыпались по брезенту крыши тугие струйки доброй сотни фонтанчиков. Потом вся масса воды стекала по крыше и бесконечным тонким и прозрачным водопадом низвергалась с нее в углубление балюстрады, образовывая в задней и боковой части террасы водяную стену, создавая внутри прохладу и свежесть.
С левой, примыкавшей к дому стороны на террасу и в сам дом вели четыре широкие беломраморные ступени, а дальше, правее их, все утопало в цветах и густо переплетенных ветвях винограда, тяжелые гроздья которого выделялись среди зеленой листвы то янтарной, то рубиновой россыпью.
Как только молодые вышли из машины, мелодично и дружно зазвенели гитары невидимого оркестра. Под его аккомпанемент с террасы по мраморной лестнице медленно стал спускаться высокий смуглолицый парень в пышном белоснежном колпаке и такой же белой куртке. В руке — огромных размеров поварешка, у пояса два неправдоподобной величины ножа. Олег сразу сообразил: это и есть знаменитые мачете — ножи, которыми рубят сахарный тростник.
Лицо молодого повара было непроницаемо. Он церемонно поклонился до земли невесте и жениху, а потом проговорил почти чисто по-русски:
— Допро пожаловат!
И снова отвесил глубокий поклон.
— Рикардо! Вот проказник! Выступаешь, как всегда, вне конкурса и сверх программы, — звонко смеясь, поспешила Каридад к мужу. — Даже я тебя сразу не узнала.
— Сначала пуст увашаемый торокой жюри откушать мой паэлья, то ест… как етот по-рюсский — рис со мясо и приправа…
Рикардо широко улыбнулся, нежно провел рукой по черным локонам жены и что-то зашептал ей на ухо.
— Таня, переведи всем, — попросила Каридад. — Рикардо очень извиняется за свой русский язык. Он действительно очень старался сейчас на кухне и просит молодых принять у него бразды правления в их Дворце счастья, а также пригласить своих дорогих гостей на маленький бантон — перекусить и освежиться. Ведь до прибытия гостей и торжественного обеда еще целых два часа. Молодые и все их друзья успеют за это время хорошо отдохнуть, искупаться под летним душем или в бассейне. А пока он просит всех подняться на несколько минут на террасу. Они не пожалеют. Пусть смелее шагают по ступенькам.
О! Разве мог кто-нибудь из них пожалеть об этих преодоленных четырех ступеньках! В дальнем правом углу террасы, у двух соединяющихся прохладных водяных стен стояли несколько сдвинутых столиков, покрытых общей белой скатертью. На ней — запотевшие кувшины со студеной водой, на поверхности которой плавают прозрачные льдинки. В центре — большое круглое блюдо из обожженной красной глины со знаменитой паэльей.
На маленьких тарелочках — бутерброды с рыбой, мясом и сладким сыром. Тут же высокие фарфоровые кофейники, маленькие чашечки для кофе, разнообразные конфеты и пирожные, чудесный кубинский мармелад, разрезанные ананасы, румяные чурро[26], посыпанные сахарной пудрой.
Каждый уселся в удобное кресло и пил, пил, пил…
То студеную воду, то кофе, то удивительно вкусный лимонад, то тонизирующий коктейль, то снова воду… Почти все отведали паэлью и чурро, с наслаждением смаковали холодные ананасы. Пожалуй, один только Джек не захотел отведать чего-нибудь плотного. С забавным удивлением остановился он у водяной стены и, тихонько повизгивая от удовольствия, тыкал в нее легонько то одной, то другой лапой, ловя языком холодные брызги.
Гости молодых, о которых еще в Сантьяго-де-Куба, а потом и здесь, в Гаване, заблаговременно позаботились Каридад, Антонио и их друзья, начали съезжаться ровно в шесть часов вечера. Отдохнувшие, посвежевшие после утомительного и жаркого дня, бесконечно счастливые, Олег и Таня вместе с обоими Аксеновыми, Винденко, со своими новыми кубинскими друзьями — Антонио Саласаром, Каридад и Рикардо Марреро — встречали их на верхней ступеньке террасы, принимая поздравления.
Рикардо давно снял поварскую куртку, под которой оказался ловко сидящий на нем парадный китель летчика военно-воздушных сил Кубы с двумя орденами на груди.
— Он у меня храбрый, милый мой сокол, — шепнула Каридад Тане. — Когда мы поженились, Рикардо только окончил училище, а теперь вот капитан.
Первыми поздравить молодых приехали члены оргкомитета фестиваля. За ними — летчики и служащие гаванского аэропорта. Потом большой группой появились советские молодые специалисты — работающие на Кубе врачи, геологи, мастера скоростного бурения, инженеры, монтажники и наладчики электронных систем управления и различного автоматического оборудования.
Сразу следом за ними приехало несколько машин с работниками Национального Комитета и Гаванского горкома Союза молодых коммунистов Кубы, а затем к воротам виллы подкатил новенький красный «Икарус», из которого высыпали бойцы молодежного интернационального строительного отряда «Фестиваль-Куба».
У каждого из них в руках флажки и яркие шелковые вымпелы с гербом своей страны. Каждая пара гостей юноша и девушка — в ярких национальных костюмах, вручая вместе с цветами и памятными подарками флажки и вымпелы молодым, горячо просят взять эти маленькие сувениры с собой в дальний путь вокруг Южноамериканского континента.
— Видишь, Олег Викторович, — наклонился к молодому капитану Винденко. — Для нас фестиваль уже начался.
— Может быть, пора приглашать к столу? — тихонько спросила у Каридад невеста.
— Подожди, Танюша, еще две-три минутки подожди.
В этот момент в раскрытые ворота виллы въехала большая, сверкающая черным лаком и никелем, «Чайка». На ее передних крыльях с каждой стороны трепетали по два флажка — кубинский и советский.
— Вот теперь все! — воскликнула Каридад, и глаза ее радостно заблестели. — Он сдержал слово. Это, Танюша, посол Советского Союза.
— Неужели? — растерялась Таня.
Она невольно сделала шаг вперед, навстречу машине. Олег стал рядом. Подтянутый, серьезный, сосредоточенный. Каридад тоже было шагнула вперед, но Рикардо легонько придержал ее за руку.
— Погоди, Кари. По-моему, это не только посол.
Дверца машины открылась. Из нее вышли двое. Первый — стройный, русоволосый, голубоглазый, почтительно пропустил вперед высокого широкоплечего мужчину с седеющими прядями волос, одетого в простую полувоенную куртку защитного цвета.
Все на секунду замерли, а потом из конца в конец старого парка разнеслось радостное, многоголосое:
— Вива президенте!
— Вива Куба!
— Вива коммунисте!
Президент республики подошел к террасе, крепко пожал руку Олегу, нежно, словно отец родную дочь, поцеловал Таню.
— Счастья молодым. Счастья и радости на все годы совместной жизни. И пусть их будет очень много, — выразительно произнес он, энергично взмахнув рукой жест, который хорошо знали миллионы людей во всем мире.
Ему, как и другим гостям во время поздравления молодых, по обычаю подали бокал красного вина. Он отпил глоток, усмехнулся чему-то своему, снова посмотрел на Олега и Таню. Потом сказал громко, чтобы всем было слышно:
— Вино наше кислое, но это наше вино, говорил когда-то замечательный кубинец Хосе Марти. Однако мне сегодня почему-то слышится в нем привкус горечи.
У Каридад от удивления поползли вверх брови. Она встрепенулась, хотела что-то сказать, но, уловив лукавые искринки в молодо блестевших глазах президента, сдержалась.
— Что-то горчит и горчит… Просто горько! — сделал он ударение на последнем слове. — Ведь именно так приветствуют на свадьбе молодых по старому русскому обычаю?
Вокруг засмеялись, захлопали в ладоши. И вот уже все скандируют хором:
— Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко!
Это была удивительная свадьба. Веселые остроумные тосты сменялись чудесными танцами, где перед женихом, невестой и их гостями задорную польку танцевали поляки, стремительный чардаш — венгры, удалую плясовую — русские, искрометный гопак — украинцы, темпераментную тарантеллу — испанцы. Неугомонные самодеятельные певцы, танцоры, импровизированные ансамбли соперничали в своем вдохновении с виртуозностью и мастерством лучших артистов республики.
В разгар веселья Аксенова и Винденко подозвал Антонио Саласар.
— Идемте в альтанку, товарищи, есть весьма важные новости, — тихо сказал он.
Оба молча последовали за ним в глубину парка.
— Молодого капитана пока, пожалуй, беспокоить не нужно. Да, собственно, теперь уже и оснований к этому нет. Но вы должны знать. А завтра и ему расскажете. Дело в том, что опасения ваши подтвердились. На тримаран была совершена попытка нападения. Под водой.
Со стороны пирса. Точнее — от нефтяного причала. Двое в легких скафандрах пытались подобраться к судну с пневматическими торпедами. Локатор тримарана обнаружил их в пятидесяти метрах за несколько секунд до пуска торпед… Услышав тревожный зуммер и увидев на экране четкие контуры двух людей, позы которых весьма определенно говорили об их намерениях, четверо наших ребят бесстрашно бросились в воду. Террористы испугались, оставили торпеды и попытались скрыться, но через несколько минут оба пошли ко дну. Как оказалось — отравление. Запасные баллоны с кислородом, на которые оба переключились, несли с собой смерть…
Опознать трупы пока не удалось. Торпеды обезврежены. Взрывчатки в каждой из них хватило бы, чтобы разломить пополам крейсер.
Я попросил кого следует, чтобы немедленно установили скрытую, но плотную охрану виллы, исключающую любое вторжение незваных гостей. Каридад и Рикардо съездят сейчас на аэродром, организуют охрану самолета. Да и о погоде на завтра и здесь, и в Сантьяго-де-Куба у синоптиков не мешает уточнить. Кто-то явно заинтересован не выпустить тримаран и его экипаж на старт регаты. Возможно, просто будущие соперники и их боссы. Но не исключено и совсем другое. Мне кое-что известно о значении тримарана. Оргкомитет отдал распоряжение сопровождать ваше судно двум спортивным комиссарам, каждому — на отдельном катере. Один из них — Андрей Аксенов. Второй — известный болгарский мореход, капитан дальнего плавания Георг Георгов.