— Ты лучше не рискуй. Подумай и поступай так, как тебе указали, — посоветовал Артем. — Иначе попадешь под топор новой власти. Наверняка назначат нового Генерального прокурора после смены Президента и он захочет начать чистку. Значит, будет искать «козлов отпущения». Нужно быть осторожнее, чтобы не оказаться таким «козлом».
— Мы все сейчас немного «козлы», — зло пробормотал Муслим.
— Знаешь, что я тебе скажу? — оживился Артем. — Если не сможешь остаться у себя, то можешь вернуться к нам. Мы тебя всегда примем. Ты прекрасный следователь и хороший товарищ, Муслим. Как говорят обычно в американских фильмах, для меня было большой честью работать с вами, господин Сафаров. — Он протянул ему руку.
Это была больше чем награда. Муслим все понял. Он пожал руку своему другу. И поспешил выйти, направляясь к заместителю прокурора города. Тот немедленно его принял. Громко прочел телеграмму за подписью прокурора республики с категорическим требованием немедленно вернуться обратно. Долго говорил о российско-азербайджанских связях, словно убеждая Муслима в необходимости дружбы двух народов. Пожелал счастья и успехов в работе. Пообещал написать благодарственное письмо в Баку за работу Муслима в Санкт-Петербурге. И под конец сообщил, что билет уже куплен и самолет вылетает в семь часов вечера.
Конечно, прокурор забыл обо всех своих обещаниях уже через минуту после того, как Муслим вышел из его кабинета. Им было не до этого. Сам заместитель прокурора решал для себя нелегкий вопрос — как удержаться на своем месте и не попасть под сокращение.
— Мне нужно вылетать прямо сегодня? — не поверил услышанному Сафаров.
— Конечно, — кивнул его собеседник. — Вы обязаны быть там уже сегодня. Представляю, какая у вас сложная обстановка. Вы, наверно, слышали, ваш Президент уже подал в отставку.
— Слышал, — растерянно произнес Муслим.
— Машина вас ждет. Наш сотрудник проводит вас до аэропорта во избежание ненужных провокаций, — подчеркнул заместитель прокурора города. — Можете заехать в гостиницу и забрать свои вещи. До свидания.
Он энергично пожал руку Сафарову и склонился над своими бумагами. Муслим растерянно вышел из кабинета. Вернувшись к Артему, он несколько раз набрал номер Веры. Но она не отвечала. Он зло бросил трубку на рычаг. Машина была уже внизу. По дороге в гостиницу он смотрел на часы и молился, чтобы она оказалась дома. Поднявшись в номер, он снова ей перезвонил. И снова телефон не отвечал. На сборы ушло не так много времени. Уже выходя из номера, он еще раз набрал ее номер. И снова — длинные гудки.
В аэропорту он быстро прошел регистрацию, попрощался с сопровождающим его сотрудником прокуратуры. И бросился к телефонной будке, набрал ее номер непослушными пальцами. От нетерпения он чувствовал, как впервые в жизни дрожат его руки. И услышал, наконец, ее голос.
— Это я, — торопливо сказал Муслим. — Я звоню из аэропорта.
— Я уже научилась узнавать твой голос, — весело произнесла она. — Ты кого-то поехал встречать?
— Нет. — Он даже не представлял себе, как будет трудно сообщить ей о своем отъезде.
— Что ты там делаешь? — спросила она. — Зачем ты поехал в аэропорт? Ловите какого-то мафиози?
— Нет. Я улетаю, — выдохнул он.
— Что? — Он почувствовал, как причинил ей почти физическую боль этими словами. — Как это улетаешь? Прямо сейчас?
— Да. Прямо сейчас. Я приехал в прокуратуру, и мне выдали билет и телеграмму из Баку, предписывающую срочно вернуться обратно. Я уже в аэропорту, алло, ты меня слышишь?
— Счастливого пути, — мертвым голосом пожелала она. — Я думала, что ты хотя бы решишь со мной попрощаться.
— Подожди, — закричал он так, что на его крик обернулось сразу несколько человек, — подожди, не клади трубку! Я тебе все объясню.
— Что ты еще можешь объяснить, если ты уезжаешь?
— Подожди одну минуту. У нас в Баку происходит трагедия. Снова началась война. Сожгли наш город в Нагорном Карабахе. В отставку ушел президент. В городе волнения…
— Какое это имеет отношение к нам? — спросила она. — К тебе? Или ко мне?
— Ты не понимаешь? — в отчаянии крикнул он. — Я следователь по особо важным делам. Я обязан вернуться домой, обязан быть на работе. Неужели ты ничего не понимаешь…
— Я должна переживать из-за того, что ваш президент ушел в отставку? — осведомилась она. — Или радоваться тому, что ты меня бросаешь?
— Я тебя не бросаю, — устало выдохнул он, — так получилось. Почему ты ничего не хочешь понять? Там идет война…
— И ты не мог даже заехать ко мне и попрощаться со мной?
— Я тебе все время звонил. Телефон опять не отвечал.
— Уже целый час, как я вернулась. Ты бы мог позвонить.
— Мы ехали в машине в аэропорт. Я не мог позвонить из машины. Потом оформлял билет и багаж в аэропорту.
— У тебя на все есть готовый ответ. Все это не так важно, Муслим. Самое печальное и главное, что ты уезжаешь, а я остаюсь одна. И это после нашей сегодняшней встречи…
— Я вернусь, — пообещал он. В тот момент он искренне верил в свои слова. — Я обязательно вернусь, и мы поедем в наш город. Втроем, с твоей дочерью.
— На войну? — иронически спросила она. — Ну знаешь, я не собираюсь возить ее под бомбы и снаряды.
— Ты ничего не поняла, — тихо сказал он, — ты просто ничего не понимаешь.
— Надеюсь, что ты все-таки позвонишь, — сказала она на прощание. — Когда ты улетаешь?
— Прямо сейчас.
— Счастливого пути, — во второй раз пожелала она ему. — Мой номер телефона, надеюсь, ты помнишь. Если получится, позвони…
— Я обязательно позвоню. До свидания.
Он хотел что-то еще добавить. Сказать, как он ее любит. Но рядом стояла семейная пара, которая уже громко выражала свое недовольство его затянувшимся разговором. И он ничего не добавил.
— До свидания, — сказала она и первой положила трубку.
Откуда ему было знать, что, едва положив трубку, она опустилась на пол и начала плакать. Откуда ему было знать, что она проплакала весь вечер. Он был уверен, что перезвонит ей сразу, как только приедет в Баку.
Но события, происходившие в республике, опрокинули все его планы. В военном противостоянии двух республик — Азербайджана и Армении — оба народа несли большие жертвы. Особенно недопустимые потери были среди мирного населения. В мае бывший президент сделал попытку вернуть себе власть. Ему удалось удержаться только одни сутки, и на следующий день он снова покинул Президентский дворец. Военное противостояние продолжалось. К власти в республике пришел Народный фронт.
Он все время о ней помнил. Помнил, что должен ей позвонить. Иногда он звонил, слушая долгие гудки. Связь была плохой, приходилось часами ждать, пока ему дадут Санкт-Петербург. В городе начались перебои с электричеством, светом, газом. Его бракоразводный процесс завершился в суде. Бывшая супруга отказалась от алиментов. К этому времени у нее уже был состоятельный друг-бизнесмен. А потом его уволили из органов прокуратуры. Потом был еще один переворот, еще одна попытка переворота, еще один мятеж, сожженные города и села, беженцы и переселенцы, опасные командировки и восстановление на работе. Когда, наконец, он сумел дозвониться, выяснилось, что она вышла замуж и куда-то уехала.
Он тогда подумал, что все так и должно было быть. Она уже привыкла к той, другой жизни. К западным магазинам, к западному комфорту, к их сытости и обеспеченности. Ей было бы сложно приехать в город, в котором происходили такие потрясения в начале девяностых годов. Ей было бы сложно и неуютно. Постепенно он успокоился. Боль от расставания все еще сидела в нем уже стирающимися воспоминаниями. Он был уверен, что больше никогда не увидится с Верой. Никогда не узнает, что с ней произошло и за кого она вышла замуж во второй раз.
Две его невероятные поездки в Ленинград и Санкт-Петербург по существу стали самыми яркими воспоминаниями его жизни. Даже не Афганистан, где его дважды ранили. Даже не его женитьба и рождение дочери, даже не его двадцатилетняя работа в прокуратуре. Две невероятные поездки в Северную столицу. Встреча с неизвестной женщиной в гостинице «Москва» летом восьмидесятого и встреча с Верой Клименко зимой девяносто второго. Обе встречи произошли в кармические для него года, когда ему исполнилось соответственно двадцать четыре и тридцать шесть лет. Может, поэтому он так удивился, когда ему объявили, что он снова должен поехать в Санкт-Петербург. Может, поэтому он так охотно сюда прилетел. Третьей встречи уже не могло быть, для этого он был слишком опустошен всей своей предыдущей жизнью. Но третья встреча могла состояться, ведь год две тысячи четвертый тоже был для него кармическим. И поэтому он летел в Санкт-Петербург с неким ощущением возможного чуда. Которое и произошло, когда он встретил Веру. Но он еще не знал, что в жизни бывают и более невероятные совпадения.
Глава 10
Они смотрели друг на друга и не понимали, что здесь происходит. Не понимала прежде всего Вера Дмитриевна Радволина. Она стояла между ними и переводила взгляд со своей матери на Муслима. И обратно на мать.
— Что происходит? — спросила она. — Почему вы так замерли? Вы разве знакомы? Что случилось?
Муслим стоял, словно пригвожденный к полу. Даже если бы в помещение ударила молния и появился сам ангел с крыльями за спиной, то и тогда он был бы удивлен гораздо меньше, чем одним словом, которое произнесла Вера. Она сказала: «Мама». Эта женщина, которая стояла перед ним в таком элегантном пальто и изящной шляпке, была той самой Женщиной, с которой он встретился далеким летом восьмидесятого года. А стоявшая чуть ближе Вера была ее дочерью и той самой женщиной, которую он любил холодной зимой девяносто второго. Все смешалось в его голове.
— Это вы? — спросил Муслим, обращаясь к матери Веры. — Неужели это вы, Марина Борисовна? Сколько лет прошло с тех пор?
— Двадцать четыре, — сразу ответила она, — наша встреча произошла в год Московской Олимпиады, если вы помните. Ровно двадцать четыре года назад.
— Мама, кто этот человек? — спросила Вера Дмитриевна. — Ты можешь мне что-нибудь объяснить?
— Это тот самый мужчина, о котором я тебе рассказывала, — пояснила мать, глядя на Муслима, — тот самый молодой офицер, который должен был получить назначение в Афганистан. Мы увиделись с ним летом восьмидесятого в отеле «Москва».
— Ты говорила, что он погиб, — дрогнувшим голосом произнесла Вера Дмитриевна. — Я точно помню, что ты так говорила.
— Я наводила справки, — ответила мать. — Мне сказали, что он получил тяжелое ранение и умер в госпитале. Я даже получила официальное извещение…
— Это был другой Сафаров. Григорий Сафаров из Ростова-на-Дону, — пояснил Муслим. — Его похоронка пошла к нам домой, а мое письмо отправили его родным. Потом все исправили и разобрались, где и какой Сафаров.
— Ты никогда не говорила мне, как его зовут, — мрачно произнесла Вера.
— Зачем? — спросила мать. — Он оставался только в моей памяти. Я была уверена, что его убили.
— А он воскрес и вернулся к нам через двенадцать лет, — нервно произнесла Вера. — Если бы ты тогда назвала мне его имя, возможно, у нас ничего бы не было.
— О чем ты говоришь? — повернулась к ней мать. — Это тот самый мужчина из Баку, с которым ты встречалась?
— Да, — безжалостно произнесла Вера, — это тот самый. Если бы ты сказала мне его имя, возможно, все было бы иначе…
— Но ты тоже не говорила мне, как его зовут, — возразила мать. — Я думала, что он гораздо моложе. Но как такое могло произойти? Сколько ему было тогда лет?
— Когда мы с ним встретились, мне было только двадцать восемь, а ему тридцать шесть, — быстро произнесла Вера. — Значит, тебе тогда было уже сорок шесть. А когда вы с ним встречались, тебе было… тридцать четыре года, мама, ты была на шесть лет моложе меня нынешней. И ты, — обратилась она к Муслиму, — ты спал… с моей матерью. И после этого посмел встречаться со мной.
— Я не знал, что она твоя мать, — ответил он, чувствуя себя участником какого-то дурацкого водевиля. — Мне было тогда двадцать четыре года, — напомнил Муслим, — а когда я встречался с тобой, мне было уже тридцать шесть лет. И это был мой год. Год Обезьяны.
— И он приехал сюда снова, — ужаснулась Вера, — в третий раз, мама. И первый человек, с которым он встретился, была Наташа.
— Он с ней уже переспал? — спросила гораздо более циничная мать.
— О чем ты говоришь, мама! — повысила голос Вера. — Как вообще ты можешь предполагать подобное?
— Но ты с ним спала, — упрямо напомнила мать, — ты рассказывала мне о своем потрясении, о том, как он тебе понравился. И мы тогда ждали, когда он приедет или хотя бы позвонит.
— И не дождались, — в тон матери подхватила Вера. — А сейчас он стоит перед нами, и мы с тобой заняты глупой перебранкой, пытаясь определить, с кем и когда он встречался. Он как Вечный жид, появляющийся все время в нашей семье. На протяжении последней четверти века…
— Я думала, что он погиб, — медленно повторила мать, — и поэтому не называла тебе его имени. А когда ты сообщила мне, что полюбила молодого человека из Баку, я решила, что это судьба. У меня ничего не вышло, значит, должна была попытаться ты.
— У тебя вышло, — горько заметила Вера, — даже очень вышло. Это я ничего не получила, когда он улетел. Сидела и ждала его телефонного звонка. Как все глупо получилось. Может быть, я была под впечатлением твоих рассказов о встрече с неизвестным лейтенантом из Баку, что позволила себе увлечься именно этим человеком.
— Не нужно меня обвинять во всех смертных грехах, — возразила мать, — никто не мог даже подумать, что все так произойдет.
— Но это произошло! — повысила голос Вера. — Ты можешь себе представить, в какое положение ты меня поставила? Как глупо я теперь выгляжу?
— Не нужно утрировать, — попросила мать, — ничего особенного не произошло. Давай успокоимся и будем решать, как нам действовать дальше…
— Дальше он хочет позвонить Наташе, твоей внучке и моей дочери, — нервно произнесла Вера. — А потом может произойти все, что угодно. В нашей семье, очевидно, есть генетическая предрасположенность к этому типу. Давай закончим этот неприятный разговор, мама. Я даже не знаю, что мне делать. Не знаю, что говорить. Я пойду к гостям, мне трудно с вами оставаться.
Она повернулась и, громко стуча каблуками, прошла в большой зал. Мать проводила ее долгим взглядом и снова посмотрела на Муслима.
— Я действительно рада, что ты выжил, — призналась Марина, — как будто ты воскрес из мертвых. Это так необычно. Как ты живешь, Муслим? Где ты был все эти годы?
— Воевал. Работал. Снова воевал и снова работал. В девяносто втором вернулся сюда еще раз и познакомился с твоей дочерью. Она тогда говорила, что ты находишься в командировке.
— Верно. Меня не было в городе.
— Я могу задать тебе личный вопрос?
— Конечно, — улыбнулась она. — У меня нет от тебя никаких секретов.
— Сколько тебе лет? Сколько тебе лет именно сейчас? По моим подсчетам получается где-то под шестьдесят.
— Не нужно преувеличивать, — усмехнулась она, — это всегда неприятно, а тем более в моем возрасте. Мне только пятьдесят восемь, Муслим. Я думала, что ты меня запомнишь по той единственной ночи, которую мы провели вместе. Но ты ничего не понял. И попытался повторить подобный «трюк» уже через двенадцать лет. И нарвался на мою дочь — холодную и неприступную. Ее ты решил взять длительным измором. Узнавал, где она живет, пытался выяснить, где паркует свой автомобиль, с кем проводит время. У тебя было много возможностей, ты был уже тогда следователем по особо важным делам.
— Ты все обо мне знаешь.
— Она все мне тогда рассказала. Я видела, как она страдает, когда ты не напоминал о себе, как мучается. Но ты так и не позвонил. Через два года она вышла замуж за Радволина и уехала в Стокгольм. Вышла замуж именно потому, что я настояла на этом.
— Ты всегда отличалась решительным нравом…
— Не нужно иронизировать. Я сделала так, как считала нужным. Она вышла замуж и уехала в Швецию. Тогда это была единственная возможность покинуть город, избежать нищеты и нашей постсоветской разрухи. Потом они вернулись, и она начала довольно быстро делать карьеру в мэрии Санкт-Петербурга. Я думаю, что ей во многом помог опыт этой командировки в Стокгольм.
— И твои связи, — саркастически добавил Муслим.
— И мои связи, — согласилась она. — Но в любом случае я горжусь тем, что она не сдалась и после стольких жизненных испытаний стала руководителем такого управления в нашей мэрии. Я этим горжусь, Муслим.
— Ты считаешь, что ей нужно было пройти и через эти испытания? — разозлился Муслим. — Она осталась вдовой только потому, что ее второй муж был старше ее на пятнадцать лет.
— Не тебе ее жалеть, — отрезала Марина Борисовна, — не тебе, Муслим. Ты сделал все, чтобы сломать ей жизнь. Она тогда развелась со своим первым супругом, хотя могла и немного потерпеть. Он не хотел ее отпускать, но она настаивала. Теперь понимаю, что настаивала после встречи с тобой.
— Ты специально говоришь так, чтобы сделать мне больно?
— Нет. У меня остались самые лучшие воспоминания о нашей встрече. Как женщина я буду тебе всегда благодарна. Ты мне тогда помог обрести веру в себя. Обрести некое равновесие, которого я тогда была лишена. Мне казалось, что, если мне удастся встретиться вот с таким парнем, каким ты тогда был, честным, смелым, откровенным, я многое пойму. И внутренне изменюсь. Так и получилось. Ты мне тогда очень помог. Ты даже не представляешь, каким образом. После той ночи с тобой я стала более цельным человеком, более решительным, более настойчивым. Я поверила в себя, в свои силы, в свои возможности. И поэтому я тебе благодарна… Но как мать… Ты сделал больно моей дочери. Я знаю, что только благодаря этому она стала тем, кем сегодня стала. Сумела выстоять, закалиться, приобрела необходимую жесткость, даже жестокость. Но ты разбил ей сердце, а такие вещи матери обычно не прощают…