Однако смущение, сопутствовавшее этому приключению, очень быстро слетело с Кейт, которой, как с благоговейной радостью отметил Деншер, понадобилось бы нечто большее, чем их объятие, чтобы испытывать муки совести.
– Я не говорю, что мы опять сможем это сделать. То есть, я хотела сказать, – пояснила она, – снова встретиться здесь.
Деншер, по правде говоря, уже некоторое время был занят мыслью о том, где они могут сделать это опять. Если возможность встреч на Ланкастер-Гейт так ограниченна, то эта проблема возникает снова.
– Мне что же, совсем нельзя сюда приходить?
– Разумеется, можно. Повидаться с ней. На самом-то деле, – улыбнулась его собеседница, – это ведь она в тебя влюблена.
Но ее слова заставили Деншера с минуту вглядываться в нее более серьезно.
– Знаешь, не надо делать вид, что тут все и каждая в меня влюблены.
Кейт мгновение поколебалась:
– Я не говорю, что все и каждая.
– Ты совсем недавно называла мисс Тил.
– Я сказала, что ты ей нравишься, – да.
– Ну, это фактически одно и то же. – Затем он все же продолжал: – Разумеется, я должен поблагодарить саму миссис Лоудер – за это – как бы от себя.
– Ах, знаешь, это не так уж необходимо! – Кейт была полна веселой иронии из-за того, что он подразумевал под словом «это», и, кроме того, желала напомнить о всегдашней осмотрительности. – Она же удивится, за что ты ее благодаришь?
Деншер оценил оба соображения по справедливости:
– Да, я ведь не смогу, по сути, ей все рассказать.
Вероятно, из-за того, что тон Деншера был так серьезен, Кейт нашла это довольно забавным. Тем не менее она просияла, заявив:
– Ты вообще ничего не можешь ей «рассказать», но это не важно. Только будь с нею мил и любезен. Постарайся доставить ей удовольствие; пусть она увидит, как ты умен, – только не дай ей заметить, что ты стараешься. Если ты сможешь быть с нею очаровательным, от тебя больше ничего не требуется.
Но Кейт слишком упростила задачу.
– Я смогу быть с нею «очаровательным», насколько я понимаю, только позволив ей предположить, что отказываюсь от тебя, – и будь я проклят, если я на это пойду. Это ведь и есть, – с чувством произнес он, – игра.
– Конечно, это игра. Только тетя никогда не сможет предположить, что ты от меня отказываешься, если ты не перестанешь напоминать ей, как тебе дороги наши встречи.
– Тогда, если она увидит, как мы упрямы в своем постоянстве, – спросил Деншер, – что в этом пользы?
Кейт на мгновение потерялась:
– Что пользы… в чем?
– В моих попытках ей угодить… Да в чем бы то ни было, – раздраженно заявил он. – Не смогу я доставить ей удовольствие!
Кейт опять пристально всмотрелась в него, разочарованная его непоследовательностью, но это, казалось, заставило ее найти нечто лучшее, чем упрек.
– Тогда я смогу! Оставь это мне.
С этими словами она бросилась к нему, послушная порыву, какой совсем недавно соединил их в одно, и обняла его с той же нежностью и с той же целью. Такова была ее форма мольбы, возобновленной и повторенной, и это снова, когда он ответил на ее объятие, сделало совершенно очевидным то великое, что существовало между ними. И каким-то образом прояснилось все, что касалось их обладания друг другом. В результате в этих условиях Деншеру опять-таки оставалось лишь проявлять великодушие. Так что он сразу же оставил все на усмотрение Кейт, а она, несколькими минутами позже, вновь обратилась к одной из своих прежних – и, как видно, самых дорогих ее сердцу – идей.
– Ты только что упрекнул меня за то, что я повторяю – Милли влюблена в тебя. Да, я это повторяю. Ничего тут не поделаешь. Как раз в этом и есть та польза, которую она может нам принести. Тем самым создается основание для того, чтобы она виделась с тобой, – так что она поможет нам продолжать.
Деншер удивленно взирал на Кейт – она была поразительна во всем.
– А какое же основание создается, чтобы мне видеться с ней?
– Ну, я же не возражаю! – улыбнулась Кейт.
– Не возражаешь против того, чтобы я ввел ее в заблуждение?
Она выразила это иначе:
– Не возражаю против того, чтобы она ввела в заблуждение тебя.
– Ну, это ей не удастся. Так что здесь нет против чего возражать. Только как это может нам помочь, – настаивал он, – притом что она знает?
– Что она знает? Это не должно помешать.
Деншер был поражен:
– Не помешает ей любить нас обоих?
– Не помешает ей помогать тебе. Она такая, – объяснила Кейт Крой.
Чтобы понять это, потребовалось некоторое время.
– Не принимая во внимание, что я люблю другую?
– Принимая во внимание все, – ответила Кейт. – Чтобы тебя утешить.
– Утешить? В чем?
– В том, что не получишь свою другую.
Деншер не сводил с нее удивленных глаз:
– Но как она узнает…?
– Что ты ее не получишь? Она не узнает, но ведь она не узнает и того, что ты ее получишь. А пока что она видит, что ты в растерянности, потому что ей известна позиция тетушки Мод. Это дает ей шанс быть с тобой очень милой.
– А что это дает мне? – все же задал молодой человек вполне рациональный вопрос. – Шанс оказаться перед нею жестоким обманщиком?
Кейт настолько владела фактами, что лишь улыбнулась в ответ на его возмущение.
– Она тебе невероятно понравится. Она изысканна. И есть еще причины. Я имею в виду другие.
– Какие – другие?
– Ну, об этом я скажу тебе в другой раз. Тех, что я уже привела, вполне достаточно, чтобы продолжать.
– Продолжать что?
– Ну как же? – видеться с нею. Скажем, так скоро, как только сможешь: это, кстати, по всем причинам, будет только вежливостью с твоей стороны.
Деншер, разумеется, понял, что Кейт имела в виду, и прекрасно помнил, что произошло между ним и Милли в Нью-Йорке. Нельзя сказать, чтобы это оказалось сколько-нибудь значительной величиной, но ему в то время это доставило явное удовольствие, так что любая просьба по этому поводу могла некоторым образом воспламенить его интерес.
– О, я, естественно, опять нанесу ей визит в ближайшее же время. Да, – сказал Деншер, – ее влюбленность в меня – абсолютная бессмыслица, но мне надо, совершенно независимо от этого, поблагодарить ее за все, что она так любезно для меня сделала.
Оказалось, что это практически все, о чем Кейт его просила.
– Значит, ты понял. Я встречусь с тобою у нее.
– Я не совсем понял, – сразу же откликнулся Деншер. – почему вдруг ей захочется принять ради этого и тебя?
– Она принимает меня ради меня самой – то есть ради нее самой. Она бесконечно хорошо обо мне думает. Мне никак не удается вдолбить тебе это в голову!
И все же он не мог ее понять.
– Тогда, должен признаться, она для меня непостижима.
Тут Кейт ничего не могла поделать и оставила все так, как ей это виделось.
– Она – за эти три недели – уже считает меня своей самой дорогой подругой. Это совершенно отдельно от всего прочего. Мы глубоко связаны друг с другом, она и я, – очень глубоко. – И, как бы подтверждая это, словно только сейчас заметив его полную растерянность, она наконец-то пролила на сказанное истинный свет: – Она, конечно, не знает, как я тебя люблю. Она думает, что ты нравишься мне так мало, что об этом не стоит и упоминать.
Эти слова сразу же выявили, что он действительно был в полной растерянности, и Кейт с удивлением приветствовала этот эффект:
– Ты что же, удивлен, что она знает…?
– О нашей ситуации? Конечно, если вы такие подруги, как ты стараешься мне показать… а ты не представила ей наши отношения иначе… – Кейт в ответ издала такое нетерпеливое восклицание, что он некоторое время стоял молча, в простодушном удивлении. – Ты отрицала, что любишь меня?
Кейт вскинула вверх руки, пораженная его умственной отсталостью.
– Мой милый, да мы никогда о тебе и не говорили.
– Никогда-никогда?
– Каким бы странным это ни показалось твоему великолепному «я» – никогда!
Деншер никак не мог составить себе целостную картину.
– А разве миссис Лоудер не говорила с нею о нас?
– Весьма вероятно. Но только о тебе. Не обо мне.
Это представилось ему необъяснимым.
– Как же тетушка Мод может знать меня иначе, чем как человека, который делит с тобой радости и горести и вообще есть неотъемлемая часть тебя самой?
– Как? – торжествующе вопросила Кейт. – Да не иначе как не придавая этому значения, не желая принимать это во внимание, последовательно держась своей линии. Линия тетушки Мод заключается в том, чтобы не допускать реальность в наши отношения – то есть ту мысль, что от тебя мне грозит опасность, – она не желает ни подозревать, ни даже слышать об этом. Она уверена, что может избавиться от этого, проигнорировав реальность, заставив ее исчезнуть. Вот так ей и удается знать тебя иначе, чем как неотъемлемую часть меня. Она ни на миг не признает ни перед миссис Стрингем, ни перед Милли, что я тебя каким-то образом, как говорят, «выделяю».
– А ты не предполагаешь, – спросил Деншер, – что они сами сумели в этом разобраться?
– Нет, мой милый, – заявила Кейт, – даже после того, как Милли так забавно натолкнулась на нас во вторник.
– Она что же, не видит, что я…?
– Что ты, так сказать, сходишь по мне с ума? Да, несомненно, видит, что ты взираешь на меня с довольным видом, – ты всегда слишком явно и неприкрыто, как мне кажется, выказываешь свою радость. Но ничего более этого. Я ведь не очень выказываю свою радость, возможно, я, в присутствии других, выказываю ее недостаточно, чтобы доставить тебе удовольствие.
– А ты разве не можешь выказывать ее так, как тебе хочется? – резко спросил Деншер.
Это ее несколько озадачило, но она блистательно вышла из положения.
– Не тогда, когда это касается тебя. Кроме того, что она видит, что ты вроде бы потерял голову, – продолжала Кейт, – она видит, что я просто по-настоящему хорошо к тебе отношусь.
– Да уж, просто очень хорошо, как ей видится!
– Значит, действительно очень хорошо. И она очень просто, – Кейт улыбнулась, – считает меня по-настоящему очень хорошей.
Молодой человек задумался.
– В таком смысле, который требует объяснения.
– Тогда я объясняю. – Она и в самом деле была великолепна: все снова сводилось к ее просьбе о свободе действий и к высокому достоинству его доверия к ней. – Я хотела сказать, – добавила она, – что охотно буду объяснять.
– А что я буду делать?
– Распознавать возникающую в результате этого разницу, если она станет задумываться.
Однако тут, честно говоря, Кейт заколебалась. Моментальной реакцией на то, что она явно подразумевала, было только его молчание, и прежде чем он снова заговорил, она вспомнила о необходимой осторожности. Им теперь ни в коем случае нельзя было забывать о том, что тетушка Мод предоставила им свободу общения, поверив в их честность, и они не должны испортить все дело, злоупотребив ее доверием. Ему нужно вовремя от нее уйти. Возможно, они увидят, что это пойдет им на пользу. Но она вспомнила и о Милли.
– Не забудь навестить ее.
Однако Деншер так и не усвоил того, что она ему говорила.
– Значит, я могу придти снова?
– К тетушке Мод – сколько угодно. Но мы не сможем снова, – сказала Кейт, – сыграть с ней эту шутку. Я не смогу встречаться с тобой здесь наедине.
– Тогда – где же?
– Пойди повидаться с Милли, – повторила она для вящей убедительности.
– А мне-то что пользы от этого?
– Попробуй сделать это – и увидишь.
– Ты хочешь сказать, что сумеешь тоже оказаться там? – спросил Деншер. – Допустим, сумеешь, но как это даст нам возможность уединиться?
– Попробуй – и увидишь, – повторила девушка. – Мы должны использовать любые возможности.
– Точно так считаю и я. Но, как мне представляется, у нас есть возможность получше этой. – Его идея была такова, что заставила его на миг замолкнуть, однако он все же решился ее высказать с достаточной убежденностью: – Почему бы тебе не приехать ко мне?
Его вопрос вызвал в ее глазах выражение столь глубокого огорчения, что казалось, они говорили ему, что он не так уж великодушен, ожидая от нее определенного ответа, и, глядя на него так, она как бы молила его подождать и обращалась к чему-то в нем, заставив его ощутить это что-то как чувство жалости. Из-за этого оттенка ее особой нежности Деншер почувствовал, что его вернули на прежние позиции; и пока он вопрошал свою душу и свою плоть, на какие уступки они согласны пойти, Кейт по-прежнему настаивала на своем единственном средстве решения их трудностей. Это могло бы вызвать у него раздражение, если бы он хоть на миг предположил, что Кейт порой способна на глупое упорство.
– Ты сам увидишь разницу, увидишь, как это все изменит, – сказала она.
Ну что ж, раз она не глупа, значит – умна; значит, это он глуп, и доказательством послужит то, что он будет поступать, как она хочет. Но он сделал последнее усилие понять: ее упоминание о «разнице» навело его на эту мысль. Ему и в самом деле удалось ухватиться за что-то тонкое, но прочное, когда он произнес:
– Минуту тому назад, когда ты говорила о разнице, ты имела в виду, что разница будет в том, что ее удастся убедить в твоей неприязни ко мне?
Однако у Кейт для такого грубого выражения ее идеи имелся один из самых ярких способов демонстрации нетерпения, с помощью которого она закрыла дискуссию. По ее знаку Деншер открыл дверь, и она вышла вместе с ним на лестничную площадку, всем своим видом показывая, что она представила ему все возможности и любые вопросы будут праздными, а сомнения – неуместными.
– Я и правда возненавижу тебя, если ты испортишь мне всю красоту того, что я вижу!
III
Несмотря на все это, Деншеру предстояло услышать от нее еще многое о том, что и как она видит; и ближайший же случай приготовил для него еще и другие сюрпризы. Наутро после его визита к Кейт он получил от миссис Лоудер телеграфное выражение ее надежды, что он сможет оказаться свободным в этот вечер, чтобы пообедать вместе с ними; и счел свою свободу везеньем, хотя в какой-то степени подпорченным продолжением ее послания: «Ожидаем американских друзей, которых, как я, к моему удовольствию, обнаружила, вы тоже знаете!» Его знакомство с американскими друзьями оказалось явно неприятной случайностью, чьи плоды ему придется вкушать до последней горькой дольки. Предвкушение, однако, поспешим мы добавить, к его радости, в самом событии оправдалось не полностью, пережив приятное сокращение: само событие заключалось в том, что на Ланкастер-Гейт, через пять минут после своевременного появления там Деншера, миссис Стрингем приехала одна. Долго длящийся свет летних дней, поздние фонари – уже вошедшие в привычку – сделали обеды более поздними и еще более поздним появление гостей, так что Деншер, со своей обычной пунктуальностью, застал миссис Лоудер в одиночестве: сама Кейт еще отсутствовала на поле боя. Поэтому ему пришлось пережить с хозяйкой дома несколько сложных моментов – сложных по той причине, что они предлагали ему быть сверхъестественно простым. Ему самому, ей-ей, как раз этого и хотелось, но никогда еще не приходилось так широко и свободно – так сверхъестественно просто – быть простым, словно это ставилось ему в заслугу как достоинство. Это была особая черта, которую тетушка Мод, казалось, являла собственным примером; казалось, она говорила ему самым приятным тоном: «Вот чего я хочу от вас, разве вы не видите? Просто будьте точно таким, как я». Величина той черты, которую требовала от него миссис Лоудер, могла сама по себе лишить Деншера устойчивости: вообще-то, ему нравились величины, с которыми имела дело миссис Лоудер. Ему очень хотелось бы спросить у нее, насколько возможно, с ее точки зрения, чтобы бедный молодой человек хоть в чем-то походил на нее; но он все же довольно скоро осознал, что поступает именно так, как ей угодно, позволяя ей заметить его чуть глуповатое изумление. Более того, он испытывал странный, хотя и не очень сильный страх по поводу результатов разговора с ней, – поистине странный, ибо страшился он ее добродушия, а не суровости. Суровость могла бы вызвать его гнев – а в этом всегда было и удобство, и успокоение; добродушие же, в его положении, скорее всего, заставило бы почувствовать стыд, о чем тетушка Мод, чудесным образом относясь к нему с явной приязнью, видимо, догадывалась. Она также избегала и разговора, видимо щадя его, она его сдерживала, отказываясь с ним ссориться. А теперь она предлагала ему радоваться всему этому, и его втайне огорчало ощущение, что в целом это и станет для него тем, что лучше всего его устроит. Чувствовать, что тебя сдерживают, неприятно, но поистине гораздо страшнее чувствовать стыд, являвшийся чем-то вполне очевидным, и уже не имело значения, что этого Деншер тоже стыдился.
В его положении было весьма существенно, что в таком доме, как этот, над ним всегда способны одержать верх. «Что можешь ты предложить? Что можешь ты предложить?» – вопрошал дом, пусть даже приглушенно, соблюдая приличия и декорум, проборматывая эти слова с нескрываемой иронией. Ирония звучала возобновленным напоминанием об очевидных компенсациях, а он успел увидеть, как мало помогают его утверждения, что любая компенсация, то есть взятка, отвратительна уже по самой своей форме. Так действовать могли позволить себе драгоценные металлы – и только они, – с его же стороны, соответственно, было бы пустым тщеславием пытаться придать фальшивый блеск собственной мелкой монете. Унижение Деншера его собственным бессилием было именно тем, что пыталась, сдерживая его, смягчить для него миссис Лоудер, и, поскольку ее усилия в этом направлении никогда еще не были столь видимы, Деншер, вероятно, никогда еще не ощущал, что обрел столь определенное место в обществе, как в тот момент, ожидая вместе с нею полдюжины других ее гостей. Она радушно поздравила его с возвращением из Штатов и задала несколько вопросов о его впечатлениях, хотя и не слишком последовательных, но вполне обстоятельных, его позабавивших: сквозь них, словно сквозь прозрачное стекло, Деншер разглядел явную и неожиданную вспышку осознанной любознательности. У него на глазах она осознавала Америку как потенциальное поле общественной деятельности: мысль о возможности посетить замечательную страну явно до сих пор не приходила ей в голову, однако не прошло и минуты, как она уже говорила об этом как о своей заветной мечте. Он не поверил ее словам, но сделал вид, что верит; это опять-таки укрепило ее мнение о нем как о человеке безвредном и безвинном. Она была совершенно поглощена происходящим – чему и далее способствовало полное отсутствие у нее аллюзий, когда наивысшим эффектом ее метода стало великолепное появление Кейт. Тем самым ее метод получил полную поддержку, так как никакой молодой человек не смог бы оказаться менее неподдающимся, чем тот, чью застенчивость, очевидно, явилась преодолеть ее племянница. Очевидность предлога у Кейт на этот раз потрясла Деншера как нечто изумительное, хотя вряд ли менее изумительной была, между прочим, его незамедлительная трактовка отношений между его компаньонками – отношений, высвеченных ему прямым взглядом их хозяйки, не то чтобы любящим или очень долгим, но испытующим и ласковым, с которым девушка, приближавшаяся к ним, не могла не считаться. Этот взгляд охватил ее с головы до ног и, сам по себе, поведал бедному Деншеру историю, опять-таки чуть было не вызвавшую у него дурноту: она явственно говорила о том, с чем Кейт приходилось привычно и безоговорочно считаться.