— Разрешите вопрос, товарищ майор, — поднял руку лейтенант Кузнецов.
— Пожалуйста. Только по существу, — уточнил Аладьев.
— Исключительно по существу, — заверил Кузнецов. И продолжил: — Вот мы, неверующие, встанем в строй вместе со всеми на молитву и начнем креститься. Как это будет называться, товарищ майор?
— Что вы имеете в виду, лейтенант?
— Я имею в виду лицемерие, товарищ майор. Я имею в виду ханжество. И, наконец, хочу понять, кого вы из нас хотите воспитать?
— Граждан России, лейтенант. Патриотов.
— То есть вы хотите сказать, что мы не то и не другое?
— Именно это я и сказал, лейтенант. И хватит дискуссий! — нахмурился майор Аладьев. — Лучше подумайте над тем, что творится на Западе.
— И что же там творится? — на сдавался Кузнецов.
— Неверие, разврат, гомосексуализм, однополые браки. Вы что, хотите, чтобы и у нас развелась вся эта плесень?
— Никак нет, товарищ майор.
— Тогда делайте то, что вам говорят старшие товарищи, много чего повидавшие на этом свете. И не вносите сумятицу в головы молодых солдат. — И майор, козырнув, пошагал кдвери.
Майор Аладьев пороху понюхал везде, где им начинало вонять. И тому подтверждение — с десяток боевых наград. На его груди перемешались советские ордена и медали с нынешними крестами, и это более чем странное соседство, похоже, майора ничуть не смущало.
Лейтенант Кузнецов, проводив глазами майора Аладьева, брезгливо передернул плечами.
— Молиться тому, кого нет, кого выдумали дикие люди, чтобы тем самым объяснить мир, лучше молиться какому- нибудь камню. Или дереву. Предметно, во всяком случае. Лично мне нравится язычество. Вот у древних греков: куча всяких богов и богинь. И у каждого свой сектор ответственности. Как в совете министров. Простой смертный знает, к кому идти на поклон. А над всеми — Зевс. К тому же, Антон Палыч Чехов говорил, что верующий интеллигент вызывает у него недоумение.
— Ну, ты хватанул! — засмеялся лейтенант Рудько. — Где ты тут нашел интеллигентов, Кузнецов? Давно повывелись. Мы в школе Чехова кругом-бегом проходили. Как и остальных писателей. Это моя бабушка еще может наизусть Лермонтова с Пушкиным шпарить и Чеховым закусывать. А мы, грешные, дети рациональности и практицизма.
— Э-э, мужики! Все это политика и ничего больше! — перебил Кузнецова лейтенант Стельнов, прозванный за пристрастие к отвлеченным рассуждениям «Философом». — Была идея коммунизма — приказала долго жить, — продолжил он. — За неимением другой идеи, вспомнили о боге. Тем более что выдумывать не нужно: давно выдуман. Хуже другое: неверие считается неприличным. Даже подозрительным. Попы утверждают, что неверующий лишен христианской морали, что ему убить человека и даже ребенка — раз плюнуть. И ссылаются при этом на Достоевского. Они забыли,
что те же десять библейских заповедей взяты из жизненной практики дохристианской веры.
— Лично я не против веры вообще, — вставил свое Тепляков. — Но как верить, например, командиру, если он дерьмо?
— Кого ты имеешь в виду конкретно? — насторожился Рудько.
— Никого. Вопрос чисто теоретический, — пояснил Тепляков. — Мой ротный — мужик что надо.
— Вера в командира, лейтенант Тепляков, одна из производных веры в бога, — произнес Стельнов с ухмылкой. — По Библии все и всё от бога. Следовательно, и командир тоже. И министр обороны. И президент. Кому в награду за послушание, а кому в наказание за грехи.
— Остается молить всевышнего, чтобы поменяли на не-дерьмо, — хохотнул Кузнецов. — Авось молитва дойдет до соответствующей инстанции.
— Подведем итог, господа офицеры, — заговорил старший лейтенант Ревунов, до сих пор лишь с любопытством поглядывающий на сослуживцев. — Майор Аладьев прав. Верь — не верь, а надо быть со всеми заодно. Солдатское братство не делится на верующих и неверующих. В войске князя Святослава были и христиане, и мусульмане, и язычники.
— Но при этом каждый молился своему богу, — не сдавался Кузнецов. — А впрочем, господа псевдопатриоты и псевдограждане России, деваться нам некуда. И запомните: креститься правой рукой сверху вниз и слева направо. Аминь.
Расходились подавленными и растерянными.
Но на вечернюю молитву пришли все.
Такое же подавленное настроение было и после сегодняшнего исключения двоих курсантов. Несмотря на это, занятия продолжились, как ни в чем не бывало.
Глава 9
В тот же день после вечерней пробежки Тепляков вышел из душа в раздевалку, повесил полотенце в сушилку, стал одеваться. Вслед за ним из душа вышел Василий Корольков, помощник Никитича, бывший спецназовец, самый старший и самый рассудительный в их группе, весьма скупой на слова.
Одевались молча. И вдруг Корольков спросил:
— Юра, ты давно знаешь Куценко?
— С тех самых пор, как пришел сюда. А что?
— И как он тебе?
— Атебе?
— Ты меня не понял.
— Тогда излагай яснее.
— Яснее? Вы вроде бы с ним дружите.
— Кто тебе сказал? Я дружу со всеми. А с Валеркой. — Тепляков задумался на минутку, сообразив, что Корольков просто так вопросы не задает. А если не просто так, то что за ними стоит? И он продолжил, тщательно подбирая слова: — Когда я пришел, он меня послал в нокдаун. Сам, небось, видел. Потом. потом я с ним рассчитался. Его ко мне тянуло, как мне кажется, чтобы вернуть свое, а меня к нему, чтобы ему не поддаться. И ничего сверх этого. Если я что-нибудь понимаю в турецких баклажанах.
— Мм-да, не густо, — откликнулся Корольков. И после долгого молчания: — Среди нас есть кто-то, кто сливает нас начальству.
— Зачем такие сложности? — передернул плечами Тепляков. — Достаточно поставить «жучки» везде, где мы бываем. Полная объективность и никакого так называемого «человеческого фактора». Потому что, насколько мне известно, так называемым стукачам полностью доверять нельзя.
— Ты прав, но одно другому не мешает. Если иметь в виду, что «жучки» везде не поставишь.
— Так ты полагаешь, что Куценко?..
— Не я один.
— А Никитич?
— Никитич — свой человек: он прошел хорошую школу.
— А что ты скажешь про Костюка и Синеглазова? Они что, действительно, такие, какими их обрисовал шеф?
— Их уже нет. Не стоит и вспоминать. А вот Куценко. Мой тебе совет: будь с ним поосторожнее. Скользкий человек. Тем более, неизвестно, каким образом он собирается «вернуть свое».
— За совет спасибо, но у каждого своя школа. А моя меня научила, не подумавши, рот не открывать. Обжегся.
Однако после этого разговора Тепляков стал внимательнее присматриваться к Куценко. И ничего особенного не высмотрел: вел тот себя, как и все, на дружбу ни к кому не набивался, и если выделял Теплякова, то, пожалуй, исключительно потому, что их койки стояли рядом. А нокдаун, который Тепляков от него получил, и нокаут, в который Тепляков послал Куценко, дело прошлое, каждому в свое время досталось от каждого, так что считать синяки и шишки, от кого больше, от кого меньше, смысла не имело. Единственное, что выделяло Куценко, так это его непомерное самолюбие, желание выделиться, что удавалось ему крайне редко, а переживал он свои неудачи весьма болезненно.
И вот, наконец-то, экзамены. Да такие, каких Тепляков не проходил ни в школе, ни в колледже, ни в училище. Худобедно, но ни одной тройки он не получил. В завершение всего состоялся торжественный вечер, на котором каждому лично Рассадовым был вручен сертификат на право профессионально исполнять обязанность телохранителя. В этот вечер разрешалось выпить шампанского, но не более двух бокалов. О курении никто даже не вспомнил, будто никогда и не курил.
— Итак, господа, — подвел итог директор фирмы «Кристалл» Илья Константинович Рассадов, — разрешите поздравить вас с успешным завершением учебы и пожелать при исполнении своих обязанностей держать безупречную марку нашей фирмы. С завтрашнего дня всем вам предоставляется двухнедельный отпуск. Советую не расслабляться и при любых обстоятельствах помнить девиз нашей фирмы: «Честь и Отвага». Должен сообщить, что заявки на большинство из вас мы уже получили, и как только закончится ваш отпуск, вам предстоит встретиться со своими подопечными. Хотя выбор целиком и полностью принадлежит им, однако и ваше желание будет учтено. Я имею в виду, что далеко не каждый может решиться стать телохранителем бизнес-леди или какой-нибудь эстрадной знаменитости местного разлива, как правило, не слишком умной, зато излишне капризной. Впрочем, не хочу вас особо напрягать. Заключая договор с любой вип-персоной, мы оговариваем условия и обязательства с обеих сторон. Нарушение любого пункта договора с той или другой стороны может повлечь за собой его расторжение и уплату неустойки из собственного кармана. Желаю вам хорошо и с пользой отдохнуть, не теряя при этом физической и интеллектуальной формы. Ни пуха вам, ни пера, друзья мои! Ваше здоровье!
Для Теплякова сразу же встал вопрос: две недели — куда их девать? Конечно, занятие найти для себя можно всегда. Для начала надо будет завтра-послезавтра снять квартиру: список квартир имеется — позаботился Никитич. Ну, сходит он пару раз в гости к Яловичевым в предстоящие выходные. Плюс пару раз с Машенькой в кино или театр: девчонки учатся, Татьяна Андреевна работает — им не до развлечений. А остальное время? Отсыпаться? Что ж, можно пойти и по этому пути. Плюс лыжи, коньки, спортзал, книги, Интернет, английский. Что там еще? Ладно, как-нибудь две недели переживет. А потом? А потом — суп с котом. Или с кошкой.
В комнате общежития осталось только двое: сам Тепляков да Валерий Куценко, тоже не имеющий постоянного пристанища в этом городе. У обоих всего два дня. Затем сюда придут новенькие.
— Какие у тебя планы на завтра? — спросил Куценко, вытягиваясь на кровати во весь свой рост в сто восемьдесят шесть сантиметров.
— Искать квартиру, — ответил Тепляков.
— Тогда давай вместе. Не возражаешь?
— Нет, конечно.
— Может, найдем на двоих: меньше платить придется. Как тебе такой вариант?
— Не успел осмыслить, — осторожничал Тепляков.
— А тут и осмысливать нечего: баб водить на эти квартиры строго запрещено. Это условие в договоре между фирмой и квартиросдатчиками оговорено особым пунктом.
— Я не это имел в виду, — откликнулся Тепляков. — Не надоедим ли мы друг другу — вот в чем вопрос. Если нам предстоит такая работа, как нам ее расписали во всех нюансах, то есть все время люди, люди и люди, то, как мне кажется, любому из нас захочется отключиться от нее полностью. В том числе и от людей. Со мной, например, иногда такое случается.
— Что касается меня, то я не страдаю никакими фобиями, — рассмеялся Куценко.
— Я тоже не страдаю. Однако предположить нечто подобное не мешает. И вообще, давай отложим все вопросы на завтра. Как говорится, утро вечера мудренее.
— Что ж, давай отложим, — легко согласился Куценко.
Впрочем, на другой день проблема разрешилась сама собой: в первой же квартире, где хозяйкой оказалась молодая миловидная вдова с трехлетним сыном, Куценко шепнул Теплякову:
— Послушай, ты не возражаешь, если я останусь здесь? А?
Глаза его были такими просящими, почти умоляющими,
что Тепляков, внутренне улыбнувшись, легко согласился, извинился перед хозяйкой и оставил своего товарища договариваться с нею один на один. При этом, как ему показалось, вдова, провожая его до двери, выглядела явно разочарованной.
Глава 10
Квартиру для себя Тепляков нашел не сразу: из тех адресов, что у него были, первые же два оказались занятыми. При этом они находились в том же районе, где жили Яловичевы, а ему хотелось жить к ним поближе. Третьим по списку оказался двухэтажный дом, похожий на барак. Тепляков постоял в раздумье, огляделся и решил, что и задешево сюда не пойдет. Зато следующий дом, кирпичная пятиэтажка, расположенная поблизости от трамвайной остановки, его бы вполне устроила. Прикинув по номерам квартир, где расположена та, что его ожидает, он приметил тюлевые занавески, похожие на те, что висели на окнах квартиры его детства, и решительно поднялся на второй этаж. Остановившись перед дверью, обитой коричневым дерматином, с непременным глазком, номером «27» с облупившейся эмалью — как раз по числу его лет, — с замиранием сердца нажал на кнопку звонка, будто рассчитывал увидеть за дверью свою погибшую мать.
Минута прошла — за дверью ни звука. Тепляков нажал еще раз и долго не отпускал кнопку, слыша, как надрывается приглушенный звонок. И опять никакого движения: ни шарканья шагов, ни ворчливого голоса. Зато клацнул замок в соседней квартире, дверь приоткрылась на длину цепочки, в щели показалось лицо мальчишки лет восьми, и на Теплякова с любопытством уставился увеличенный линзой серый глаз, в то время как другая половина очков была залеплена белой бумагой.
— А бабы Вали нету, — прозвучал из щели несколько шепелявый детский голосок. — Она с Андрюской гуляет на детской плосядке.
— А как я ее узнаю? — спросил Тепляков. — Как она выглядит?
— Обыкновенно, — ответил мальчишка и засопел простуженным носом.
— Ну, разумеется, обыкновенно. Надеюсь, ни хвостика, ни рожек у бабы Вали не наблюдается?
Лицо исчезло, за дверью прыснули от смеха и закашлялись.
— Ты, что, болеешь? — спросил Тепляков, уверенный, что все дети в это время должны быть в школе.
— Болею, — признался мальчишка жалобным голоском, предварительно чихнув. Снова блеснула в щели толстая линза.
— Тогда тебе вредно долго торчать перед щелью: из нее наверняка дует.
— Дует, — согласился мальчишка. — А вы на квартиру?
— Как ты догадался?
— Баба Валя сказала, сто если кто придет, то это квартирант, и стоб я сказал, сто она на детской плосядке.
Фраза была слишком длинной, мальчишка тяжело задышал ртом, в котором не хватало нескольких передних зубов, и снова закашлялся.
— Сказать можно было и через дверь, — попенял ему Тепляков.
— Да вы не бойтесь: я не заразный! — воскликнул мальчишка. — Это когда грипп, тогда заразный. Тогда в больницу кладут. А у меня у-эр-зе. Вот сто у меня.
— Я не про твою болезнь, малыш. Я про другое: что, если я не квартирант, а разбойник? Что тогда? — с охотой втягивался в детскую игру Тепляков.
Лицо несколько отодвинулось от щели, и голос, измененный не столько страхом, сколько недоумением, спросил:
— А вы. А разве такие разбойники бывают?
— Сколько угодно, — ответил Тепляков, сделав страшное лицо.
— И нет! — послышался из-за двери радостный голос. — Такие не бывают! Вы просто сутите.
— Шучу, малыш, шучу. Извини. Тебя как зовут-то?
— Иван. А вас?
— Меня? О, брат! Это военная тайна. Вот если баба Валя возьмет меня к себе, тогда, так уж и быть, открою тебе свой секрет.
— Возьмет! — уверенно и с еще большей радостью воскликнул Иван. — Ей внука кормить надо, а пенсия у нее маленькая. А ее доська — сялава. Зинкой зовут. Нагуляла внука, а сама в кусты. Вот. Поэтому баба Валя и возьмет. Ес-се ка-ак возьмет! Вот увидите! А тогда сказете?
— Скажу. Но пока ответь мне на такой вопрос: во что одета баба Валя?
— В синее пальто, а на голове сяпка… такая… с кистоськой. Вот…
— С кисточкой?
— Ну да! Красная!
— Что ж, с кисточкой так с кисточкой. Спасибо, Ванюша, за информацию. Пойду знакомиться с бабой Валей. Пока! — И Тепляков, пошевелив на прощанье пальцами перед щелью, стал спускаться по лестнице. На площадке оглянулся — Иван, в коротеньких застиранных штанах и рубашке, стоял в открытой двери и смотрел ему вслед. Тепляков погрозил ему пальцем, сделал сердитое лицо, прорычал: — А ну марш домой, больной! А то еще больше простудишься.
— И нет! И нет! — все с той же бьющей через край радостью прошепелявил голосок. — Я скоро и так поправлюсь!
«Господи! — подумал Тепляков, выходя из подъезда и оглядываясь в поисках детской площадки. — Да разве эти люди могут представлять опасность для этих самых вип- персон? Скорее всего — все наоборот: випы и есть их главная опасность». Но подумал он так почти машинально, на самом же деле он не мог сказать ничего определенного о тех, кого ему и его товарищам по школе придется охранять. Если не считать тех редких телепередач, которые ему пришлось видеть, где иногда мелькали фамилии этих «персон», упоминаемых с почтением даже в том случае, если их подозревали в воровстве.
Детская площадка располагалась за домом среди деревьев и кустов, окруженная сугробами. Тепляков предполагал, что ему придется отыскивать бабу Валю среди других баб и мам, но на площадке была лишь одна женщина с ребенком, и точно — в синем пальто и в красной вязаной шапке с кисточкой, наверняка предназначенной для детской головы. Баба Валя стояла возле горки, а карапуз лет трех-четырех взбирался на нее по ступенькам, пользуясь всеми четырьмя конечностями. Взобравшись, он, визжа от восторга, стремительно кидался вниз, где баба Валя делала вид, что ловит внука, вторя ему почти таким же восторженным голосом:
— А вот я тебя сейчас поймаю-поймаю-поймаю!
Тепляков с умилением с минуту наблюдал за этой игрой,
затем приблизился. Женщина выпрямилась, обернулась на скрип снега под его ногами, глянула с испугом.
— Здравствуйте! — весело воскликнул он. — Если я не ошибаюсь, вы и есть Валентина Семеновна Холщевская?
— Да, это я, — подтвердила женщина, продолжая все с той же настороженностью вглядываться в Теплякова.
— И это вы сдаете комнату?
— Сдаю, — кивнула она.
— Моя фамилия Тепляков. Зовут Юрием. Я по рекомендации от фирмы «Кристалл».
— Да-да, ко мне уже приходили от вас.
— То есть, вы уже сдали?
— Нет, не сдала. Молодому человеку не понравилось у меня.