Было воскресенье. Семен коротко бросил:
– Я в магазин. Что надо купить?
Катя совсем растерялась. Она хотела вместе с ним, она любила с ним по магазинам, и много чего надо было купить, но никаких сил, никакого настроения, никакого желания отвечать не было.
– Чего захочется, то и купи…
Он спокойно оделся, вышел, тихо прикрыл за собой дверь. Катя обреченно опустилась на диван, закрыла лицо руками и зарыдала… Плакала она долго, пока не закашлялась. Кашляла тоже долго и очень сильно. В какой-то момент ей показалось, что сейчас ее вырвет. Она взяла себя в руки, пошла на кухню, выпила воды. Решила что-то приготовить к обеду. С утра думала куриную лапшу сварить, но с этими разговорами не до супа. Картошки, что ли, нажарить? С луком, с грибами? Как Сеня любит. Взяла нож, картошку. Шмыгая носом, принялась чистить.
Она даже не поняла, почему картошка красная. И откуда вообще столько пятен. А когда осознала, что это кровь, стала осматривать руки.
Надо же, она порезалась! Да как сильно! А боли даже не почувствовала.
Когда Семен вернулся из магазина, он застал на кухне странную картину. Кожура, недочищенный картофель, нож со следами крови валялись в мойке, его жена с кое-как забинтованной рукой в оцепенении сидела на столом, а раскаленное масло фырчало на сковородке и дымилось так, что нужно было срочно проветривать не только кухню, но и всю квартиру.
Из переписки Семена и Веры:
Она: Так время быстро летит. До конца назначенного срока осталось семнадцать дней. Могу я поинтересоваться, как продвигаются твои дела в этом направлении?
Он: Плохо!
Она: Что значит «плохо»? Почему плохо?!
Он: Понимаешь, Верочка… В мечтах все просто: все препятствия устраняются запросто, все вопросы решаются сами собой. А в жизни почему-то все не так.
Она: Подожди-подожди! Так это выходит, ты меня обманываешь?
Он: Ну почему обманываю? Время-то еще есть…
Она: Но ведь ты ничего не делаешь! А я тебя жду, надеюсь, строю планы, мечтаю… Зачем ты так со мной?
Он: Верочка! Дорогая! Ну слаб я… Слаб. Это ты хочешь услышать? Или то, что я лжец? И этот так! Ну и что мне, такому, делать? Трусу и обманщику… Как жить? Запретить себе мечтать? Или влюбляться запретить? А если я хочу полюбить? Если душа моя просит любви? И к моей семейной жизни это не имеет никакого отношения!
Она: Ну что ж… Спасибо за откровенность. Не такой уж ты и лжец, раз признался. Хотя если бы я тебя не спросила, ты тянул бы до последнего… Подлец ты, Семен! Просила же как человека… Эх, да что говорить! Жаль… И времени потерянного, и надежд своих…
Он: Вера! Я понимаю, что не в праве больше ни о чем просить… И все же… Все же… Надеюсь, я могу хоть изредка…
Она: А зачем? Все бессмысленно. Ты, конечно, можешь. Но, боюсь, незачем. Я возвращаюсь на сайт!
Он: Вера! Вера-а-а-а! Верочка!!!
После разговора с другом в жизни Виктора что-то поменялось. Он даже толком не понял, что именно. Внешне все оставалось по-прежнему: семья, работа, встречи с Никой… А вот внутренне… Внутренне шел какой-то нескончаемый диалог. И диалог этот привел его к следующему: к осознанию своей жизни, к ее переосмыслению. Вот он жил и жил, не задумывался особо, что его не устраивает, почему, можно ли что-то поменять, нужно ли менять…
Вопросы типа «а что мне нужно для полного счастья?» вообще никогда не приходили ему в голову. К чему мучиться глупыми вопросами? Какое такое счастье? Что есть счастье? Это же надо определяться в понятиях, копаться в себе, задумываться, вытаскивать изнутри какие-то проблемы, разбираться с ними, работать над их устранением, прилагать усилия, затрачивать энергию… Вместо всего этого можно не задумываться вообще… Или если, не дай бог, подобный вопрос возникнет непонятно каким образом, вдруг и скорее всего в нетрезвом мозгу, то легче ответить самому себе: да у меня все в шоколаде! Собственно говоря, долгие годы так оно и было. Не в том смысле, что «в шоколаде», а в смысле, что не было честного ответа.
А после разговора с Семеном Виктор вдруг резко и с болью признался самому себе: нет, он не удовлетворен! Он испытывает дискомфорт. И от своей нечестности, и от двойной игры, и от самообмана, и от того, что, имея в своей жизни двух женщин, ни одну из них не может сделать счастливой. Ну, с женой вообще все понятно: там отношения нарушены давно и, похоже, бесповоротно. А с Никой… С Никой, казалось бы, полная идиллия. И любит она его, и считает лучшим мужчиной своей жизни, только и ей не дает он полноценного счастья. Как бы ни хорохорился, ни кичился, ни выражал самодовольства по этому поводу.
В последнее время Ника была очень подвержена смене настроений. Раньше он никогда за ней ничего подобного не замечал. Она была с ним ровна, всегда рада встрече. Он постоянно чувствовал, что она скучает, ждет, желает его… Он привык видеть в ее глазах живой интерес к себе. А тут вдруг все куда-то потихоньку стало пропадать. То она грустна, то задумчива, то сообщения получает от кого-то и не говорит, от кого. Он просто бесился в такие мгновения. Прежде такого не было. А то вообще от свидания отказывается.
Когда это случилось однажды, он просто опешил. Не знал, как реагировать. И спросить, почему, не решался и что говорить дальше, не знал.
Это было буквально неделю назад:
– Ника! Привет, дорогая! – Он позвонил ей с работы.
– Привет.
– Соскучился…
– Привет, дорогой! – повторилась она.
Он напрягся уже после этой реплики. Потому что обычно она отвечала: «Я тоже!» или «А ты не представляешь, как я соскучилась». А он начинал: «Нет, я сильнее!» А она подхватывала: «Нет, я!»
И эта полудетская игра нравилась им обоим и служила прелюдией к более серьезным признаниям или договоренностям о встрече.
– Как ты? – продолжал он.
– Хорошо. А ты?
– Говорю же, соскучился…
Молчание.
– Как насчет встречи сегодня? Я тут новый ресторанчик приглядел. Сходим?
– Может, не сегодня?
– Что? – Он сделал вид, что не расслышал, а потом недоуменно проговорил: – Как не сегодня? Виктор настолько не был готов услышать отказ, что растерялся.
– Что-то настроения нет. Да я еще и на диету решила сесть. Так что не до ресторанов.
– А в кино? – Он еще цеплялся за возможность свидания, но интуитивно уже понял: ни кино, ни кафе, ни интима… Сегодня, похоже, ничего этого не случился.
– В кино? – переспросила она задумчиво. – Давай в другой раз. – И тут же добавила: – Извини, дорогой! У меня второй звонок. Пока. Целую. – И не выслушав ответа, повесила трубку.
Такого состояния у него не было давно. Представить себе, что она его разлюбила, он не мог. Не мог, и все! Потому что так не бывает. Никогда! Она ему шептала, что он – ее счастье! Самое счастливое счастье! Она его разлюбить не может! Тогда что? Что? Ну, может, занята чем-то? Ну, может, и вправду настроения нет? Бывает же у нее нервность повышенная перед месячными. Она в такие дни и раздражается чаще, и голос повышает. Не на него, конечно, а в каких-то ситуациях. На него она не только голос ни разу не повысила, а взгляда недовольного в его сторону не позволила.
Но как бы он себя ни уговаривал, ничего не получалось. Внутренний оппонент тревожно заявлял: «Что-то с ней происходит! Будь внимателен! Будь осторожен!»
Но что делать, он не знал. Просто решил переждать. Не звонил пару дней. Мучился, скучал, томился, но не звонил. Она объявилась сама:
– Привет, дорогой! Ты как?
– Хорошо! – Он обрадовался ее звонку. Так обрадовался, что чуть ли не рассмеялся в голос от удовольствия.
– Что-то ты пропал. Случилось что?
– Нет, все нормально. Просто мне показалось, ты не настроена на встречу, на разговоры. Ну я и решил не настаивать на общении…
– Ну и правильно!
На этой фразе улыбка исчезла с его лица. Это было чудовищная фраза! Неправильная, не из его жизни и уж точно не из их отношений с Никой! Он-то ждал от нее совсем других слов…
Она между тем продолжала:
– Ладно! Я рада, что у тебя все нормально. Звони, когда будет настроение. Пока!
Все! Это, наверное, все! Виктору не нужны были с ней никакие другие отношения, кроме тех, которые сложились. Никаких полумер, недоговоренностей, недомолвок он не хотел.
Он хотел ее всю, целиком, без остатка! Он привык, что она всегда рядом, по первому его щелчку, что называется. Что она всегда его хочет, что она отдана ему до самого донышка. Что нет в ней сомнений, метаний, ненужных раздумий. Что нет секретов, тайн, закулисной игры. Что горят ее глаза при взгляде на него, что нескончаема ее нежность и желание близости, что откровенна она с ним, искренна и естественна. Что нет в ней двусмысленности, глупого бабского кокетства, дурацких намеков. Все честно, прозрачно, предсказуемо.
И вдруг – резко, внезапно, без объявления войны – конец! Он реально почувствовал холод. Холод внутри живота, пустоту за грудиной. Фу, тяжело-то как!
Ехать домой не хотелось. Совсем. Семену, что ли. позвонить…
В семье Семена наступило странное затишье. Катя, видимо, никак не могла прийти в себя от дерзкой выходки мужа, а сам Семен был под впечатлением от собственной же смелости, столь несвойственной ему в отношении с супругой.
Ехать домой не хотелось. Совсем. Семену, что ли. позвонить…
В семье Семена наступило странное затишье. Катя, видимо, никак не могла прийти в себя от дерзкой выходки мужа, а сам Семен был под впечатлением от собственной же смелости, столь несвойственной ему в отношении с супругой.
Катя позвонила подруге поделиться своими переживаниями:
– Ань, мой что-то совсем одурел… Всю жизнь я его, оказывается, зажимала, подавляла… Якобы живет он только моими интересами, ущемляя себя постоянно. Представляешь?
– Представляю, – грустно согласилась Аня. – Витька вон тоже что ни день, то скандал, то ссора, то молчание. И все на ровном месте. Беспричинно будто бы.
– Вот это и страшно, что беспричинно, – глубокомысленно заметила Катя.
– Почему? – всполошилась Аня.
– Ну потому что причина, видимо, есть. Только она глубоко, не на поверхности. И мы с тобой об их истинных причинах ничего не знаем. Это-то и страшно.
– Ой, подруга, а что делать-то?!
– Да ничего не делать! Перебесятся да и успокоятся. Куда они от нас денутся?! Сама подумай!
– Ань, мне бы твое спокойствие. Я уже вся извелась. Да еще и руку порезала. Заживает плохо, ноет, болит…
– Знаешь, Кать, я тут недавно с Леркой встретилась. Ну, помнишь, я с ней училась в одной группе?.. Вы как-то пару раз в общих компаниях встречались…
– А-а! Это та, у которой двойняшки?
– Да, она!
– И муж такой представительный. То ли доктор наук, то ли профессор?
– Вот-вот! Он и доктор наук, и профессор, и заведующий кафедрой. Все правильно! Так вот Лерка мне рассказала, что мужик ее на старости лет обалдел совсем. Говорят же, седина в бороду… С какой-то аспиранткой закрутил любовь, чуть ли не по курортам с ней зачастил…
– Да ты что?!
– Да. И в какой-то момент признался ей, что ребенка хочет… от молодой своей пасии.
– Кому признался? Лерке?!
– Ну да!
– Ничего не понимаю, – заволновалась Катя. – Это он жене своей признался, что хочет ребенка от любовницы?! – Катя ошеломленно выговорила фразу, сама до конца не веря в ее адекватность.
– Во до чего дошел! Представляешь?!
– Ну а она что, Лерка?
– А Лерка, не будь дурой, и говорит: «Пожалуйста, рожай! Только со мной разведись сначала! Квартиру мне оставь, дачу, машину! И все счета – пополам. И вперед – к светлому будущему!»
– Ну а он?
– Ну он же не дурак! Куда он в пятьдесят лет пойдет? Это же надо все с нуля, все по новой. Тем более, они только-только одному сыну свадьбу сыграли. Бюджет подорван. Второй сын тоже заговаривает о женитьбе. Да и вообще, испугался он почему-то такой перспективы. Лерка говорит – с тех пор как шелковый. И про любовницу ни слова, и вечерами дома, и «Лерочка, Лерочка!».
– Слушай! А вдруг бы правда ушел?! Вдруг наплевал бы на все трудности… Или у той женщины, к примеру, были бы все условия для жизни?
– Да какие там условия? Она приезжая, ни кола, ни двора.
– Рисковала все же Лерка, по-моему… – засомневалась Катя.
– Не думаю! Все мужики трусы по большому счету. Трусы и собственники! И каждый боится потерять то, что долгими годами зарабатывалось и вкладывалось в семью. В общем, Лерка говорит: у них сейчас идиллия и чуть ли не вторая молодость!
– Ты что, предлагаешь и нам попробовать таким же образом наших мужиков расшевелить?
– Да запросто! – беспечно подтвердила Аня мысль подруги. – Я уже думала: очередной скандал затеет – так я ему выдам по полной программе! А то совсем уже стыд потерял: и крикнуть может, и оскорбить… – Она вдруг поймала себя на том, что сболтнула лишнее. Кате не стоит знать всю подноготную их отношений с мужем, лучше не выносить сор из избы, но ее уже несло… И она как мысленно ни останавливала себя, никак не могла остановиться. – Иной раз наглеет до предела. Может не разговаривать со мной целыми днями – настроения у него, видите ли, нет. Или грубить начнет ни с того ни с сего. Не дает себе никакого труда сдержаться, справиться с раздражением. Такая безнаказанность! Такая вседозволенность! – откровенничала Аня.
– Слушай! – перебила Катя. – Ладно твой Виктор! Он всегда был взрывной, импульсивный… А мой-то Семен! Представляешь – спокойный, тихий, никогда слова поперек не скажет. И он туда же! Я просто остолбенела от его яростной речи! Несколько дней в себя прийти не могла.
– Короче, подруга! Давай решаться на сильные контраргументы. А то они привыкли, что мы всегда рядом, всегда под боком, никуда не денемся… Надо бы им встряску устроить. Как ты считаешь?
– Пожалуй, что так. Боязно, конечно, немного, но, наверное, ты права… – борясь с сомнением, тихо проговорила Катя.
Семен, казалось, вернулся в свое привычное состояние. По-прежнему был тих, спокоен. Только очень грустен. Настолько, что не заметить этого было нельзя. Катя, опасаясь повторения скандала, не решалась его ни о чем спрашивать. Хотя ей очень хотелось ответить ему на ту вспышку гнева. Она никак не могла простить себе того молчания, бессилия, того своего потерянного состояния, в котором оказалась чуть ли не впервые за долгие-долгие годы семейной жизни. Катя, практически никогда не встречавшая противоречий и противодействия со стороны мужа, была не готова к тому, что он все-таки способен противостоять ей.
Поражение свое она воспринимала болезненно. Да еще и рука, которая плохо заживала, напоминала ей о ее позоре. Да, Катя восприняла ту ситуацию как позорную для себя. Стояла перед ним, как провинившаяся школьница, и подавленно молчала. Как будто не она главная в семье, как будто не он всю жизнь в подкаблучниках, а наоборот.
Короче, руки у нее чесались ответить ему, оставить последнее слово за собой, уязвить, укусить, поставить на место, вернуть себе соскользнувшую корону.
Случай подвернулся довольно быстро. Невинный такой, абсолютно высосанный из пальца повод, но она ухватилась за него со всей неистовой женской самоуверенностью, с желанием отмщения и с такой несоразмерной страстью, что теперь обалдел Семен.
Они спокойно пили чай. Молча сидели на кухне и пили чай. Работал телевизор, показывали новости. Репортажи и комментарии сменяли друг друга. Семен внимательно смотрел на экран, слушал и не обращал на супругу никакого внимания.
Катя же, наоборот, посчитала, что вечерний чай – самое лучшее время для общения, и начинала потихоньку злиться. Сколько же можно, в самом деле, молчать? Не пустое же она место, в конце концов! Ну нельзя же настолько откровенно ее игнорировать и не замечать!
Что она и высказала мужу. Он, как ни странно, не очень-то отреагировал поначалу на ее выступление, сказав только одно слово:
– Подожди! – Досадливо поморщившись, Семен хотел что-то возразить, но потом решил дослушать новости до конца.
Катя же дослушивать не собиралась. Она нарочито громко загремела посудой, принялась за мытье, за уборку…
Тогда Семен выключил телевизор и, зловеще сжав губы в тонкую полоску, угрожающе тихо спросил:
– Что ты хочешь?
Катя, дождавшись, наконец, что на нее обратили внимание, начала сразу на повышенных тонах:
– Слушай, Семен! Ну ты хоть немного обрати внимание на свое поведение! Ты посмотри, до чего мы докатились: молчим, как сычи! Будто бы чужие! Будто бы нам сказать друг другу нечего.
– Катя! Я смотрел новости! Неужели я не могу спокойно посмотреть последние известия? Неужели именно в этот момент ко мне надо приставать со всякими глупостями?!
– Ах, так? – чуть не завизжала Катя. – Значит, общение с женой – это глупости? Значит, разговор за чаем, а не бездушное молчание, – это глупости? Значит, потребности супруги – это глупости?
– Кать, не заводись! Я тебя прошу! Успокойся!
Но успокаиваться Катя не собиралась. Она громыхала посудой, хлопала дверцами кухонных шкафов и одновременно продолжала:
– Да я для тебя пустое место! И в жизни вообще, и в постели в частности. Каждый раз как милостыню прошу… Теперь еще и на кухне вздумал меня игнорировать? Новостями он, видите ли, интересуется. А мною? Мною не интересуешься больше?
Семен замер от такого напора. Неоправданно резкого, грубого и, как ему показалось, бессмысленного. Стоял, слушал гневные выкрики жены, ждал, когда она выкричится, выплеснет свое неожиданное раздражение. Катя же, не видя сопротивления мужа, довольно быстро закончила свой монолог. И скорее всего была удовлетворена произведенным эффектом. Теперь Семен стоял перед ней чуть ли не на вытяжку, смущенно, потерянно, и молчал. Она увидела в его реакции хороший знак для себя: ну вот, стало быть, отплатила, отомстила. Теперь стой и думай, каково это – на ровном месте выслушивать гневные замечания не по делу…
Катя собралась уже покинуть кухню. И с гордо поднятой головой победительницы прошла было мимо него, когда Семен неожиданно остановил ее порыв:
– Кать! Присядь! Давай поговорим!
– Да о чем говорить-то?! О чем с тобой говорить? Если события в мире для тебя важнее семьи?! – скорее по инерции, уже без энтузиазма, отбивалась Катя. Но сесть села и, высокомерным взглядом смерив мужа, неуважительно бросила: