— Ой, а гонору-то! Сдохнуть можно. Ну, и чего же вы хотите узнать?
— Например, все, что относится к завещанию.
— С завещанием полный порядок, — быстро сказала она. — Можете здесь все хоть вверх дном перевернуть. Хоть на уши встаньте. Другого завещания все равно не найдете. Я знаю, что говорю.
— Откуда такая уверенность?
Она отодвинулась на кровати назад и полулегла.
— Пожалуйста, могу сказать. Когда я последний раз сюда приходила, в ту самую ночь, мой жених сам показал мне это завещание. Он вызывал старикашку Ретисбона и подписал документ в присутствии двух свидетелей. Он показал мне свою подпись. Еще даже чернила не просохли. А прежнее завещание он сжег. Вон в том камине.
— Понятно.
— И никакого другого завещания нет. Он при всем желании не смог бы уже его написать. Потому что устал и у него болел живот. Он сказал, что примет лекарство и будет спать.
— Когда вы к нему зашли, он был в постели?
— Да. — Замолчав, она посмотрела на свои ярко накрашенные ногти. — Некоторые тут думают, я бесчувственная, но я очень даже переживаю. Честно. Он все-таки был лапочка. Да и вообще: девушка собирается замуж, все идет распрекрасно, и вдруг — бац! — это же просто ужас. А кто что говорит, мне плевать!
— Как по-вашему, он себя очень плохо чувствовал?
— Ой, ну прямо все об этом спрашивают! И доктор, и старуха Полина, и Милли. Уже надоело. Скоро на стенку полезу, честное слово. У него был обычный приступ, и, конечно, он чувствовал себя неважнец. А что тут удивляться? За ужином поел чего нельзя да еще и погорячился. Я налила ему попить, поцеловала на ночь в щечку, он вроде был ничего — вот все, что я знаю.
— Овлатин сэр Генри выпил при вас?
Колыхнув бедрами, она повернулась на бок, прищурилась и посмотрела на Родерика в упор.
— Да, при мне, — подтвердила она. — Выпил, и ему очень понравилось.
— А лекарство?
— Лекарство он налил себе сам. Я ему сказала, мол, будь паинькой, давай скорей выпей, но он сказал, что пока подождет, что, может быть, у него пройдет само. И я ушла.
— Хорошо. Что ж, мисс Оринкорт, вы были с нами откровенны. — Держа руки в карманах, Родерик стоял напротив нее и смотрел ей в глаза. — Последую вашему примеру. Вы хотите знать, что мы тут делаем. Я вам скажу. Наша задача, по крайней мере основная часть нашей задачи, — выяснить, зачем вы разыграли целую серию довольно детских хулиганских шуток и создали у сэра Генри впечатление, что все это проделки его внучки.
Она вскочила на ноги так стремительно, что он вздрогнул. Теперь она стояла почти вплотную к нему: нижняя губа у нее была выпячена, тонкие пушистые брови гневно сомкнулись на переносице. Казалось, она сошла с рисунка из какого-нибудь мужского журнала — разъяренная красотка в роскошной спальне. Не хватало разве что обведенной кружочком сомнительной реплики, вылетающей изо рта, как воздушный шарик.
— А кто сказал, что это я?
— В данную минуту это говорю я. Не отпирайтесь. Давайте начнем с магазина мистера Джунипера. Ведь именно там вы купили «изюминку».
— Ах, он вонючка, ни дна ему ни покрышки, — задумчиво сказала она. — Друг называется! И настоящий джентльмен, право слово.
Ее критика в адрес мистера Джунипера не вызвала у Родерика никакого отклика.
— А кроме того, краска на перилах, — продолжил он.
Тут она явно изумилась. Лицо у нее вдруг утратило всякое выражение и превратилось в маску, только чуть расширились глаза.
— Постойте, постойте, — сказала она. — Это уже что-то новенькое.
Родерик ждал.
— Понимаю! Вы что, разговаривали с Седриком?
— Нет.
— Ну конечно, так вы и скажете! — пробурчала она и повернулась к Фоксу. — А вы?
— Нет, мисс Оринкорт, — вежливо ответил он. — Ни я, ни старший инспектор с ним еще не говорили.
— Ах, он старший инспектор? Ишь ты!
В ее глазах проснулся интерес, и у Родерика екнуло сердце — он уже догадывался, что сейчас последует.
— Старший инспектор — это не хухры-мухры, да? Старший инспектор… как дальше? Я что-то не расслышала фамилию.
Слабая надежда, что она не знает, какие отношения связывают его с Агатой, испарилась окончательно — повторив его фамилию, мисс Оринкорт прижала руку ко рту и прыснула.
— Ого! Вот это номер! — Ее разобрал безудержный смех. — Извините, — сказала она, наконец успокоившись, — но если подумать, то просто обсмеяться можно. Нет, как ни верти, а жутко смешно. Тем более что это ведь она… Ну, да, конечно! Потому-то вы и знаете про краску на перилах.
— А какая связь между краской на перилах и сэром Седриком? — спросил Родерик.
— Не собираюсь я ничего про себя рассказывать, — заявила мисс Оринкорт. — И если на то пошло, Седди я тоже не продам. Он и так по уши в неприятностях. Если он меня заложил, то, значит, совсем рехнулся. И вообще, сначала я сама хочу очень многое выяснить. Чего они подняли такой хай вокруг той книжки? Что им втемяшилось? У кого здесь ум за разум зашел — у меня или у всей этой психованной семейки? Нет, сами посудите! Неизвестно кто подкладывает какую-то похабную книжонку в судок для сыра и подает на обед. А когда ее находят, то как эти недоумки себя ведут? Таращатся на меня, будто это я подстроила. Слушайте, но это же идиотство! А сама книжка! Какой-то придурок шепелявый написал, и вы бы знали, про что! Про то, чего делать с покойниками, чтобы они не испортились. Такое почитать, заикой останешься! Я им говорю, ничего я ни в какой судок не клала, и знаете, что они в ответ? Полина начинает реветь белугой, чуть ли волосы на себе не рвет, Дези кричит: «Мы не такие дураки, мы же понимаем, сама себе рыть яму ты не будешь!», а Милли заявляет, что, мол, видела, как я эту книжку читала, — и все они глядят на меня с таким видом, будто я из помойки вылезла, а я сижу и сама уже не понимаю: то ли это их нужно везти в сумасшедший дом, то ли меня?
— Вы когда-нибудь раньше видели эту книгу?
— Вроде помню, что… — запнувшись, она посмотрела на Родерика, потом перевела взгляд на Фокса и вновь насторожилась. — Если и видела, то внимания не обратила. Что в ней написано, меня не интересовало. — И, помолчав, равнодушно добавила: — Я насчет книг не очень.
— Мисс Оринкорт, могли бы вы честно сказать, имеете ли вы непосредственное отношение еще к каким-нибудь шуткам из этой серии, помимо тех, о которых мы уже говорили?
— Ни на какие вопросы отвечать не буду. И вообще не понимаю, что здесь происходит. Кроме себя самой, никто о тебе не позаботится. Думала, есть у меня в этом гадючнике друг, а теперь, похоже, он-то и подвел.
— Вероятно, имеется в виду сэр Седрик Анкред? — скучным голосом сказал Родерик.
— Сэр Седрик Анкред? — повторила мисс Оринкорт и пронзительно рассмеялась. — Баронетишко несчастный! Простите, но это же обхохочешься! — Повернувшись к ним спиной, она вышла из комнаты и даже не закрыла за собой дверь.
Пока она шла по коридору, они еще долго слышали ее виртуозно фальшивый смех.
5— Что же нам дал разговор с этой дамой? — мягко спросил Фокс. — Мы продвинулись вперед?
— Если и да, то очень ненамного, — угрюмо ответил Родерик. — Не знаю, как вам, Фокс, но мне ее поведение показалось более-менее убедительным. Впрочем, это мало о чем говорит. Допустим, она все же подсыпала в молоко мышьяк — она бы ведь и тогда вела себя точно так же, для нее это единственно разумная тактика. Я до сих пор надеюсь, что мы раскопаем что-нибудь существенное и разнесем гипотезу Анкредов вдребезги, а потому не могу пока остановиться на какой-то одной версии. Придется осторожно ползти дальше.
— И куда же?
— На данном этапе наши дороги разойдутся. Пока что, Фоксик, я таскаю вас с собой, как курицу в лукошке, и вы только квохчете, но вам уже пора снести яичко. Отправляйтесь-ка под лестницу и с помощью ваших знаменитых методов обработайте Баркера вместе со всей его старушечьей свитой. Узнайте про молоко все, проследите унылую историю его бытия от начала до конца, от вымени до термоса. Развяжите им языки. Послушайте сплетни. Прочешите все мусорные кучи, куда они сваливают бумагу и разные банки-склянки, отыщите их швабры и ведра. Давайте вернемся в Лондон, громыхая трофеями, как телега старьевщика. Раздобудьте колбу от того термоса. Попробуем сдать ее на анализ — надежда слабая, но чем черт не шутит! Чего вы ждете, Фокс? Действуйте!
— Если не секрет, мистер Аллен, сами-то вы сейчас куда?
— Я же сноб, Фокс. И потому пойду поговорю с новым баронетом.
В дверях Фокс задержался.
— А если в общем и целом, сэр, при данной ситуации, как она есть… Вы считаете, эксгумация понадобится?
— Одну эксгумацию мы проведем во всех случаях. Если доктор Кертис сможет, то прямо завтра.
— Завтра?! — ошарашенно переспросил Фокс. — Доктор Кертис?.. Он что, будет эксгумировать сэра Генри?
В дверях Фокс задержался.
— А если в общем и целом, сэр, при данной ситуации, как она есть… Вы считаете, эксгумация понадобится?
— Одну эксгумацию мы проведем во всех случаях. Если доктор Кертис сможет, то прямо завтра.
— Завтра?! — ошарашенно переспросил Фокс. — Доктор Кертис?.. Он что, будет эксгумировать сэра Генри?
— Нет. Его кота. Карабаса.
Глава тринадцатая НА АВАНСЦЕНЕ СЕДРИК
1С Седриком Родерик разговаривал в библиотеке. Это была безликая унылая комната. В застекленных шкафах оцепенело стояли ряды книг в одинаковых кожаных переплетах. Казалось, здесь никогда не курили и никогда не разжигали камин — пахло только затхлостью.
В поведении Седрика сквозь всегдашнюю экспансивность проглядывало беспокойство. Стремительно шагнув навстречу Родерику, он суетливо пожал ему руку. И сейчас же начал говорить об Агате.
— Она изумительный художник, ну прямо чудо, чудо! Смотреть, как она работает, — это сплошной восторг: такой удивительный, такой ва-а-лшебный реализм, просто мурашки по коже! Да, вы вправе гордиться вашей женой!
Он говорил и говорил, губы у него беспрестанно шевелились, зубы поблескивали, белесые глазки зыркали по сторонам. Держался Седрик нервно: бесцельно расхаживал по комнате, открывал пустые шкатулки для сигар, переставлял статуэтки. Он припомнил, что знаком с племянником Родерика — учились в одной школе, как он сказал. Затем пылко заявил, что работа инспектора Аллена вызывает у него глубочайший интерес. Потом опять заговорил об Агате и намекнул, что лишь он, единственный среди всех этих филистеров, понимал и разделял ее взгляды. Его болтовня раздражала Родерика, и при первой возможности он его перебил:
— Одну минутку. Наша встреча носит официальный характер. Я думаю, вы согласитесь, что нам не стоит выходить за рамки делового разговора. Тот факт, что моей жене заказали портрет сэра Генри, не более чем нелепое совпадение, и давайте договоримся, что к теме нашей беседы это не имеет, никакого отношения. Если, конечно, не выяснится, что работа над портретом каким-либо образом повлияла на обстоятельства, связанные с нашим расследованием.
Прерванный на полуслове, Седрик стоял приоткрыв рот. Выслушав Родерика, он покраснел, потом пригладил рукой волосы.
— Конечно, если вы так настаиваете… Я просто подумал, что в дружеской обстановке…
— Вы очень любезны, — не дал ему договорить Родерик.
— Не знаю, допускает ли это ваш спартанский подход к деловым разговорам, но, может быть, мы по крайней мере сядем? — ядовито предложил Седрик.
— Благодарю вас, — спокойно ответил Родерик. — Да, сидя, нам будет намного удобнее.
Он опустился в большое кресло, закинул ногу на ногу, сцепил руки и приготовился в свойственной ему серьезной манере (Агата называла ее педантично-академичной) разложить Седрика по косточкам.
— По словам мистера Томаса Анкреда, вы тоже считаете, что обстоятельства смерти сэра Генри требуют дополнительного расследования.
— Да, пожалуй, так, — капризным тоном согласился Седрик. — В том смысле, что все это крайне досадно… В том смысле, что хотелось бы все-таки знать. Ведь от этого столько всего зависит. Хотя, конечно, история неаппетитная. В то же время, если учесть, что меня это касается в первую очередь… Нет, вы сами подумайте! Томиться, как в тюрьме, в этом кошмарном доме! А наследство сущие гроши. К тому же такие жуткие налоги, да и расходы на похороны просто грабеж! Снять этот замок в аренду не захочет ни один сумасшедший, а под школу он тоже не годится — Каролина Эйбл все время причитает, что здесь и неудобно, и сыро. К тому же война кончилась, трудных детей скоро куда-нибудь перебросят. И что же мне останется — бродить в лохмотьях по этим коридорам и перешептываться с призраками? Так что, понимаете, — он всплеснул руками, — начинаешь кое о чем задумываться.
— Да, понимаю.
— А они теперь талдычат, что я глава семьи, и рот им не заткнешь. Так, не успею оглянуться, стану совсем как наш Старец.
— Нам бы хотелось внести ясность в некоторые обстоятельства, — начал Родерик, и Седрик, тотчас придвинувшись ближе, напустил на себя неописуемо сосредоточенный вид. — Во-первых, требуется установить, кто автор анонимных писем.
— Я их не писал.
— А у вас есть какие-либо предположения?
— Лично я склонен считать автором свою тетку, Полину Кентиш.
— Правда? Почему?
— Потому что чуть ли не любое свое высказывание она предваряет оборотом «есть основания полагать».
— Вы спрашивали миссис Кентиш, не она ли написала эти письма?
— Спрашивал, конечно. Категорически отрицает. Вообще-то их могла написать и Дездемона. Она дама, так сказать, разнообразных талантов, но, если бы что-то заподозрила, то, скорее всего, громогласно выложила бы напрямик. Тайком писать анонимки — подобные хлопоты не в ее характере. Поль и Фенелла?.. Они, насколько я понимаю, с таким удовольствием предаются мукам любви, что им больше ни до чего нет дела. Моя мама?.. Она слишком рассудительная и земная; Дженетта, жена моего дяди, чрезмерно высокого о себе мнения, чтобы так мелочиться. Ну, еще, конечно, остаются слуги во главе со Старшим Долгожителем. Вот вам и вся расстановка сил на поле, как сказали бы спортивные комментаторы. Если хотите, можно сюда же включить нашего соседа, и пастора, и даже старого крючкотвора Ретисбона. Но тогда уж вы совсем запутаетесь. Нет, я все-таки сделал бы ставку только на Полину. Она сейчас где-то тут недалеко. Вы с ней еще не познакомились? С того злосчастного дня она ведет себя в точности как леди Макдуф[52]. Или как та другая шекспировская героиня, которая в какой-то его исторической драме постоянно вопит и проклинает все на свете. Как же ее зовут?.. Кажется, Констанца. Короче говоря, Полина сейчас просто ходячая трагедия. Дези тоже, конечно, играет вовсю, но Полина и ее переплюнула.
— В Анкретоне пользуются линованной бумагой, вроде той, на которой написаны письма?
— Господь с вами! Она же с полями, как в школьных тетрадках. У нас даже слуги не стали бы писать на такой. Кстати, раз уж речь зашла о школе… Вы не думаете, что письма написала Каролина Эйбл? Она так поглощена всем этим психоанализом, фрейдизмом, психологизмом и прочими «измами», любой пустяк объясняет эдиповым комплексом… Может быть, на этой почве она чуть-чуть свихнулась? Естественно, это всего лишь моя гипотеза. Если она вам не подходит, можете сразу же ее отбросить.
— Теперь насчет банки с крысиной отравой, — начал Родерик, но Седрик тотчас его прервал.
— Милый вы мой! — визгливо закричал он. — Вы бы видели нашу экспедицию! Типичная бюргерша Милли (это моя мама), — добавил он неизбежное примечание, — вместе с Дези, пыхтя, взбираются наверх, по пятам за ними неумолимо, как судьба, шествует Полина, а я, слабое несчастное создание, замыкаю эту процессию. Мы и сами не знали, что мы там ищем, поверьте. Отчасти надеялись найти крысиную отраву, а отчасти… дамы рассчитывали набрести там на какие-нибудь компрометирующие письма или документы, потому что Соня ведь настоящая красотка — вы согласны? — и представьте рядом с ней нашего Старца! Огромное несоответствие, как ни крути. Я, правда, сразу сказал, а потом еще и повторил, что завещание есть завещание, ничего тут не поделаешь, но наших дам было уже не остановить. Помню, я даже пошутил: «Может, вы, дорогуши, рассчитываете найти в ее чемоданах фиал с ядом?» — и они тут же вбили себе в голову, что надо обыскать ее чемоданы. И в результате потащили меня за собой наверх, в гардеробную, где мы, говоря языком детективов, и обнаружили улики.
— Банку из чемодана вынули вы? Собственноручно?
— Да. Я был ошеломлен.
— Как она выглядела?
— Как выглядела? А разве милейший дядя Томас вам ее не передал?
— Она была чистая или грязная?
— Ах, голубчик, грязная не то слово! Они попросили меня ее открыть, и я с ней сражался, как только мог. Комочки отравы летели мне прямо в лицо. Было до того страшно, ужас! Но крышка так и не поддалась.
— Кто первый предложил устроить обыск?
— А вот этот вопрос посложнее. Конечно, можно допустить, что когда мы размышляли над появлением той жуткой книжицы в судке для сыра (скажу вам сразу: лично я считаю, что это работа Панталоши), то все хором, не сговариваясь, вскрикнули: «Крысиная отрава!» — и в едином порыве вступили на тропу войны. Но в такое трудно поверить, правда? Насколько я помню, кто-то тогда сказал: «Все же нет дыма без огня», и Полина — да, это была Полина — спросила: «Но откуда она могла взять мышьяк?», и тогда Милли (моя мама) — а может быть, это был даже я — вспомнила про исчезнувшую банку с крысиной отравой. Короче говоря, как только упомянули крысиную отраву, Полина и Дези завопили, что надо немедленно обыскать покои преступницы. Кстати, вы бы видели ее гнездышко! Ах, милейшая Соня. Впрочем, милейшая с оговорками. Спальня — буйство ядовито-розовых оборок, надругательство над шелком и тюлем, кругом таращатся куклы: они у нее и на подушках, и верхом на телефонах — представляете картинку?