Субинспектор Мелентьев был, как обычно, одет тщательно, свежевыбрит и лицом бесстрастен. Он сидел в кабинете за огромным пустым столом и ждал своего нового начальника — Степана Петровича Сурмина.
Костю Воронцова похоронили. Волохов, как и положено начальнику, сказал речь, из которой субинспектору стало ясно, что Костя был душой светел, долг свой перед людьми понимал правильно, молодые должны брать пример с безвременно ушедшего товарища.
Якова Шуршикова, некогда грозного Корнея, ждал суд. Одессита и Ленечку взяли на вокзале, не дали уйти из Москвы, арестовали несколько жуликов рангом пониже, шестеро совсем никчемных кражонки за ними числились — в руки взять нечего) явились в милицию с повинной.
«Цена за жизнь Кости Воронцова», — рассуждал субинспектор и сегодня, как никогда, понимал, что обманывает себя. «Лишить их знамени, — говорил Костя. — Не свободные люди они, а в угол загнанные, вытащить их оттуда, вытащить, заставить верить в доброту человеческую…»
И уже доходили до субинспектора слухи: треснул воровской мир в столице, разваливается.
«Теперь у меня новый начальник!» — тоскливо думал Мелентьев, не признаваясь, что не «новый» его волнует, а вина перед Костей, которого нет и уже не будет никогда.
Сурмин вошел стремительно, повел плечами, вздрогнул так, словно очень горькое проглотил, и сказал:
— Вооруженное нападение на Пресне, есть тяжелораненые.
— А вы думали, уважаемый… — доставая из стола пистолет, спросил Мелентьев, встретился взглядом с Сурминым, замолчал и подумал: «Три месяца назад я его с ложки кормил…»
Они уже подъезжали к Пресне, когда Сурмин положил руку на плечо Мелентьева и сказал:
— В главном Воронцов был прав: мы должны быть добрее и терпеливее.