— Дрессировкой займемся. Вот в Антарктиде есть такой клоун, он этих кошек дрессирует с помощью гусениц.
Кис-кис-кис!
Как ни махал руками Кузька Фенечке, как ни корчил рожи страшенные, не поняла она его. Подошла все-таки к Матвейке.
И началось. Трясет безобразник перед носом кошки противной зеленой вредительницей и командует:
— Дай лапу, лапу дай!
Кошка, конечно, понимает, что от нее требуется — кошки прекрасно понимают человеческий язык, просто виду не подают, так как это им невыгодно. Понимает, но лапу не дает. Не такая уж она и наивная! Даст ему лапу, а этот вздорный мальчишка ей в лапу эту зеленую пакость и положит.
— Раз лапу не даешь, скажи «мяу». «Мяу» скажи! Голос! А то не получишь эту аппетитную гусеницу!
«Радость-то какая, — радуется Фенечка, — ни за что мяукать не стану!»
— Ну хоть лапти принеси, — чуть не плачет Матвейка и даже, чтобы попугать немного непокорную кошку, рот открыл и гусеницу над ним держит, будто сам ее съесть хочет.
Смотрит кошка, голову наклонила: интересно ей, как этот странный человек эту гадость глотать будет. Замер домовенок на загнетке: неужели съест Матвейка вредительницу и не отравится? А мальчик взял и не съел. Видимо, только попугать хотел.
Только непонятно кого: вредительницу, Фенечку или всех остальных?
Совсем замучил парнишка кошку. Она уже и рада бы сделать все, что он хочет, только от расстройства у нее все в голове помутилось, даже язык человеческий Фенечка понимать перестала. И лапу дает, и орет, как майский кот, и лапти принести пытается, да Матвейка ее не отпускает.
— Отпусти ее, братец, — жалеет кошку Лидочка.
— Нет. Пока команды путать не перестанет, ни гусеницу не получит, ни гулять не пойдет, — разошелся юноша.
Тут уже Кузька не выдержал. Самому-то Кузьке шалить по уставу домовиному не положено: домовята должны за порядком в доме следить, а не шалить, зато других попросить можно. Прокрался Кузька потихонечку под лавку, вызвал шишигу Юльку и шепчет ей что-то на ушко.
— Шлавненько, шлавненько, — захлопала в ладошки шишига, — пошалим!
Маленькая еще шишига, все буквы не выговаривает, шепелявит.
Увлечен Матвейка дрессировкой и не видит, как маленькая шишига клубочек бабушки Настасьи из корзины достала и катает его вокруг мальчика. Шишиги — великие мастерицы чего-нибудь путать. Часто за это кошкам попадает, а напрасно. Нет ничего прекраснее для шишиги, чем запутать волосы у сонных девочек, чем завязать морским узлом все нитки в шкатулке у мамы, чем плести косички на бахроме скатерти. А уж при виде бабушкиной пряжи у них вообще слюнки текут и ладошки чешутся.
Быстро, незаметно шныряет шишига Юлька в ногах у Матвейки, распутывает бабушкин клубочек и песенку себе под нос бормочет. Тихо так бормочет, чтобы другие шишиги слышали, а мальчик не услыхал.
А тут как раз мальчик к баночке с червяками и гусеницами потянулся. Хотел шаг в сторону сделать — а ноги-то связаны!
Завалился Матвейка на бок, ногами дрыгает, кричит:
— Это не по правилам! Кто разрешал меня путать? Откуда тут клубок взялся?
Хихикает в кулачок Лидочка, догадывается, чьих лапок это дело, да не признается. Помнит она, как говорил братец, что домовых и шишиг не бывает, боится, что опять смеяться над ней будет.
Барахтается на полу Матвейка, никак ноги выпутать не может, а шишига Юлька забежала к нему за спину, махнула подолом своего сарафана, пыль подняла. В поднимании пыли шишигам тоже равных нет. И пыль они поднимают особенную, от которой чихать хочется.
Бедный Матвейка уже и ногами дрыгать перестал. Лежит, глаза зажмурил, чихает, остановиться не может. А шишига Юлька уже до червяков и гусениц добралась. Бегает с баночкой вокруг мальчишки, одну гусеницу ему за шиворот подсунет, другую на живот посадит, третью на пятку голую пристроит. Матвейка чихает, вредители его щекочут, пряжа подняться не дает, а под лавкой Кузька и шишиги все на полу лежат, не хуже Матвейки ногами дрыгают. Только уже от смеха, а не от щекотки.
— Ох и молодец же я! Ну просто золото самоварное, а не домовой, — не нахвалится на себя Кузька, — такую шишигу талантливую воспитал!
— Рада штараться, — радуется похвале шишига Юлька.
Юлька и правда самая замечательная шишига из всех, что знает Кузька. Ее фотография даже на доске почета шишиг висит. И с задачей своей она справилась прекрасно: пока Матвейка чихал да из пряжи выпутывался, кошка Фенечка спокойно выскользнула себе в дверь.
Глава 4. Шпашайся, кто может!
— До чего же у вас тут животные бестолковые водятся! — возмущается Матвейка, — вот в Антарктиде…
Слушает Лидочка про животных Антарктиды и дивится: и мухи-то у них парами летают, и слоны шляпу при встрече снимают, и коровы крестиком вышивать умеют.
— Жалко, что Фенечка гусениц есть не научилась, — вздыхает она.
— Ерунда, — отмахивается Матвейка, — мы с этими вредителями сами расправимся, без всяких кошек. Только подумать надо. Я буду думать, а ты сиди тихо и мне не мешай.
Стал Матвейка думать. Сначала почесал пальцами в шевелюре, потом поковырял в носу, затем пожмурил глаза и стал смотреть вдаль с умным видом.
Сидит Лидочка тихо, даже дышать боится, чтобы братцу думать не помешать. А Кузька сидеть тихо не умеет. Не в привычке это домовых, сидеть тихо и ничего не делать. Интересно ему, что там еще этот городской Бабеныш Ягеныш придумает. Посидел домовенок на печке, погонял соломинкой таракана на стенке и стал в бирюльки играть. Губу нижнюю выпятит и бренчит по ней пальцем, как на балалайке. Красиво получается, душевно. Так заигрался, что его Матвейка услышал.
— Ты зачем мне думать мешаешь? — спросил строгим голосом он у Лидочки.
— Это не я, — оправдывается Лидочка.
— Как это не ты? Кроме нас в избе никого нету.
«Это домовенок», — хотела сказать девочка, да язычок прикусила. Не верит Матвейка в домовых, только сердиться будет. Погрозила домовенку пальчиком и опять ждать стала.
Кузька тоже притих. Неинтересно играть в бирюльки, когда тобой никто не восхищается. Сел тихонечко на полку, ножки свесил, сидит, муху из меда вылавливает. Выловил, кликнул шишигу Юльку, она муху облизала, чтобы та лететь могла, чтобы крылышки не слипались.
— Лети, муха, в дальние страны, за синие моря, за высокие горы, а к нам больше не залетай, самим меда маловато будет! — кричит Кузька вслед мухе.
— Кто опять тут жужжит? — встрепенулся Матвейка.
— Муха в мед попала, — говорит Лидочка почти правду.
— В ме-е-ед? — протянул мальчик. — В мед! Вот третий элемент для моего изобретения! Тащи сюда мед, зубной порошок и чернила. Будем для вредителей приманку делать.
Вскочила Лидочка с лавки, достала с полки мед, принесла баночку зубного порошка и пузырек чернил. Смотрит, как Матвейка все это в горшке намешивает.
— Здорово у тебя получается, братец, — нахваливает она, — и густо, и цвет приятный, и пахнет занимательно. Жалко только, что бабушка нас наругает, если мы вредителей приманивать будем. Лучше бы нам, наоборот, их с нашего огорода отвадить.
— Да ты че? — аж подпрыгнул Матвейка. — Не понимаешь, что ли? Мы их приманивать не на капусту будем, а на сорняки! Почему они капусту едят? Потому что она сладкая да красивая. А если мы сорняки моим веществом намажем, то все гусеницы перебегут на крапиву и лопухи.
— Думаешь, перебегут?
— Как миленькие. За рецептом моей смеси к вам еще все соседи ходить будут. Мы с тобой еще на весь мир прославимся. К нам на кораблях из-за моря купцы приедут. Может, даже из самой Антарктиды. У них там с сорняками — сущая беда. Ну просто лезут из земли, как ненормальные. Замучились с ними бедные антарктидцы.
— Ой, как здорово! — захлопала в ладоши девочка. — Значит, мы не только гусениц с капусты выгоним, но и от сорняков избавимся? Вот спасибо нам бабушка Настасья скажет!
Взяли дети горшок со смесью, прихватили по кисточке и в огород побежали. Кузька подумал немного, достал с полки самую маленькую кисть и тоже за ними помчался. Хоть и вредный это Матвейка, а здорово придумал: и вредителей выгнать, и от сорняков избавиться.
Ох и трудная это работа, сорняки чудесной смесью мазать! Смесь хоть и чудесная, хоть и пахнет занимательно, но вязкая, липкая и непослушная, как двухнедельные котята.
Стараются ребята. Ни один репейник не пропустят, ни одну лебеду. Очень хочется им бабушке Настасье сюрприз сделать. А больше других домовенок старается: в хороших делах он впереди всех должен быть. Труднее всех Кузьке: надо, чтобы Матвейка не заметил, как он кисточку в горшок макает, надо больше всех сделать успеть.
Жаль, что не хватило смеси на весь огород. Только крапиву вдоль забора вымазали да лебеду в картошке раскрасили.
Стоит лебеда несчастная, листочки у нее слиплись, повисли, да и цвет, если честно, не такой уж и красивый получился.
Смешайте мед с чернилами и зубным порошком — сами увидите. Только чернила обязательно должны быть синие и в пузыречке стеклянном, а мед — липовый и незасахаренный.
Посмотрели на свою работу ребята и на речку мыться побежали — сами они не чище той самой лебеды были: слипшиеся и синие. Кто знает, вдруг вредители не на сорняки, а на них самих переползут?
А Кузька с ними на речку не пошел. Домовята в речках не купаются, потому что их русалки за пятки хватают. Щекотно же.
Кузька решил утра дождаться и в росе искупаться. Пришел домой — чучело-чучелом, весь синий от чернил, на липкий мед дрянь всякая налипла, волосы торчат, как у старого лешего.
— Шпашайся, кто может! — вопит шишига Юлька. — Шмерть наша пришла.
— Я не смерть, я домовенок, — обижается Кузька, — это я от старания такой чумазый.
— Ты не чумазый, ты ужашно штрашный! — уже тише вопит шишига. — Может, это все-таки не ты?
— Вот техи-растехи! — горячится Кузька. — Совсем шишиги от рук отбились. Своего родного домовенка не узнают.
— Ура! Это не шмерть наша! Это домовенок наш! — опять громко голосит шишига Юлька. Бросилась она на шею к домовенку, радуется.
— Ой, а ты вкушненький, — говорит, — весь в чернилах, в зубном порошке. А я штрасть до чего чернила люблю. Можно я тебя немножечко пооблизываю? Ну пожа-а-алуйшта!
— Вот еще глупости, — не соглашается Кузька, — иди лучше горшок из-под смеси и кисточки оближи. И то пользы больше будет.
Обрадовалась шишига Юлька, побежала чернила с горшка слизывать, а Кузька отправился ночевать к коровке. Негоже порядочному домовенку грязь в дом нести.
Домовые вообще спать не любят. Скучно им спать, за это время столько дел переделать можно! Но дела ночью делать нельзя — дела шум очень любят, а хозяева шум по ночам терпеть не могут: он Дрему прогоняет и Баюнка пугает. Зато в коровнике шуметь сколько угодно можно — коровка знай себе жвачку жует, на шум никакого внимания не обращает. За ночь Кузька и бока ей вычистил, и подстилку поменял, и паутину по углам на кулак намотал. Даже запыхался немножко. Зато как только первый лучик солнца у него в носу пощекотал, на огород побежал. За ночь гусеницы вполне могли на сорняки переехать! И с детьми, и с чемоданами, и с кое-какой мебелишкой.
Что ожидало домовенка на грядках! Вредители нарезают себе салат из капусты на завтрак, а на лебеде, крапиве, лопухах дедушкины пчелки с пасеки прилипли. Лапки у них в меду увязли, глазки чернилами залило, зубной порошок нос залепил. Ничего не понимают бедные пчелки: летели на запах меда, а прилетели на верную погибель.
— Ох, беда-беда, огорчение! — всплеснул руками Кузька, — Хотели, как лучше, а получается все хуже и хуже.
— Пчелок жалко, — всхлипнула шишига Юлька. Она тоже рано утром на огород прибежала, — хорошие у наш пчелки были. Не будет у наш больше пчелок.
— Почему это не будет? — не понял Кузька.
— Пчелки такие всегда чиштенькие, такие нарядные, они лучше шо штыда умрут, чем в таком ужашном виде на пчелы покажутся.
— Ой, мамочки! — подпрыгнул на месте Кузька — Пчелки, милые, не стесняйтесь, пожалуйста, я смотреть на вас не буду. Ты, шишига, за водой беги да других шишиг приводи, что не самые вредные. Будем пчелок от стыда спасать.
До вечера трудились Кузька и шишиги. Каждое крылышко пчелам отмыли, каждую лапку. Пчелки высохли и передумали со стыда умирать. Только чихали еще долго от зубного порошка. Когда он в нос попадает, то от чихания никакого спасу нет.
А Кузька написал объявление — он совсем недавно азбуку освоил — и повесил на забор.
«Дорогие пчелки с недедушкиной пасеки! Предупреждаю: это не мед, а гадость какая-то. Есть и приземляться строго запрещается. Вам же хуже будет.
Домовенок Кузька».
Пчелы, правда, читать не умели, но Кузька-то об этом не знал. Как все дети, только что научившиеся читать, он думал, что если он буквы знает, то и все знать должны. Но пчелы с других пасек и так на липкие сорняки не полетели. Потому что их дедушкины пчелы предупредили.
А сорняки к вечеру завяли. Наверное, тоже от стыда. Очень неприятно быть липким и синим, когда кругом все чистые и зеленые.
Глава 5. Ветродутор
Стыдно домовенку. Настолько стыдно, что он даже на Матвейку Бабенышем Ягенышем не обзывается. Матвейке простительно, у него жизнь тяжелая: он в городе живет. А вот себе Кузька никак такого промаха простить не может. Целых семь веков живет он на белом свете, а не мог догадаться, что вредители ни за что капусту на чернила не променяют.
Это еще хорошо, что пчелок спасти смогли. А то ушел бы домовенок из своего родного дома куда глаза глядят. Домовые должны в дом покой и счастье приносить, а не беспокойства и безобразия. Это вам любой словоохотливый домовой разъяснит.
— Больше нипочем на провокации этого Матвейки поддаваться не буду, — обещает он шишиге, — я теперь умным стану и прозорливым.
— Уж пожалуйшта, штань, — просит шишига Юлька, — а то мне ужаш до чего штрашно было пчелок отмывать. Они же до невожможношти кусючие!
— Тогда пойдем за ним вместе следить, — велит Кузька. — Если я вдруг умным не стану, сделаешь мне замечание.
— Ура! — вопит шишига. — Домовенок разрешил мне замечания ему делать! Он меня штаршей шишигой назначил!
Побежали они следить за Матвейкой. И вовремя. Надоело мальчику огородом и домашними животными заниматься.
— Скоро ни огородов, ни животных не будет, — говорит, — будет сплошной прогресс науки и техники.
— А на что он похож, этот прогресс? — робко спрашивает Лидочка.
— На огород и животных точно не похож, — отвечает Матвейка, — а на что похож… Вот смотри, стоит у вас печка. На пол-избы растопырилась, а пользы от нее — всего ничего.
— От печки большая польза, — обиделась за печку Лидочка, — она тепло дает, в ней еду готовят, на лежанке спать можно.
— И всего-то? — фыркает Матвейка, — А вот если бы у вас был прогресс, то печь бы еще и музыку играла, и белье стирала, и холод летом давала.
— Неправда, Не может такого быть, чтобы печка холод, а не тепло в дом несла, — упрямится Лидочка.
— Не может? А вот спорим, что изобрету я такую штуковину ветродутор называется, что ветер холодный в дом задувать будет? Представляешь, у всех в избах жарко, а в вашей — прохладненько, как возле речки в тенечке.
Весь день провозился Матвейка, даже купаться с ребятами не ходил. Все ветродутор изобретал. Славный получился ветродутор: блестит на солнышке, лопастями поигрывает.
— Смотри, — объясняет Матвейка, — будет ветер дуть, лопасти будут крутиться, этот ветерок захватывать и в желобок спускать. А уж по этому желобку ветерок будет в печь течь.
— Какой ты умненький, братец! — всплеснула руками Лидочка. — Как все ладненько и ловко придумываешь! Давай быстрее ветродутор на печь прилаживать, пока бабушка Настасья не вернулась. Вот сюрприз для нее будет!
Сидят домовенок с шишигой под крыльцом, слушают.
— Тебе уже можно замечания делать или еще рано? — притоптывает ногой от нетерпения шишига.
— Нет, я еще прозорливый и умный, — отвечает домовенок. — И мы сейчас этого Матвейку побеждать будем.
— А может, не будем его побеждать? Пушть себе ветер в избу дует, пушть прохладненько будет.
— Ох, тетеха-неразумеха! — сердится Кузька. — А еще шишига называется. Если ветер в печку дуть будет, то куда зола полетит? Быстрее в избу беги, золу в печке ешь. Может, еще успеешь.
Побежала шишига Юлька в избу, залезла в печку, давай золу да сажу горстями в рот напихивать. Шишиги — они такие. Просто жить не могут, чтобы всякую гадость в рот не совать, Торопится шишига, а все равно никак не успевает. Много золы в печке накопилось, — Давай, давай, наворачивай, — торопит ее Кузька.
— Ой, не могу больше, Кузенька, ой, животик оттопырился, — хнычет шишига, — я же маленькая, в меня много не влезет.
— Охти мне, матушки, — схватился руками за голову домовенок, — пропал я. Сейчас этот ветродутор работать начнет, вечный позор на мои лапти будет.
— А ты быштро тоже что-нибудь изобрети, Пожа-а-алуйшта, — торопит его шишига.
Хоть и интересно посмотреть ей, как зола из печки полетит, — шишиги просто обожают всякие безобразия — а переживает она за друга, знает, что все окрестные домовые смеяться над ним будут, если он такое допустит.
Вспомнил домовенок, как Матвейка думал, и стал думать точно так же: сначала почесал лапками в шевелюре, потом поковырял в носу, затем пожмурил глаза, а смотреть вдаль с умным видом не стал. На это времени уже не оставалось.