Хотя может быть (1 % вероятность), что это маньяк. Мне предки говорят, сейчас каких только извращенцев не бывает…
В общем, такие дела. Длинноватое письмо получилось, но уж извини. Реально не знаю, что делать в этой ситуации. Что, если завтра Краснов и его друганы подкараулят меня в подъезде? От них всего можно ожидать. Что посоветуешь, Лысый?
Ладно, кончаю тебя грузить.
Приятного завершения отдыха!
Геннадий.
Глава пятая, самая длинная
На следующий день я проснулась около часу: после вчерашнего подъема в шесть утра и тяжелого трудового дня следовало вознаградить себя полноценным отдыхом. М-м-м! Под одеялом так уютно! Хорошо все-таки быть безработной…
Я потянулась, решила пока что не открывать глаза, перевернулась на другой бок и стала мечтать о том, как мы с Геной будем вместе. То, что он вчера наорал на меня по телефону, я уже простила. Может, не в себе был. Или перепутал чего. Танька вообще посчитала, что ищенковский мобильник попал в руки каких-нибудь хулиганов, которые развлекаются таким образом. Очень даже возможная версия! Тем более что я никогда не разговаривала с Геной и практически не знаю его голоса.
Я перевернула подушку. Так, про замок на Рублевке я уже мечтала, про горнолыжный курорт в Альпах – тоже… А, вот! Мы с Геной на Мальдивах. Я лежу на белом песке в купальнике от Дольче и Габбаны, солнечных очках от Шанель и соломенной шляпке от Валентино. Ищенко в трусах за десять тысяч долларов… нет, лучше за двадцать тысяч… ладно, за пятнадцать… приближается ко мне с парой коктейлей. Коктейли такие классные, цветные, голубые… нет, пусть розовые… красные… нет, красные, наверно, с помидором, с помидором не люблю, пусть будут розовые. Зонтики еще обязательно! Изящные бокалы, украшенные лимонной долькой. Не знаю, из чего они состоят, эти коктейли, но называются обязательно как-нибудь эдак… Хм… Позже придумаю, как. Итак, значит, Гена подходит с коктейлем и мне говорит…
– Уля, день уже! Скоро обед, а ты спишь все! Вставать собираешься?
Блин, это мама кричит. Сегодня суббота, и родители весь день дома. Как всегда прерывают меня на самом интересном месте. Ладно, быстренько домечтываю и подъем. Значит, Гена, весь такой крутой, ко мне подходит и…
– Ульяна!!! Быстренько поднимайся! Папа хочет поговорить с тобой кое о чем!
Эх! Злобно бурча, я вылезла из кровати. Ищенко должен был пригласить меня на маленькую прогулку на яхте, но так и не успел этого сделать. Скорее всего, вернуться к этой мечте уже не получится… А интересно, у отца Гены есть яхта?
Незадолго до того, как я поняла, что полюбила Ищенко больше жизни, Танька рассказала (она услышала это от своей знакомой, а та от своей, а та тоже от своей), что его родители – олигархи. Правда, не уточнила, торгуют ли они нефтью, содержат ли банк, или являются владельцами недвижимости. Татьяна обмолвилась об этом вскользь («Ну а что ему! У него же папаша олигарх!»), а я не стала расспрашивать, хотела сделать вид, что и без того знаю, кто сколько зарабатывает. Впрочем, одевался Гена обыкновенно, да и на «Кадиллаке» я его пока что не видела. Но разве настоящие миллионеры выпячивают свое богатство?! Генина скромность лучше всякой пафосной показухи доказывала его высокое положение. Наша школа считалась хорошей, так что дети олигархов вполне могли ее посещать. Кроме того, в самом взгляде Геннадия было что-то такое… такое… что позволяло рассчитывать на Мальдивы в случае благосклонности.
Я умылась и пришла на кухню. Родители, как от них и ожидалось, завтракали. Наверняка они сами проснулась полчаса назад, а теперь подняли шум, чтобы сделать вид, будто они самые дисциплинированные жаворонки на свете. По телевизору передавали новости про сомалийских пиратов. Есть, как всегда по утрам, не хотелось, но нарезанная тонкими ломтиками ветчина выглядела аппетитно… И почему я не видела ее в холодильнике вчера вечером?
– Ульяна! – начал папа важным тоном. – Нам с матерью очень нравится, что у тебя появилось стремление зарабатывать самой. Трудолюбие – это ценное качество. В общем, твое поведение очень похвально…
Йесс! Наконец-то! Кажется, сейчас он скажет, что за хорошее поведение мне решено купить фуксиевое платье… и тогда можно будет больше не работать!
– Надеюсь, ты не слишком расстроилась из-за вчерашнего увольнения? – продолжал отец. – Лично я считаю, что это к лучшему. Промоутер – тяжелая, неблагодарная работа. Да и бессмысленная, по большому счету. Не знаю, как ты, а я люблю приносить пользу людям, видеть результаты своего труда…
Блин, ближе к делу, папа! Зачем перед подарком мне читать целую лекцию?!
– В общем, у меня есть однокурсник, Слава Ганич. Ты, наверно, помнишь, я про него рассказывал. Это владелец сети закусочных… как ее?
– «Гуддэй», – сказала мама.
– Да, вот именно. Насколько я знаю, они там берут людей с шестнадцати лет. К тому же есть перспектива карьерного роста. Ну, это так, на будущее… Не сейчас, конечно, сначала надо школу закончить. В общем, я сейчас позвонил Ганичу, и он готов взять тебя и твою подругу. В ближайшем к нам кафе как раз есть вакансии. Ты там бывала?
Бывала ли я там?! Он еще спрашивает!
«Гуддэй» был отвратительным фастфудом, никогда не возвращаться в который я обещала себе после каждого посещения. Еду там подавали не в разноцветных коробочках, как в «Макдоналдсе», и не на одноразовых тарелках, как в заведениях более низкого пошиба, а на безобразных картонных подложках. Пол в «Гуддэе» вечно был затоптанный, тулет немытый. Кроме гамбургеров, картошки фри и куриных крылышек там подавали «фирменное блюдо» – жаренные во фритюре пельмени. Я никогда не ела это убожество. А вот Таньке они, кстати, нравились, что и неудивительно. У нее, как мы знаем, вообще была кармическая связь с этим продуктом.
Отдельной «изюминкой» самого паршивого фаст-фуда во вселенной были его работнички…
– В «Гуддэй»?! Но папа, это же такое омерзительное место! И трудятся там одни идиоты! Ходят вечно как вареные, зевают, обслуживают по полчаса… причесаны кое-как!
Мама почему-то засмеялась над моей последней фразой.
– Вот и подашь им пример! – сказал папа. – Чем хуже там работники, тем лучше будешь смотреться ты на их фоне!
Хм… логично! Такая идея мне нравилась. Но…
– Папа, не могу же я быть какой-то там подавалкой!
– А, собственно, почему?
Я замешкалась.
– Ну… Я что, кофе буду подносить? Со столов убирать, как служанка? Полы мыть, ага?
– Да. А что в этом такого? Ганич тоже был официантом, мыл полы, носил подносы до того, как стать директором ресторанной компании.
– Типа, надо сначала пожертвовать чем-то, унизиться, прежде чем стать уважаемым человеком, так, что ли? – спросила я. – К этому ты клонишь?
– Я клоню к тому, что пора бы тебе перестать считать себя звездой и начать уважать других людей! – вспылил отец. – Между прочим, я и сам когда-то работал в ресторане, и ничего зазорного в этом не вижу! Думаешь, ты чем-то лучше тех, кто готовит еду и моет посуду?! Интересно, чем? Спустись с небес на землю!
Мама постаралась сгладить конфликт.
– Уля, соглашайся, – мягко посоветовала она. – Зарплата там восемьдесят рублей в час, да еще и кормят бесплатно.
Восемьдесят в час! Это вам не диски дурацкие обрабатывать. Да и кормежка… Я сразу вспомнила, как голодала и холодала, раздавая рекламу на перекрестке. Может, и правда работать в фастфуде не так уж позорно? Эх, наведу я у них там шороху! Сделаю из «Гуддэя» самый шикарный ресторан во всей Москве!
Первый рабочий день начался отвратительно: с надевания униформы. Рубашка в бело-синюю клеточку, напоминающая кафель в советской ванной, и такая же бейсболка делали человека больше похожим на клоуна, чем на работника общепита.
Вообще, было бы гораздо симпатичнее и эффектнее сделать униформу в какой-нибудь другой гамме. Например, шоколадно-коричневый с бежевым. Или красный с серым – и ярко, и элегантно. Да взять хотя бы самый простой вариант: красная рубашка, черный фартук и синие джинсы! Это смотрелось бы аккуратно и никого бы не уродовало. Вот если бы у меня было свое собственное кафе… Надо будет как-нибудь нарисовать для него форму. Интересно, что получится…
Впрочем, мечты мечтами, а сегодня до самого вечера придется ходить в застиранном и заношенном клетчатом безобразии.
– Думаешь, я не выгляжу идиоткой в этом прикиде? – с надеждой спросила я у Татьяны.
– А ты надеялась произвести впечатление интеллектуалки? – ушла от ответа подруга. – Смотри, вон начальство идет. У него сейчас спросишь.
Высокая стройная девушка в белой рубашке и с собранными в пучок светлыми волосами смерила нас оценивающим взглядом.
– Уже переоделись? Молодцы. Я Катя, ваш менеджер, старший смены.
– Ульяна.
– Татьяна.
– Очень приятно! Сразу скажу, что мы все тут обращаемся друг к другу на «ты». И для начала вот что. Ты, Таня, убери, пожалуйста, это кольцо. А ты, Ульяна, заплети косу, сними сережки, браслеты, смой косметику… а то ощущение, что ты не на работе, а на дискотеке! И… покажи-ка руки… о, господи! Ну, это никуда не годится! Жидкости для снятия лака у меня нет, а вот ножницы найдутся! Ну-ка быстро ногти стричь!
– Уже переоделись? Молодцы. Я Катя, ваш менеджер, старший смены.
– Ульяна.
– Татьяна.
– Очень приятно! Сразу скажу, что мы все тут обращаемся друг к другу на «ты». И для начала вот что. Ты, Таня, убери, пожалуйста, это кольцо. А ты, Ульяна, заплети косу, сними сережки, браслеты, смой косметику… а то ощущение, что ты не на работе, а на дискотеке! И… покажи-ка руки… о, господи! Ну, это никуда не годится! Жидкости для снятия лака у меня нет, а вот ножницы найдутся! Ну-ка быстро ногти стричь!
– Что-о-о-о?! Это еще зачем?!
Мало того что я стала прислугой! Теперь из меня хотят сделать еще и уродину! Сегодня все утро я выбирала бижутерию, делала макияж, чтобы произвести впечатление на посетителей. И что теперь? Буду бегать по залу замарашкой?!
– Это требование СЭС, – сказала Катя.
– Что?
– Кого?
– Санитарно-эпидемиологической службы, которая следит за работой заведений общественного питания. Работникам ресторанов нельзя ходить с распущенными волосами, ювелирными украшениями и длинными накрашенными ногтями. Это негигиенично! В таком виде я не допущу вас до работы. Есть вопросы?
– Есть, – сказала я. – Можно мне зарплату взять сегодня?
– Что-о-о?
– Зарплату взять сегодня. Ну, заранее. Ведь я же отработаю!
Начальница посмотрела на меня, как на умалишенную, но, видимо, сдержалась:
– Зарплата у нас пятого и двадцатого. Пятого расчет за июнь, а в июне вы не работали. Двадцатого аванс, но в первый месяц он не выдается. Так что через месяц. Еще вопросы? Нет? Ну тогда – вот вам ножницы.
Что было делать? Мы поплелись обратно в раздевалку, где только что побывали и где лежали теперь наши сумки и «гражданская» одежда.
– Слушай, а может, уволимся? – предложила я, глядя, как Татьяна стягивает кольцо, и нехотя вытаскивая серьги из ушей.
– Нет уж, спасибо! Мало мы работ за эту неделю поменяли?! – Подруга фыркнула. – Ты как хочешь, а я остаюсь. Родители, знаешь ли, и так концы с концами сводят едва-едва, а мне еще к сентябрю куртку новую надо и сапоги!.. Да и что тебя тут не устраивает, собственно?
– Ногти жалко! – захныкала я, любуясь в последний раз на свои пальчики с пятисантиметровыми «копытцами» сиреневого цвета.
– Стриги давай! Модница, блин… Сказали тебе нельзя – значит, нельзя! Я и так удивляюсь, как ты этакими когтищами вилку-то держишь! – Татьяна пристроилась ко мне сзади и начала заплетать косу. – Расскажи-ка мне лучше вот что: на кой шиш ты вздумала просить деньги прямо сегодня?
– Чтоб платье купить… Тань, а Тань, одолжи мне пять тысяч? Ну, можно четыре…
– Ты что, издеваешься?! Я ей говорю, что мне одеться не на что, а она мне – «одолжи пять тысяч»! Блин, ума палата!..
– Ладно-ладно, не ругайся.
– …И с какой стати это платье понадобилось тебе именно сегодня, скажи, пожалуйста?
Я выдержала театральную паузу, а затем торжественно объявила:
– Иду на свидание с Геной!
И резко обернулась, чтобы оценить Танькино выражение лица. Что на нем будет? Удивление? Зависть? Радость за меня? Ответ разочаровал: на подругиной физиономии не отображалось ничего, кроме всегдашней деловитости. Косичка от моих резких телодвижений вырвалась из ее рук и расплелась.
– Ну вот, придется начинать заново! – констатировала Татьяна вместо того, чтобы начать выспрашивать про Геннадия.
– Вот нет, чтобы поинтересоваться, что да как!
– Рассказывай! – примирительно усмехнулась подруга.
И я обо всем рассказала.
Дело началось с того, что вчера вечером я, уже ни во что не веря, решила использовать последний канал связи, имевшийся на странице Геннадия – электронную почту. На сочинение любовного послания, состоящего из пяти строк, ушел целый час. Не стану пересказывать тут его, скажу только, что письмо вышло очень, очень, очень романтичным, откровенным и красивым. Подписать его решила буквой. «У.» было слишком прозрачно (вряд ли у Ищенко много знакомых с именами или фамилиями на «У»), «Г.» навевало нехорошие ассоциации, поэтому я выбрала букву «А». Ящик для отправки использовала, разумеется, тоже не свой, зарегистрировала специальный: [email protected]
Итак, сегодня утром, перед тем как отправиться в «Гуддэй», я нашла пару минут, чтоб слазить в почту – без особой, впрочем, надежды. Каково же было мое удивление, когда ответное послание обнаружилось в моем ящике! «Отказ? – пронеслось в голове. – Отшивает? Отстать предлагает?». Открыв письмо, я не поверила своим глазам. «Давай встретимся. Прямо сегодня. В шесть вечера в сквере…» – гласило послание. Я перечитала его десять раз. Могла бы, конечно, и двадцать, но пора было идти на работу.
– Вот почему фуксиевое платье нужно мне уже сегодня! – заключила я, отстригая последний ноготь.
– Ничем не могу помочь, – пожала плечами Татьяна.
И мы принялись за работу.
Кафе работало с девяти, но прийти пришлось в восемь утра: заведение следовало подготовить к открытию. Работники вытирали прилавок, выкладывали на витрины продукты, разогревали жаровни и тостеры. Нашим уделом был зал. Таньку запрягли протирать ножки у стульев, а я кое-как намочила огромную швабру, кое-как отжала с помощью специального рычага и принялась мыть ею пол, усиленно размышляя о своей нелегкой судьбе. Становился ли пол чище или не становился, не было до конца понятно. Повозившись со шваброй минуты две-три, я заметила, что менеджер ушла из зала, и решила, что пора отдохнуть и завести какие-нибудь полезные связи. Вальяжно облокотилась о стойку, за которой трудились продавцы гамбургеров и газировки, смерила их взглядом и дружелюбно произнесла:
– Эй, как жизнь, народ? Не надоело еще тут работать?
Ребята лишь презрительно покосились в мою сторону и никак не отреагировали. Только один белобрысый парень с агрессивной физиономией процедил тоном командира перед провинившимся солдатом:
– Слышь, ты? Иди давай пол мой! Чего развалилась?
– Твое-то какое дело? – перешла я в контрнаступление. – Чего раскомандовался?
– А того! – ответил парень. – Я тут подольше твоего работаю и побольше твоего понимаю! Гости придут, а пол грязный! Думаешь, это нормально?
«Гостями», как нам объяснила Катя, следует называть посетителей заведения. Кстати, а вот и она…
– Так, Ульяна, почему отдыхаем? Пол не вымыт! В первый день уже ленимся?
Стиснув зубы, я поплелась туда, где оставила швабру, но так и не дошла до нее.
– Можешь пол пока оставить! – послышался голос начальницы за спиной. Швабры она почему-то называла именно этим словом. – Идем-ка со мной, надо кое-что тебе показать.
Получив отсрочку от мытья пола, я обрадовалась. И напрасно! Очень скоро я и Катя оказались в туалете. Гадком, мерзком туалете забегаловки. На внутренней стороне его двери висела какая-то таблица. «Пол, стены, унитаз, бачок, бумага, мыло, раковина, подпись» – быстро прочитала я названия столбцов. В строчках значились какие-то часы и минуты.
– Назначаю тебя ответственной за туалет! – торжественно произнесла Екатерина. – Каждые полчаса ты должна проверять, все ли здесь чисто, все ли в порядке, хватает ли бумаги и мыла. Ставить галочки в каждую клеточку и расписываться.
– А если не в порядке? – грустно спросила я, уже предвидя ответ.
– Мыть, что ж еще, бестолковка ты этакая! – ласково ответила начальница и потрепала меня по плечу, словно благославляя на подвиг.
Пять часов спустя туалетный табель уже пестрел моими автографами, а сама я валилась с ног. Мы с Танькой носились как угорелые, едва успевая собирать со столов грязные подносы и выбрасывать их содержимое в специальные мусорные тумбы по углам зала. А ведь надо еще задвигать стулья, протирать залапанные витрины, своевременно выносить мусор, следить, чтобы на стеклянных дверях заведения не было жирных пятен… не говоря уже об уборке туалета! При этом посетители заведения постоянно покрикивали на нас: им, видите ли, казалось, что уборка делается слишком медленно, хотя мы работали на пределе возможностей. Если что-то и не получалось, то виноваты были они сами: постоянно вертелись у нас под ногами, мусорили, раскидывали объедки, тратили бумагу в туалете… в общем, ужас. Взять хотя бы пол. На улице недавно прошел дождь, и вся порожденная им грязища тащилась на подошвах башмаков гостей к нам в зал. Катя то и дело требовала от нас взяться за швабру, но стоило только вымыть самый крошечный кусочек пола, как какой-нибудь противный посетитель тут же перся на него своими грязными ножищами. И эти люди еще были недовольны, что им подают жареные пельмени на картонных подложках! Да большего они и не заслуживали!
В редкие моменты, когда поток посетителей ослабевал, я пыталась навести кое-какие мосты внутри коллектива. Первым делом решила заговорить с третьей, кроме нас с Танькой, уборщицей зала – Гюзелью.
– Давно тут работаешь?
– Две недели, – нехотя отозвалась та.
– А сколько тебе лет?
– Восемнадцать.
Восемнадцать… Кажется, я уже видела эту девушку, когда приходила сюда в конце июня и в очередной раз дала зарок не переступать больше порога «Гуддэя». Да-да, точно! Это она тогда бродила по грязному залу, как сонная муха, натыкаясь на посетителей и убирая подносы со скоростью одна штука в час.