Девушку подводил один из друзей или родственников жениха. Жених вставал рядом с ней перед креслом Лорда-Оборотня. Произнося непонятные нам ритуальные фразы, тот передавал молодым брачную чашу, надевал на руки жениха и невесты одинаковые тяжелые браслеты. Но даже когда он говорил слова благословения, его лицо оставалось холодным и отстраненным, будто думал Фэрлин совсем о другом.
Последняя пара заняла свое место у противоположной стены. Я осталась стоять вместе с неудавшимися женихами, не обращая внимания на призывные жесты сестры. Все ожидали слова лорда. Тяжело опершись о подлокотники, он поднялся – высокий, в серебристой одежде, с праздничным белым плащом на плечах. Взялся одной рукой за медальон на груди. Обвел взглядом новобрачных.
– Вы долго ждали этого праздника, и ожидание вас не обмануло. Вы счастливы, но и я счастлив вместе с вами. Брат Бэрин…
– Идемте, – негромко сказал Бэрин, увлекая меня из толпы гостей. Я недоуменно, слабо попыталась высвободиться, но, осознав, что все на нас смотрят, покорилась. Мы шли рядом по залу, от волнения я хромала еще больше, но Бэрин не торопился. Поддерживая меня под локоть, довел до возвышения, на котором стоял лорд Фэрлин.
Он протянул мне руку, и, как во сне, я приняла ее, встав рядом с ним. Леди Найна уставилась на меня неверящим ошеломленным взглядом… нет, не на меня. На камень на моей груди. Новобрачные и гости подходили ближе, перешептываясь и недоуменно переглядываясь. Лишь стоящий рядом со мной Бэрин улыбался, словно его что-то забавляло.
Лорд Фэрлин легко вздохнул.
– Как вам известно, я не собирался жениться. Но ко мне в замок пришла та, что стала для меня желанной. Любимой. Сегодня перед всеми я называю ее моей леди. Моей женой. Хозяйкой моего замка.
Его пальцы стиснули мне руку – очень больно. И он сказал:
– Она рядом со мной.
Если он боялся, что я убегу, то зря. Я просто окаменела. Я стояла и смотрела на зашевелившихся людей. Кто-то свистнул. Кто-то завертел головой. Кто-то заговорил. Кто-то засмеялся. Кто-то замер. В конце концов зал взревел.
В мой мозг наконец проникли слова, казалось, все еще висевшие в воздухе. Жена. Любимая. Моя леди. Я испуганно оглянулась. Лорд Фэрлин коротко взглянул на меня и отвел глаза. Его лицо было напряженным. Как во сне я принимала поздравления, ловила веселые, озадаченные, испуганные, любопытные взгляды. Позволила Бэрину надеть на себя брачный браслет – тяжелый, из тусклого красного металла, украшенный благословляющими рунами. Тупо оглянулась на полный отчаянья возглас Найны:
– Брат! Ты сошел с ума!..
Бэрин легко отодвинул ее, встал рядом со мной. У лорда Фэрлина презрительно дрогнули ноздри. Отпустив мою руку, он тут же бесцеремонно обхватил меня за талию, словно утверждая свою власть надо мной. Я внезапно начала дрожать.
– Что… что все это…
Фэрлин искоса взглянул на меня.
– Это наша свадьба.
– Но как… почему…
– Вы же слышали, леди, – сказал Бэрин с другой стороны. – Он любит вас и женится на вас.
Фэрлин метнул над моей головой гневный взгляд.
– Не говори за меня, Бэрин!
– Почему же? – с деланым простодушием возразил тот. – Должен же кто-то это сказать?
– Я… я жена л-лорда Фэрлина?
– Причем давно, – произнес Бэрин задумчиво. – Он как-то все забывал вам об этом сообщить…
– Бэрин!
– Ох, прости, брат! Знаете, этот камень…
– Бэрин, ЗАТКНИСЬ! – прорычал Фэрлин. Бэрин умолк, отворачиваясь, чтобы скрыть смех.
– Мой лорд, я так рад! Леди Инта…
Я с трудом улыбнулась сиявшему Мэтту. Он отступил, подталкивая вперед Эйлин. Сестра смотрела на меня огромными глазами. В них не было и тени улыбки.
– Поздравляю… – с трудом произнесла она. – Ты… ты… как ты?.. оказывается, я тебя совсем не знала…
Тогда мы квиты. Я смотрела на нее со странным чувством горечи и торжества. Уж не поблагодарить ли тебя за то, что ты сделала с нами? Ведь именно из-за твоей неудавшейся попытки он обратил на меня внимание… Или не из-за этого?
Я слегка улыбнулась ей и повернулась к наблюдавшему за мной Фэрлину.
– Итак, этот камень?..
– Талисман леди Фэрлин. Невеста старшего сына получает его в день своей свадьбы.
– Или в ночь… – пробормотала я. Фэрлин едва заметно улыбнулся. – Почему ты не спросил меня?
– А ты бы согласилась? Ну, вот видишь… Я хотел, чтобы ты привыкла ко мне.
– Значит, Эйлин…
– Лишь приманка. И твоя жертва – не жертва, а дар для меня.
– А Бэрин? Какую роль играл во всем Бэрин?
Молчание. Братья взглянули друг на друга над моей головой.
– Скажем… – медленно произнес Фэрлин. – Он желал счастья. Нам обоим.
– Но я не думал, что Фэрлин будет действовать так… Это только доказывает, насколько он потерял свою холодную голову. – Коротко улыбнувшись, Бэрин коснулся моей руки. – Я рад назвать вас сестрой, Инта!
Мы проводили его глазами.
– Я знаю, что все сделал не так, – негромко сказал Фэрлин. – Я все испортил и уже не смел надеяться. Но эта ночь…
Я не решалась взглянуть на него. Что было в эту ночь? Отчаянье? Прощание? Или просто сказка, создаваемая любящими?
– По нашим законам женщина не может быть принуждена выйти замуж насильно. Ты можешь сейчас, здесь, при всех, отказаться от меня, и никто тебя не удержит и не осудит. Но…
Он заставил меня поднять голову.
– Скажи одно. Ты хочешь остаться здесь? Со мной?
Я встретилась с ним взглядом – с тем, кого совсем недавно боялась, ненавидела. Хотела убить. На этот вопрос я могла ответить.
И я ответила:
– Да, мой лорд. Да.
Грань вторая Бэрин
Быть влюбленным в жену собственного брата – что может быть печальней, безрассудней и… безнадежней. А если еще прибавить сюда отвратительные мысли, что, не будь у тебя брата, все могло бы быть совершенно иначе… И это тебе бы была предназначена ее радостная улыбка по возвращении, и лишь тебе бы она дарила ласки ночью – да и днем тоже. И твоего бы ребенка носила под сердцем…
Он возвращался домой в сумерках. Конь, которому словно передались тяжелые мысли всадника, шел медленно, устало разгребая ногами снег. Бэрин, подняв голову, окинул взглядом знакомые с рождения башни. Он теперь надолго покидал замок – то под предлогом проверки пограничных постов, то для охоты, то сопровождая крестьян на ярмарку, словно какой-то простой наемник. Фэрлин ничего не говорил ему и никогда не задавал вопросов, лишь хмурился и отпускал в следующую поездку.
Но не мог же он навсегда уйти из своего родного дома? Тем более что его постоянно тянуло назад, словно на канате…
Конь, всхрапнув, вскинул голову, и Бэрин машинально натянул уздечку. Откуда-то – словно из-под самых копыт Ворона – выскочила лисица. Пустилась прочь, к реке, но так тяжело и медленно, что он легко мог подстрелить ее: зверек был обременен добычей – цыпленком, явно стянутым в замковом птичнике. Рука Бэрина потянулась к арбалету… и опустилась. Пусть хоть кому-то повезет.
Лисица, словно поняв, что ей ничто не угрожает, приостановилась, опустив птичью тушку на снег. Уселась, обернув пушистым хвостом лапы и наблюдая за ним. Бэрину показалось, что она ехидно и довольно улыбается. Он слабо улыбнулся в ответ и вновь направил коня к замку.
Спешиваясь и передавая поводья конюху, вполуха слушал причитания птичницы: мол, и щели-то никакой нет, и собаки не чуют, не лают, а уж которую птицу проклятая лиса душит! Бэрин сочувственно покачал головой, втайне симпатизируя хитрому зверьку. Зима выдалась морозной и снежной, даже косули застревали в глубоких сугробах и замерзали в снежном капкане. Зверью приходилось нелегко, вот оно и жалось к людскому жилью.
Приглаживая влажные от стаявшего снега волосы, он быстро прошел по полутемным коридорам. Знал, что его ждут. Стол накрыт, а за столом сидит…
– Ну вот и ты! – улыбка, протянутая рука. Не устояв перед искушением, он шагнул, сжав ее запястье, прикоснулся губами к нежной теплой коже – помни, не дольше мгновения! – пробормотал:
– Как ты?
– Со мной все прекрасно! Все носятся вокруг меня и квохчут, не дают и шага ступить! Если я и заболею, то только от излишней заботы… – Инта с улыбкой глянула поверх его плеча: – Фэрлин сказал, ты вскоре подъедешь, вот мы и подождали с ужином.
Бэрин отступил, повернулся. Брат, проходя мимо, крепко сжал его плечо, сказал просто:
– Садись, стынет.
Ели молча. Бэрин поглядывал то на Фэрлина, то на невестку. Беременность пошла Инте на пользу. Округлила фигуру, сделала плавными движения, добавила безмятежности и спокойствия взгляду. Казалось, она постоянно здесь и не здесь. Участвуя в разговорах и делах, Инта все время прислушивалась – не только к росту внутри себя, но и к чему-то иному, находящемуся далеко, высоко отсюда. Словно кто-то постоянно нашептывал ей на ухо нечто мудрое и светлое. И даже та улыбка искренней радости, которой она его обычно встречала, тоже была откликом на этот шепот.
…Найна всегда говорила, что он слишком многое придумывает и лучше бы ему стать бардом, чем Пограничником… Сестра явно опять отказалась ужинать с ними под привычным предлогом нездоровья. Это нездоровье длилось уже чуть ли не год: с тех самых пор, как их брат женился на человечьей женщине. Как подозревал Бэрин, Найну возмущало не только то, что Фэрлин смешал кровь оборотней с людской, но и то, что сделал он это по любви, а не по необходимости. Она долго донимала молодоженов мрачными предсказаниями бездетности: в таких смешанных парах дети рождаются редко. Но теперь, когда Инта понесла, «нездоровье» золовки лишь усугубилось, и она начала поговаривать, что дети или родятся с изъяном, или вовсе людьми.
Впрочем, Бэрин был рад, что Найна не стремится встречаться с Интой больше необходимого. Инта тоже не отличается покладистым нравом и удерживается от ссор с новой родственницей лишь большим усилием воли. Но в присутствии Фэрлина все старались держать себя в руках: не хватает еще вмешивать лорда в дела своей ненависти… и любви.
– Как обстановка на Черной?
Черная речка, не только вливающаяся в пограничный Обсидиан, но и выходящая на их сторону быстрой стремительной протокой, представляла собой непрерывный источник тревог. Заклинания, которые обычно надежно запечатывали границу и требовали обновления лишь время от времени, по необъяснимой причине здесь рвались и истончались. Родители говорили, что речной узел имеет свою собственную силу и даже колдовство Пограничников не может справиться с нею. Потому в эту брешь то и дело пытаются прорваться Звери с того берега Обсидиана, и потому здесь возведена крепость с постоянным гарнизоном и сильными магами. Но раз в сезон, в новолуние, кто-либо из самого могущественного и древнего рода – Фэрлинов – должен поделиться своей кровью и своей силой с Черной.
Правда, чувствует себя после этого прескверно. Вот как он сейчас. Неудивительно, что Фэрлин разгневался, узнав, что брат возвращался домой без сопровождения. Голос его стал ледяным, ледяными – глаза.
– Корнер потерял разум? Или ему настолько надоело главенство нашего рода, что он надеется отделаться от нас таким простым способом?
– Брат…
– Почему он не выделил тебе охраны?
– Я сам отказался от сопровождения. У Корнера и без того слишком мало бойцов…
– Он безумен, а ты самоубийца?! Да с тобой в таком состоянии мог бы справиться любой крестьянин с вилами… да что там – любой мелкий Зверь!
Бэрин вдруг вспомнил лисицу. Представил, как, не удержавшись в седле, падает в снег, и та, отбросив задушенного цыпленка, жадно вцепляется в горло нежданной крупной добыче. Проблема только в перетаскивании. Лисица загрызла волка…
Он потер лицо ладонями, чтобы скрыть внезапную и неуместную сейчас улыбку.
– Никто из них мне не встретился, так нечего об этом и говорить.
– Говорить есть о чем! – отрезал Фэрлин. – В следующий раз поеду я. – Быстрый взгляд в сторону жены. Все трое подумали об одном и том же, и Фэрлин добавил: – Или Найна.
К исходу лета Инта должна была родить. Лорд и сейчас уже с неохотой оставлял замок: Волки – преданные семьянины и, пока потомство не научится держаться на ногах, стараются не покидать свой дом далеко и надолго.
Бэрин окинул опустошенный стол голодным взглядом: потраченные кровь и сила требовали восполнения. А он слишком рано пустился в обратный путь.
– Ты все еще бледный, – заметил Фэрлин тоном ниже. – Погоди.
Лорд вышел. Бэрин прикрыл тяжелеющие веки и вздрогнул, почувствовав прикосновение легкой руки к своему влажному лбу. Из-под ресниц взглянул в близкое озабоченное лицо Инты.
– У тебя жар!
– Ничего, – еле выговорил он. Как она изменилась за этот год! Нет уже мрачного, настороженного взгляда исподлобья, напряженно сжатых губ, загнанности испуганного зверька в каждом движении… Тогда она боялась их, оборотней, опасаясь не столько за себя, сколько за свою любимую сестру. Так боялась, что он подошел к ней – поговорить, успокоить, утешить… Ему – именно ему, первому – Инта улыбнулась своей чудесной, быстрой, немного нервной улыбкой. Почему он отступил, почему уступил ее Фэрлину? Да, тогда он понял своего брата быстрее и вернее, чем сам Фэрлин, и решил ему помочь…
И совершенно не понял самого себя.
Подняв руку, он прижал ее ладонь к своему лбу. Нежная, теплая. Женская… Губы Инты дрогнули в улыбке. Теплые, мягкие губы… Его взгляд скользнул ниже – по белой шее, по покачивающемуся на цепочке Лунному камню, по… Ее груди округлились, потяжелели – и от беременности, и, наверняка, от ласк его брата. Он представил, как протягивает руки и накрывает их…
Инта повернула голову – сам он не расслышал шагов Фэрлина из-за шумящей в голове крови. Заявила обвиняюще:
– У него жар!
Если Фэрлину и показалось странным, как быстро он отдернул руку, виду брат не подал. Сказал спокойно:
– Я принес эликсир.
Он молча смотрел, как лорд тщательно отсчитывает янтарные капли: они расходились в воде, и та приобретала цвет крови. Принял протянутый бокал, по-прежнему избегая взгляда Фэрлина, выпил и передернулся: холод, потом тепло, жар, снова холод. Ну, по крайней мере это отвлечет его от бесчестных мыслей о том, как он ласкает жену своего брата! Прикрыл глаза.
Инта сказала вполголоса:
– Но если эликсир так чудодейственен, почему вы сразу не берете его с собой на Черную?
– Потому что он слишком ценный…
– Более ценный, чем даже ваши жизни?
– …и потому что в усталости легко просчитаться – всего одна лишняя капля…
Бэрин глянул сквозь ресницы: лорд задумчиво вертел в пальцах граненый хрустальный флакон. Теплые янтарные блики скользили по его лицу.
– И – что?
– И человек умирает. Идем, ему нужно отдохнуть.
Прикосновение легких пальцев к плечу – ответная дрожь по всему его телу.
– Безлунной ночи, Бэрин. Поправляйся.
Он кивнул, но раскрыл глаза, лишь когда двое покинули комнату: по-детски прятался от зоркого взгляда старшего брата. Потер лицо – от действия эликсира покалывало кончики пальцев и горели губы. Уставился в огонь.
На дальних заставах, где мало женщин, женщина берет себе в мужья двоих, а то и троих мужчин. И такой брак считают нормальным, а детей – общими. Если бы…
Оскалившись, Бэрин несколько раз ударился пылающим лбом о край стола. О чем он думает?! Разве Инта согласится на это? Или Фэрлин?
А он сам?
Кажется, да. Он согласен на все.
…Жаль, что Фэрлин не оставил здесь флакона с эликсиром!
* * *Рыжик готов был сожрать добычу сырой и целиком и громко протестовал, когда я принялась варить бульон. Наученная горьким опытом, я выбрала самый большой горшок и варила мясо до тех пор, пока от него не начали отделяться волокна: так хоть на некоторое время мы будем защищены от голода. Только потом, страшно экономя, выделила брату кусок и, пригорюнившись, смотрела, как он жадно заглатывает мясо. Оставшиеся полупустыми желудки залили болтушкой из бульона и желудевой муки.
Рыжик единственный из моей семьи выжил в долгом пути из-за Хребта: остальные братья и сестры так и не увидели берегов благословенного Обсидиана. Я скривила губы: благословенного! Вот мы его достигли – и что же? Дальше хода нет, тот берег надежно охраняют проклятые Волки; назад тоже нет возврата. Остается подыхать от голода здесь, в двух шагах от земли своей мечты: благодатной, обильной и доброй. Я обвела взглядом наше жилище. Мало кто из побережников строил себе жилье – вернее, мог построить. Норы, дупла, пещеры… Мы с Рыжиком выбрали укрытие под корнями огромного древнего дуба. Здесь можно было передвигаться, почти выпрямившись, а меховой полог надежно перекрывал доступ студеному ветру. Пара лежанок, выстеленных сухим мхом, очаг, несколько деревянных и глиняных плошек. Первый настоящий дом за много месяцев скитаний. Жаль, никто, кроме нас, ему не успел порадоваться…
Встревоженно подал голос Рыжик: кто-то приближался. Я схватила заостренный кол в одну руку, нож – в другую. Незваный гость остановился к пологу вплотную – тот шевельнулся, – и мы услышали знакомый голос, спрашивающий разрешения войти.
– Входи уже… Птица, – с досадой пригласила я. Не мог он прийти хотя бы вчера, до того, как я принесла еду!
С первого взгляда Птица напоминал человека, закутавшегося в коричневый бархатный плащ. Лишь когда он разводил руки, обнаруживалось, что это вовсе не плащ, а крылья-перепонки, как у белки-летяги, а руки – трехпалые лапы с острыми когтями. На длинных узких стопах тоже когти. А лицо – человеческое. Черными круглыми глазами он быстро оглядел нас, распахнул «плащ», обнажив коричневое меховое тело, и достал из нароста-кармана на животе несколько орехов. Молча протянул их на белой ладони.
– Спасибо, Птица, – скрепя сердце сказала я. – Отдохни, погрейся.
Гость уселся на лежанку и, сгорбившись, стал похожим на нахохлившегося под дождем ворона. Я демонстративно выбрала самую маленькую чашку, налила туда бульона без мяса и сыпанула ложку желудевой муки: пусть Птица явно пришел перекусить на дармовщинку, он хотя бы принес орехов из своих запасов. Пока Рыжик рассказывал Птице свои нехитрые новости, я грела руки над жиденьким огнем. Снаружи завывал ветер.