Инструктор привычным движеньем стащил под водой с ног ласты и перекинул их через невысокий поручень на корме. Затем проворно полез, постукивая о борт болтающимся дисплеем, вослед за ластами по опущенному с катера в воду трубчатому легкому трапу.
Напарник был на посту. Али немедленно побежал навстречу, изображая зачем-то на лице фирменную «открытую и простодушную белозубую улыбку», так умиляющую клиентов. С какой-то официантской услужливостью он придержал за вентиль тяжелый баллон инструктора.
– Смотрел бы лучше за белым! – выплюнул Ахмат воду едва не в лицо помощника. – Сейчас не время паясничать. Этого идиота (инструктор показал большим пальцем через плечо и за борт) вдруг понесло на глубину куда больше, чем даже недопустимые тридцать метров, и я едва…
Али отступил на шаг и уставился на Ахмата. Как если бы вместо хорошо знакомого приятеля перед ним предстал вдруг варан, сбежавший из каирского зоопарка (и удостоившийся от местной прессы безосновательного прозвания «людоед»).
– Вы… говорите по-арабски, сэр? – выдавил из себя напарник, и челюсть у него потерянно отвалилась.
– Иблисово дерьмо!! – взорвался Ахмат. Он чувствовал подступающую тошноту начинающейся «кессонки», в глазах темнело… – Я, кажется, этим самым арабским языком говорю, что сейчас не до раздолбайских твоих ужимочек! Я и клиент подхватили кессонную болезнь . А барокамеры на борту у нас нет, как ты знаешь! И, если ты не хочешь потерять место…
Ахмат не договорил. Он вдруг обратил внимание, что помощник, стоящий перед ним в изумлении, начинает плавно раздваиваться… и копии-близнецы, не меняя положения тел, медленно подаются куда-то вперед и вверх…
Инструктор не успел удивиться этому фантастическому явлению, потому что он в тот же миг потерял сознание.
…И в тот же миг, примерно, Сергей Кузнецов безуспешно пытался выбраться на борт катера. Баллон, словно чугунное ядро, тянул назад в воду и влажные ладони соскальзывали по поручням. И у почти-топ-менеджера невыносимо и все быстрее громыхало в висках… и его тошнило.
Ну почему эти шоколадные ребята, обыкновенно столь расторопные, почти дерущиеся между собою за честь помочь, – сейчас медлят?! Сейчас, когда ему действительно нужна помощь…
Не замечают? Однако на Кузнецова вполне откровенно пялился, небрежно опираясь о поручень, молодой матрос. Обычно этот парень старался быть незаметным и не особенно путаться под ногами дайверов. Теперь же он откровенно скалился, не то недоумевая, не то издевательски забавляясь беспомощностью Сергея.
Сорвавшийся в очередной раз, понимающий, что с ним творится что-то неладное и опасное, Сергей наплевал на гордость и возопил:
– Help me, please!
…Похоже, что его баллон все-таки поддержали. Потому что Кузнецов ощутил себя, наконец, стоящим на палубе – после какого-то непродолжительного затмения, во время коего он вообще не помнил, что было.
Звук падающих с гидрокостюма на металлический настил капель, казалось, прожигает весь его мозг насквозь. Около Кузнецова бестолково вихлялись матрос и кок, тыкая его фамильярно пальцами в грудь, хихикая и безостановочно лопоча что-то на трескучем своем арабском.
Сергей хотел одного: чтобы его поскорее оставили в покое (забиться бы в какую-нибудь щель и там сдохнуть). Он постарался как можно более холодно и надменно произнести «Speak English!», намерено опуская «please».
Обыкновенно такое производило на египтян отрезвляющее действие. Но в данном случае результат оказался противоположным. Кок и матрос не только не унялись, но разразились в лицо Кузнецову заливистым истеричным хохотом. При этом они подмигивали Сергею и взглядывали на него, словно бы наблюдали перед собою классного клоуна, который только что отколол на манеже коронный номер.
Такое было уж слишком!.. Собрав последние силы и подшагнув, Сергей влепил кулаком в трясущуюся перед ним пучеглазую и жирную физиономию повара. Тот отшатнулся и вскрикнул недоуменно и неожиданно тонким голосом, размазывая по щеке кровь…
Но Кузнецов уже не видел его.
Он позабыл вдруг и кока, и бестолкового насмешливого матроса, и этот катер… И даже перестал на какое-то время чувствовать жесточайшую тошноту, пытавшую много злее, чем сотня вместе взятых похмелий…
Сергей, одиноко и потерянно стоя посреди отпрянувших от него, заворожено рассматривал свой кулак, использованный только что для удара.
Он видел, что рука ему незнакома.
Почти по-женски узкая кисть… костлявая, приглушенно посверкивающая серебряным перстнем с какими-то иероглифами… она была – темно-шоколадного цвета .
…Сергей благословил кромешную тьму, что выключила его мозг.
АЗИАТСКАЯ ХИТРОСТЬ
Невзрачный в белом халате смотрел в глаза худощавой женщины взглядом законченного профессионала.
– Пожалуйста, не волнуйтесь, – произносил он голосом белого мага из мыльной. – С вашим супругом работают лучшие специалисты клиники «Психо-Элит». Его заболевание излечимо. Мы называем это состояние психики «перенос». Хронический перенос… Но, впрочем, здесь пред нами случай своеобразный. Он представляет собой перенос обратный , как я бы определил.
– Не мучайте меня! – произнесла женщина, шмыгнув носом.
– Простите, – доктор изобразил на лице участливую улыбку. – Я только хотел сказать, что господин Кузнецов, по-видимому, до этого прискорбного случая долго и тайно терзал себя угрызениями ранимой совести. Какая у него социальная позиция? О-го-го! Он член совета директоров крупной фирмы. Он обладатель приличного состояния. Он благоденствует, покуда «простые честные» (доктор обозначил кавычки взглядом и кривою полуулыбкой) труженики едва ли сводят концы с концами!
Врач передернул плечиками и развел руки, на всякий случай подчеркивая кавычки (ну, вы же понимаете, что я сам так не думаю) и затем продолжил:
– Ваш муж пожелал уйти от ответственности перед этой слишком чувствительной… может быть, инфантильной совестью. И как же он это сделал? Он принялся воображать вдруг самого себя бедным, эксплуатируемым, несчастным… Очень даже бывает! Но только, понимаете ли, для этого маниакального «переноса наоборот» он избрал весьма… так скажем, экзотичный объект!
Причастник сокровенных тайн разума замолчал на миг, обдумывая появившуюся внезапно мысль, а после и озвучил ее:
– Возможно, здесь триггером послужил ощутимый шок от пересечения на скоростном лайнере временн о го пояса. Недавно я прочитал интересную статью коллеги о том, как резкий сбой биоритмов может перевести зреющее психическое заболевание из латентной формы… Простите, больше не буду отвлекаться! Итак, ваш муж стал воображать себя простым инструктором дайвинга, родившимся в захолустной стране – в Египте. Пределом его мечтаний – инструктора, я имею в виду – являются четыреста баксов в месяц, которые завоеваны тяжким потом. Причем они почти все уходят на пропитание многочисленных родственников… О, как рельефно, как, знаете ли, красочно он их себе воображает! Простите снова…
– Вы скажете ли мне хоть что-то определенное? – произнесла женщина с ровной интонацией безнадежности, взирая мимо эскулапа в окно и комкая мокрый платок в руках.
– Определенное? – отозвался тот. – Да… кх-мм… например… язык ! Вот, я вам определенно могу констатировать уже сейчас, уважаемая госпожа Кузнецова, что в области языка нашими специалистами достигнут явный прогресс. Позвольте поздравить вас! Потому что это свидетельствует, что, обратившись в клинику «Психо-Элит», вы совершили правильный выбор и не напрасно тратите ваши деньги.
– Пожалуйста, говорите точнее, – сказала женщина, глаза у которой вспыхнули вдруг надеждой, непрошенной и нежданной. – Какой язык? Причем тут вообще какой-то язык? И, прошу, не надо больше всех этих загромождающих путь к уяснению ситуации экивоков! Надеюсь, у меня нет необходимости напоминать вам, что я могла бы сделать и другой выбор.
В ответ на эту темпераментную речь доктор подобрался, кашлянул и продолжил уже другим, почему-то скорбным и строгим и, кажется, даже и обиженным слегка голосом: – Хорошо. Я поясню про язык. В подобных случаях это есть часть проблем… скажем… назовем это… внутренней цензуры сознания . Ну, проще говоря, мимикрии, которую начинает практиковать сознание больного с той целью, чтобы не выбиваться за рамки образа, навязываемого ему течением патологии. Так вот, ежели у нас это будет образ иностранца , – эскулап воздел палец – тогда немедленно перед внутренней цензурою возникает проблема я-зы-ка, на коем пациент будет осуществлять общение с персоналом и со своими родственниками. Вы понимаете?
– Да. Очень хорошо понимаю, – бессмысленно покивала головой женщина, завороженная интонациями как бы уверенности в голосе разливающегося перед нею доктора. Уверенности, которой так не хватало ее душе…
– Но, как правило, – продолжил ободренный покорностью слушательницы эскулап, – сия проблема вообще игнорируется сознанием пациента, утратившим связь с реальностью! Однако психологическая наука знает и исключения из такого правила. И благоверный ваш представляет яркий тому пример. Его безумие имеет систему , а это хороший признак. Ум, даже и пребывая в патологии, тщится воспроизвести какое-то правдоподобие ситуации… Как это вам известно, он вообразил себя египтянином. Следовательно, для общения с нами, «белыми людьми» (доктор изобразил на своей одутловатой физиономии снисходительную и, вместе с тем, «толерантную» улыбку), наш пациент будет пользоваться английским, как это и сделал бы, так сказать, «лирический герой» из его idea fix! А вот впадая в гиперэмоциональные состояния, больной имитирует – и, надо признать, очень убедительно! – некоторые ключевые созвучия из арабского, которых успел наслушаться в изобилии во время своего рокового отдыха в Египте.
– Ну, так и что же?! – взорвалась женщина. – Скажите, наконец, главное! Теперь он до конца жизни так и будет воображать себя египтянином?!
– Успокойтесь! – торжественно произнес доктор. – Надежда – есть. Об этом я и пытаюсь рассказать вам. Такие «воспоминания» не вписываются в овладевшую его разумом idea fix, а значит… в конце туннеля забрезжил свет! Я даже бы рискнул назвать окончательное и полное исцеление господина Кузнецова… г-хм… гарантированным . Не утаю, что для этого нам потребуется подключить новую и дорогостоящую методику психической терапии. Конечно же, решать вам. Однако, коли уж начало процесса исцеления налицо, странно было останавливаться на полпути. Я думаю, – с видом рождественского деда просиял доктор, – вы не откажетесь убедиться в наших успехах лично.
И с этим словами он встал.
Немедленно поднялась и женщина, всматриваясь в его лицо и подаваясь к нему.
– Как?! То есть… вы предлагаете мне вот сейчас поговорить с ним? И Сережа… он будет отвечать осмысленно и… по-русски? И он узнает меня??
…Лучащийся покровительственной улыбкой врач прикоснулся к пульту. Он был заворожен собственной проникновенной речью и твердо верил – по крайней мере, сейчас – что именно усилиями его «Психо-Элит» скорбный главою муж возвращается, постепенно, из лабиринта безумия в мир нормальных людей.
Прозрачное и толстое стекло дверей комнаты для свиданий с родственниками разошлось в стороны, и Ольга, суеверно скрестив за спиною пальцы, чтобы не подвела надежда, пошла к Сергею, который возлежал в кресле.
Она отметила с радостью, что на муже уже нет смирительной рубашки.
– Сережа, – произнесла Ольга дрогнувшим голосом. – Ты… узнаешь меня?
Он фыркнул, поднимая голову от груди, и сконцентрировал на ней взгляд. Его бескровные (видимо, в результате побочного действия каких-нибудь успокаивающих инъекций) губы разлепилась, и он сказал:
– Да, госпо…
И после этого вдруг резко умолк, задумавшись. И в этот миг его жене показалось, что в голубых и широких его глазах, таких ей давно знакомых… мелькнула хитрость. Чужая. Терпкая… Не виданная до сего Ольгою вообще ни во чьих глазах.
И вспомнилось вдруг сочетание слов из какой-то статьи газетной, чрезмерно, на ее взгляд, заумной: азиатская хитрость . Возможно, что определение такое для данного случая подсказала память о прошлых жизнях (коли воспринимать серьезно идею о переселении душ, которую исповедует индуизм).
А между тем Сергей продолжал:
– Да, супруга. Я… узнаешь тебя. И я – узнаешь себя. Я есть… гей. Sorry: Сер-гей. Способен узнаешь, yes! Лечение помогло. Jest. Все будет теперь о’кей! Мужчина… если способен узнаешь, то способен… владеть имущество.
Едва ли Ольга расслышала последние слова мужа. Она почувствовала слабость в ногах уже к середине речи. Она рыдала, рухнувшая в кресло напротив. От счастья. И ее не трудно было понять: после кошмарных месяцев безнадеги Сергей вдруг все-таки узнавал … говорил… приходил в себя! Какое для нее значение могли иметь по сравненью с этим неправильности в его речи?!
Сергей протянул к ней руку и несколько неуверенно (он выглядит словно взломщик, – почему-то подумал врач, – который только что вскрыл полный налички сейф, но все еще опасается, что грянет сигнализация) погладил Ольгу по волосам.
– Супруга, – заговорил он вновь. – У меня есть небольшие проблемы. Временное – язык. Сейчас у меня он есть… такой нудебильный русский. Причина надлежит в том, что я был – на недопустимая глубина. Там психика получает… детский удар. Sorry: пис-детский удар! Так это говорить доктора. Супруга! И от этот пис-дет-ский удар у меня какой-то нудебильный русский язык. Пока. Но. Твердая надежда готов ручаться. Потом и для язык будет – лечение помогло!
И Кузнецов улыбался, произнося этот маловразумительный набор фраз. Он прямо-таки сиял, как солнце… Жена еще никогда не видела его столь улыбчивым.
НЕОБЪЯСНИМЫЙ КУМИР
И прежний лад возвратился, мало-помалу, в семейство почти-топ-менеджера. Хотя и не совсем прежний. Нельзя было не заметить, сколь резкое изменение претерпел характер главы семьи. Помешанный на карьере прежде, теперь он больше не стремился стать топом.
И даже он перестал вообще быть менеджером. Он продал свою долю на фирме и жил за городом, сдавая, и весьма выгодно, престижную городскую свою квартиру. Похоже, Кузнецов полагал теперь, что он уже достиг возможного в этой жизни, и даже большего. Ну что же, перенесенные тяжелые испытания очень резко изменяют подчас человеческий темперамент…
Итак, Сергей обосновался в добротном двухэтажном доме близ озера, в котором не находил прежде времени даже и отдыхать. И там он полюбил возлежать на персидском низком диванчике, о коем отзывался в прежние времена непочтительно (продать кому-нибудь, что ли, эту атаманку нерусскую? ну, словно с горшка встаешь!), и курить кальян.
А также Кузнецов почему-то стал интересоваться очень ближневосточной политикой. Точнее – лишь единственным политическим деятелем. Тем самым, о котором большинство респектабельных газет мира высказывалось в том смысле, что недостоин так называться.
Определениями «безумного Ахмата» (как окрестили его они же) куда как чаще бывали «террорист» и «бандит». Но представители контркультуры предпочитали называть его «легендарный Ахмат» и торговля футболками с его решительной хмурой физиономией бойчее шла в странах «золотого миллиарда», чем в третьем мире.
Вот это необъяснимое увлечение Сергея было почти единственным, что иногда вносило разлад в его вообще-то на зависть иным сплоченную и здоровую семью (в которой количество отпрысков, кстати говоря, увеличилось за два последние года вдвое).
Домашних можно было понять. У Кузнецова этот самый Ахмат сделался просто манией! Как только по телевизору начинали показывать Легендарного (или Безумного) или же сообщать что-либо про него, Сергей немедленно добывал всех членов семьи из самых невероятных мест. И заставлял выстраиваться в линейку пред голубым экраном.
И если в остальном Кузнецов, перенеся психическую болезнь, сделался как-то более покладист и управляем (исподволь) со стороны старшей дочери и жены, то в данном удивительном увлечении он был абсолютно непреклонен.
Что полностью подтвердили события и на этот раз.
– Немедленно все сюда! Посмотрите! – отчаянно вопил Кузнецов, как если бы он был фермер позапрошлого века, у коего угоняли скот.
И сразу раздался топот по половицам и лестницам его дома. Все понимали, что спорить в данном случае бесполезно. Разумный и адекватный в остальном человек теперь, когда коснулось дело до «манечки», заставит все равно посмотреть.
И они смотрели.
Экран показывал любопытный вид развороченных блиндажей, дымящихся боевых подбитых машин системы «Меркаба», песчаных дюн, уходящих вдаль.
– Вы наблюдаете последствия беспрецедентного по дерзости ракетной атаки, – вещал улыбающийся корреспондент. – Удар был нанесен по позициям карательного корпуса, дислоцирующегося в секторе Газа. Потери боевой техники и личного состава подразделения уточняются.
– Когда же, наконец, ты одумаешься, о, безумный Ахмат?! – страдальчески провозгласил затем на экране человек с микрофоном. Но сразу и уравновесил политкорректно: – И вообще, когда ты придешь в себя, о безумный, безумный мир? Бескрайняя череда насилия с обеих сторон… Кованные ботинки вооруженных людей вновь топчут многострадальные пески пустынь Палестины… Смотрите! Это проносят раненых…