Письмо было датировано семью годами ранее, когда смертная казнь представлялась едва ли не всем участникам процесса перспективой почти нереальной. С той поры мир значительно переменился. Теперь Адаму и его подзащитному предстояло хвататься за соломинку.
– Где сейчас Кейес? – спросил Адам.
– Насколько мне известно, он подыскал себе работу в Вашингтоне. Сообщил об этом в письме лет пять назад, написал, что адвокатской практикой больше не занимается. Он здорово переживал, когда мы проиграли. Мы оба не ожидали такого конца.
– Ты предполагал, что приговор будет оправдательным?
– Нечто вроде. Ведь дважды победа оставалась за нами. В последний раз из двенадцати присяжных восемь человек были белыми, точнее, англоамериканцами. Я никак не думал, что они согласятся с обвинением.
– А Кейес?
– О, Кейес места себе не находил. На подготовку к процессу мы затратили с ним три или четыре месяца. Он забросил своих клиентов, неделями не показывался в семье. Макаллистер чуть ли не ежедневно заговаривал зубы газетчикам, и чем больше он кликушествовал, тем упорнее мы продумывали свою позицию. Затем суд объявил имена потенциальных присяжных – четыреста человек! – и Кейес сутками напролет беседовал с каждым. Он горел рвением. Нет, мой мальчик, мечтателями нас не назовешь.
– Ли говорила, ты подумывал скрыться.
– Говорила-таки?
– Да. Я беседовал с ней вчера вечером.
Сэм достал из пачки сигарету, постучал фильтром о деревянный стол с таким видом, будто она была последней в его жизни.
– Шевелилась в голове одна мысль. Ведь прошло почти тринадцать лет. Я считал себя свободным человеком. Когда закончился второй процесс и я вернулся домой, мне исполнилось всего сорок семь лет. Сорок семь! Позади два суда, впереди – вся жизнь. Я был счастлив. Работал на ферме, завел небольшую лесопилку, по выходным дням отправлялся в город выпить кофе. Я даже приходил на все выборы. Примерно полгода феды держали меня под наблюдением, но потом, видимо, поняли, что со взрывами я завязал. Иногда в Клэнтоне объявлялись журналисты, однако жители обходили их стороной. Писаки всегда приезжали с севера, наглые, самоуверенные, ни черта не понимавшие в наших порядках. Надолго они не задерживались. Один, самый настырный, явился ко мне в дом. Я не стал брать в руки ружье, а просто спустил на него собак. Псы в клочья изодрали ему задницу, и больше эта мразь носа к нам не совала. – Сэм довольно улыбнулся, чиркнул спичкой. – Но такого поворота невозможно было представить даже в кошмарном сне. Мелькни в голове хотя бы мысль, я бы давно убрался из страны. Мне ничто не мешало, понимаешь, никто не налагал на меня никаких ограничений. Всплыл бы где-нибудь в Южной Америке, сменил бы имя и обосновался, скажем, в Сан-Паулу или в Рио.
– Как Менгеле.
– Как Менгеле. Его ведь так и не нашли, ты же знаешь. Никого из них не нашли. Жил бы в аккуратном чистеньком домике, болтал по-португальски и от души смеялся над недоумками типа Дэйва Макаллистера. – Он сокрушенно покачал головой.
– Почему ты не уехал, когда Макаллистер вновь начал поднимать шум?
– Легкомыслие. Все происходило в каком-то очень замедленном темпе. Первым звоночком, который я не услышал, явилось избрание Макаллистера на пост губернатора. Свою роль сыграли его громогласные посулы. Спустя несколько месяцев в Догана мертвой хваткой вцепилось налоговое управление. Поползли всякие слухи, кое-что – так, мелочи – я находил в газетах. Но я не мог поверить, что дело примет подобный оборот. А когда понял, на хвосте у меня уже сидели агенты ФБР и бежать не имело смысла.
Взглянув на часы, Адам ощутил усталость. Разговор явно затянулся. Хотелось сделать глоток свежего воздуха: от табачного дыма жутко болела голова. Адам спрятал в карман ручку, положил в кейс блокнот.
– Мне пора. Завтра вернусь, продолжим.
– Найдешь меня здесь.
– Лукас Манн сказал, что я могу приходить в любое время.
– Славный парень, не правда ли?
– Совершенно нормальный человек. Он делает свое дело.
– Так же, как Найфех и Наджент. Как вообще белая кость.
– Белая кость?
– Наш сленг для начальников, которые заняты работой белого человека. Видишь ли, никто здесь не желает мне зла, все просто делают свое дело. Тут неподалеку расхаживает дебил, на руке у него не хватает пальца. Официальный исполнитель приговора. Это он смешивает газ и поворачивает кран. Когда он захлестнет мое тело кожаными ремнями, спроси его: что ты делаешь? И он ответит: свое дело. Тюремный священник, тюремный доктор, тюремный психиатр, охрана, которая втолкнет меня в камеру, санитары, которые выволокут меня из нее, – все они прекрасной души люди, делающие свое дело.
– До этого не дойдет, Сэм.
– Могу я считать это твердым обещанием?
– Нет. Но старайся мыслить позитивно.
– О, позитивное мышление здесь в большом почете. Соседи по коридору обожают следить за телевизионными шоу, где герои то и дело с честью выходят из самых немыслимых ситуаций. Черномазые, прости, афроамериканцы предпочитают что-нибудь послезливее, типа “мыльных опер”.
– Ли беспокоится о тебе, Сэм. Хочет, чтобы ты знал: она день и ночь молится за твое спасение.
Прикусив нижнюю губу, Кэйхолл опустил глаза вниз, кивнул, но не произнес ни слова.
– Я проживу у нее еще примерно месяц.
– Она по-прежнему замужем за тем парнем?
– Можно сказать и так. Рассчитывает повидать тебя
– Нет.
– Почему?
Сэм легко поднялся со стула, подошел к двери, постучал. Затем обернулся, бросил сквозь окошко взгляд на Адама. Дед и внук смотрели друг на друга до тех пор, пока ступивший в комнату охранник не вывел Кэйхолла в коридор.
ГЛАВА 15
– Парень отправился в город около часа назад с подписанным документом, хотя сам я соглашения не видел, – сообщил Манн Филлипу Найфеху, который стоял возле окна, наблюдая, как группа заключенных собирала с обочины дороги мусор.
У Найфеха раскалывалась голова и ныло в пояснице, он остро чувствовал приближение середины привычно тяжелого Дня: с утра в Парчман трижды звонил губернатор и два раза генеральный прокурор Роксбург. Темой разговоров был, конечно, Сэм Кэйхолл.
– Значит, адвоката он себе нашел. – Найфех осторожно помассировал поясницу кулаком правой руки.
– Да. И знаешь, парень производит хорошее впечатление. Перед отъездом заглянул в мой кабинет. Выглядел так, будто побывал под колесами грузовика. Суровые наступают времена – и для него, и для деда.
– Для деда худшее еще впереди.
– Для всех нас худшее еще впереди.
– Сказать, о чем меня попросил губернатор? Раздобыть ему экземпляр инструкции по приведению в исполнение смертного приговора. Отвечаю: не имею права. Он мне: я, мол, губернатор этого штата и должен ознакомиться с документом. Говорю ему, что документа как такового не существует, что инструкция представляет собой пачку отпечатанных на принтере листков в черном переплете, и после каждой новой казни в текст вносятся изменения и поправки. Спрашивает: как называется эта пачка? Говорю: никак, официальное название отсутствует, поскольку, слава Богу, пользуются ею редко. Сам-то я именую ее “черной книжицей”. Ну, губернатор вошел в раж, принялся давить. Я просто положил трубку, а через пятнадцать минут его юрист, этот плешивый красавец с очками на кончике носа…
– Ларримур.
– Ларримур позвонил и слащавым голосом затянул, что в соответствии со статьями такими-то и такими-то процессуального кодекса губернатор наделен правом требовать для себя копии любого документа. Предлагаю этому выскочке подождать, лезу в справочники, и спустя десять минут выясняется, что мистер Ларримур беззастенчиво лжет. Ни о чем подобном кодекс не упоминает. Вновь кладу трубку. Проходит еще четверть часа, раздается новый звонок. Губернатор лично, самым обходительным и ласковым тоном предлагает мне забыть о его просьбе – ведь он беспокоится лишь по вопросу соблюдения конституционных прав несчастного Сэма Кэйхолла и желает быть в курсе последних событий. Прямо-таки чаровник какой-то. – Не отрывая взгляда от окна, Найфех переступил с ноги на ногу, сменил руку на пояснице и продолжил: – Спустя полчаса звонит Роксбург. Догадайся – зачем? Узнать, не беседовал ли я уже с губернатором. Понимаешь, и себя, и меня Роксбург считает крутыми парнями, единомышленниками, которые вполне доверяют друг другу. И вот он конфиденциально, чисто по-приятельски сообщает, что губернатор, на его взгляд, может использовать предстоящую казнь в собственных политических интересах.
– Бред какой-то! – не выдержал Лукас.
– Бред. Неужели? – говорю я в трубку абсолютно серьезным голосом. Роксбург заглотил эту наживку, как голодный карп. Мы торжественно обещали друг другу не спускать с губернатора глаз и созвониться сразу же, как только он что-то предпримет. Роксбург сказал, что у него есть определенные средства, которые при необходимости помогут воздействовать на губернатора. Уточнить, какие именно это средства, я не решился, однако прозвучало его заявление весьма уверенно.
– Интересно, кто же из этих двоих окажется в дураках?
– Думаю, Роксбург. Но разговор вышел непростой. – Найфех с хрустом потянулся и шагнул к своему столу. Ботинки его покоились у двери, галстук висел на спинке кресла. Чувствовалось, что инспектора мучает боль в позвоночнике. – Оба стремятся сыграть на публику, обоим нужны аплодисменты толпы. Боятся, как бы один не утащил из-под носа другого кусок жирного пирога. От обоих меня тошнит.
– Как и всех остальных. За что, интересно, их любит коллегия выборщиков?
В дверь кабинета громко, с точными интервалами постучали: раз, другой, третий.
– Наджент, больше некому! – скривив от внезапно усилившейся боли лицо, бросил Найфех. – Войдите!
Дверь распахнулась. В кабинет, печатая шаг, вошел отставной полковник Джордж Наджент и проследовал прямо к столу. Лукас при его появлении не поднялся, но руку вошедшему все же пожал.
– Мистер Манн, – по-военному кратко приветствовал его Наджент и, кивнув, обменялся рукопожатием с Найфехом.
– Садись, Джордж. – Инспектор указал своему заместителю на соседний с Манном стул. Ему хотелось попросить Наджента забыть об армейской выправке, но Найфех знал, что толку от этого не будет.
– Да, сэр. – Заместитель опустился на стул, причем спина его оставалась абсолютно прямой.
Хотя униформу в Парчмане носили лишь заключенные и охрана, Наджент придерживался собственного стиля одежды. Оливкового цвета рубашка и брюки, великолепно выглаженные, в течение всего дня удивительным образом сохраняли предусмотренные строевыми артикулами стрелки и складки. Брюки заправлялись в черные, с высокой шнуровкой ботинки, с которых никогда не сходил ослепительный глянец. Поговаривали, что как-то раз охранник заметил прилипший к каблуку правого ботинка кусочек глины, однако подтвердить этот недостойный слух никто не сумел.
Верхняя пуговица рубашки была расстегнута, в образовавшемся треугольнике виднелась белоснежная футболка. Нашивки на рукавах отсутствовали, как отсутствовали знаки воинских отличий и медали. В глубине души Найфех подозревал, что данное обстоятельство весьма не устраивало полковника. Короткая стрижка оставляла затылок и виски Наджента совершенно голыми, бобрик седых волос высотой в палец топорщился лишь на верхней части головы. Из своих пятидесяти двух лет тридцать четыре года Джордж Наджент отдал армии: сначала рядовым в Корее, затем, уже капитаном, он попал во Вьетнам, где всю войну провел за штабным столом. Когда джип, в кузове которого он сидел, столкнулся на узкой дороге с бронетранспортером, Наджент сломал ногу, получил на грудь еще одну ленточку и был отправлен домой.
В течение двух последних лет полковник зарекомендовал себя незаменимым помощником инспектора Найфеха, блестящим исполнителем и весьма энергичным организатором. Он боготворил всевозможные инструкции и правила, упорно совершенствовал и перерабатывал строгие ритуалы тюремных процедур, составлял прописанные до мельчайших деталей директивы для охраны. При виде Наджента персонал Семнадцатого блока зубами скрипел от ярости, но системе полковник был необходим. Ни для кого не являлось секретом, что через пару лет он твердо рассчитывал занять место Филлипа Найфеха.
– Джордж, мы с Лукасом беседовали о Кэйхолле. Не знаю, насколько ты в курсе, но окружной суд отказался продлить ему отсрочку. До исполнения приговора осталось четыре недели.
– Да, сэр, – отчетливо ответил Наджент. – Прочитал в сегодняшней газете.
– Тем лучше. Лукас полагает, сейчас дело вполне может дойти до казни. Я прав, Лукас?
– Шансы достаточно высоки, во всяком случае, они больше, чем пятьдесят на пятьдесят, – отозвался Манн, не поворачивая головы.
– Как долго ты находишься в Парчмане, Джордж?
– Два года и один месяц, сэр. Найфех задумчиво потер виски.
– Значит, во время казни Пэрриса тебя здесь еще не было?
– Так точно, сэр. Опоздал на несколько недель, – с ноткой сожаления ответил Наджент.
– Выходит, как исполняют приговор, ты не видел?
– Нет, сэр.
– Завидую, Джордж. Ужасное зрелище. Гаже не бывает. Это самая мерзкая часть нашей работы. Честно говоря, я надеялся спокойно дослужить до пенсии, но теперь, похоже, ничего не выйдет. Мне потребуется помощь.
И без того ровная, как доска, спина Наджента стала еще прямее. Он кивнул.
Найфех осторожно опустился в кресло.
– Поскольку годы у меня уже не те, Джордж, мы с Лукасом решили, что вполне можем положиться на тебя.
Полковник не сумел сдержать довольной улыбки, правда, в ту же секунду лицо его приняло угрюмо-сосредоточенное выражение.
– Ваше доверие будет оправдано, сэр.
– Не сомневаюсь. – Найфех протянул руку к лежавшей на краю стола черной папке. – Тут вот имеется своего рода справочник. В нем проанализирован опыт проведения подобных мероприятий за последние тридцать лет.
Устремленные на папку глаза Наджента сузились. Полковник мгновенно отметил: страницы подшиты неровно, многие торчат, некоторые уже засалились, да и сама папка выглядит потертой, если не истрепанной. Потребуется всего несколько часов, подумал он, чтобы придать этому “справочнику” вид, Достойный истинно армейского наставления. Вот что станет его первой задачей. Документ должен выглядеть безукоризненно.
– Полистайте на досуге эти бумаги, а завтра поговорим.
– Да, сэр.
– И никому пока ни слова, понимаете?
– Так точно, сэр.
Бросив полный торжества взгляд на Манна, Наджент поднялся и вышел из кабинета. Лукасу он напомнил ребенка, которому только что вручили новую игрушку. Негромко стукнула дверь.
– Болван, – процедил сквозь зубы юрист.
– Знаю. Придется не спускать с него глаз.
– Уж пожалуй. Дай ему волю, и Сэм войдет в газовку сегодня вечером.
Найфех выдвинул ящик стола, достал пластиковый пузырек с пилюлями, вытряхнул две штуки на ладонь, проглотил.
– Пойду-ка я домой, Лукас. Хочу прилечь. Наверное, я отправлюсь на тот свет раньше Сэма.
– Не спеши.
* * *
Телефонный разговор с Гарнером Гудмэном оказался довольно коротким. Испытывая чувство гордости, Адам сообщил старшему партнеру о подписанном с Сэмом соглашении и о том, что уже состоялись две беседы, не принесшие, правда, сколь-нибудь значительных результатов. Гудмэн захотел получить копию документа, но Адам объяснил: соглашение существует пока в единственном экземпляре, оригинал его хранит у себя клиент, и будет ли сделана с документа хотя бы одна копия, зависит только от Кэйхолла.
Гарнер пообещал, что еще раз просмотрит дело и тут же примется за работу. Адам продиктовал ему номер телефона тетки. Положив трубку, он с горестным видом пробежал глазами две записки. Обе были оставлены репортерами: один представлял городскую газету Мемфиса, другого прислала телевизионная компания в Джексоне.
Чуть ранее с ними уже общался Бейкер Кули. Собственно говоря, команда телевизионщиков из Джексона явилась прямо в его приемную и покинула здание лишь после того, как управляющий пригрозил вызвать полицию. Столь назойливое внимание прессы внесло диссонанс в атмосферу безмятежного покоя мемфисского отделения юридической фирмы “Крей-виц энд Бэйн”. Кули был вне себя. Его партнеры старались не замечать Адама. Секретарши держались предупредительно и вежливо, но предпочитали обходить комнату для совещаний стороной.
Репортеры уже знают, мрачно предупредил его управляющий. Знают о деде и внуке. Неизвестно от кого, но уж, конечно, не от него, Кули. Он не проронил никому ни слова – до того момента, когда расползшиеся по городу слухи не заставили его собрать партнеров за завтраком и сообщить им беспокойную весть.
Было почти пять вечера. Адам плотно прикрыл за собой дверь и уселся за стол, вслушиваясь в доносившиеся из коридора голоса: вспомогательный персонал собирался расходиться по домам. Про себя Адам уже решил, что сказать телевизионщикам ему ровным счетом нечего. Сняв трубку, он набрал указанный в записке номер Тодда Маркса из “Мемфис пресс”. Примерно через минуту голос на том конце провода торопливо произнес:
– Маркс. Слушаю. – Казалось, говорил подросток.
– Адам Холл, юрист фирмы “Крейвиц энд Бэйн”. Я прочитал вашу записку.
– Спасибо, что позвонили, мистер Холл. – Торопливость мгновенно исчезла, в высоком юношеском голосе зазвучало искреннее дружелюбие. – Я… м-м… Мы слышали о том, что вы взялись за дело Кэйхолла. Хотелось бы уточнить подробности.
– Я действительно представляю интересы мистера Кэйхолла, – взвешивая каждое слово, сказал Адам.
– Значит, это не ошибка. Вы из Чикаго?
– Я из Чикаго.
– Ясно. Каким образом вы получили дело?
– Фирма “Крейвиц энд Бэйн” вела его в течение семи лет.
– Совершенно верно, но ведь не так давно мистер Кэйхолл отказался от ее услуг?
– Отказался. А теперь заключил новое соглашение. Трубка донесла до уха Адама перестук клавиатуры: похоже, Маркс забивал полученный ответ в компьютер.