Как бы там ни было, Танис чувствовал себя неспокойно: во-первых, ему не следовало оставлять женщину одну, но что еще хуже, совсем ни к чему было попусту тратить драгоценное время. Весь его опыт и воинское чутье отчаянно Протестовали против подобного расточительства, однако он во что бы то ни стало должен был кое-что сделать, и сделать это в одиночестве. Предложи ему кто-нибудь поступить иначе, он посчитал бы это святотатством.
Сейчас Танис стоял на склоне холма и призывал на помощь все свое мужество, чтобы наконец взойти на него. Всякий, кто увидел бы его в эти минуты, подумал бы, что полуэльф идет на битву с чудовищным людоедом, однако это было не так — Танис возвращался домой. За холмом раскинулась его родная долина, и он одновременно желал и страшился увидеть ее.
Солнце уже перевалило за полдень и теперь медленно катилось к горизонту.
Танис знал, что темнота застигнет его раньше, чем он доберется до таверны, и это тревожило его, потому что ходить по дорогам ночью было опасно. Однако здесь его кошмарное путешествие должно было закончиться. Он передаст женщину в надежные руки, а сам продолжит путь в Квалинести. Но сначала ему нужно подняться на холм, как бы труден ни казался этот подъем.
Танис тяжело вздохнул и, надвинув на голову зеленый капюшон плаща, пошел вверх по дороге.
На вершине холма недалеко от дороги лежал огромный, покрытый мхом валун.
При виде его на Таниса нахлынул поток воспоминаний, и он закрыл глаза, чувствуя под веками щекочущее жжение непрошеных слез.
— Дурацкое путешествие! — словно наяву, эхом отозвался в его голове голос гнома. — В жизни большей глупости не совершал!
Флинт! Мой старый друг!
«Я не могу идти дальше, — подумал Танис. — Мне не дадут здесь покоя воспоминания. Почему я вообще согласился вернуться? Разве что-то еще дорого мне в этом краю… кроме боли старых ран? Моя жизнь наконец вошла в колею. Теперь я успокоился и чувствую себя почти счастливым. Почему… зачем я обещал им, что вернусь?»
Танис открыл глаза и вновь посмотрел на мшистый камень. Больше двух лет назад — этой осенью исполнится ровно три года — он вот так же поднялся на гребень холма и встретил здесь своего старого приятеля, Флинта по прозвищу Огненный Горн. Гном сидел на камне, строгал ножом чурбачок и, как обычно, ворчал на весь белый свет. Эта встреча как раз и положила начало событиям, которые сотрясли Кринн и привели к Войнам Копья, завершившимся страшной битвой, — тогда грозная Такхизис. Владычица Тьмы, была низвергнута обратно в Бездну, а Повелители Драконов лишились былого могущества, «Да, теперь я герой», — подумал Танис, печально оглядев свои роскошные доспехи: нагрудник Соламнийского Рыцаря, зеленую шелковую перевязь, служившую отличительным знаком Неистовых Бегунов — прославленного легиона эльфийского народа, медальон Хараса — высшую награду союза гномьих племен и прочие регалии.
Никто на всем Кринне — ни человек, ни эльф, ни эльф-полукровка — не был еще удостоен столь высокой чести. Тут, впрочем, скрывалась и некая злая ирония: он, который всю жизнь терпеть не мог доспехи, теперь вынужден был постоянно ходить в броне — к этому обязывало его высокое положение. Вот бы посмеялся над ним старый гном!..
— Герой — голова с дырой! — Танис будто наяву услышал, как Флинт насмешливо фыркнул. Увы, гном был уже два года как мертв. Он скончался на руках у Таниса той страшной весной.
— Бороду-то зачем отрастил? — Насмешливый голос, звучавший в голове Таниса, был почти реален. Такими словами приветствовал его Флинт три года назад, когда они встретились на вершине этого холма. — Решил вконец себя изуродовать…
Танис улыбнулся и почесал бороду. Это был главный, перво-наперво бросающийся в глаза признак принадлежности полукровки к человеческой расе — ни один эльф на Кринне не мог отрастить бороды.
«Флинт прекрасно знал, для чего я отпустил бороду, — подумал Танис, с нежностью глядя на согретый солнцем валун. — Он знал меня лучше, чем сам я знаю себя. Ему было открыто то, что творится в моей душе, и он догадывался об уготованных мне горьких уроках».
— Что ж, жизнь преподала мне свои уроки, — чуть слышно признался Танис товарищу, который был с ним только в воспоминаниях. — Я запомнил их. Флинт.
Но… о, какими же горькими они оказались!
Ноздри Таниса защекотал запах дыма. Запах этот, вместе с косыми лучами повисшего над горизонтом солнца и прохладой весеннего вечера, напомнил ему, что впереди его ожидает неблизкий путь, который еще предстоит пройти. Полуэльф посмотрел на долину, где прошли годы его суровой и чудесной юности, — под ним расстилалась Утеха.
В последний раз он видел этот городок осенью. Растущие в долине деревья были охвачены пожаром багряно-желтой листвы, однако и краски осени бледнели в сравнении с малиново-красными пиками Харолисовых гор и лазурной синевой небес, как в зеркале отражавшихся в безмятежных водах озера Кристалмир. Долина была укрыта туманной дымкой от печей, где выжигался древесный уголь, и домашних очагов мирного городка, приютившегося в ветвях могучих валлинов. Тогда они с Флинтом молча смотрели, как в окнах, отчасти заслоненных густой листвой деревьев-великанов, один за другим вспыхивают огоньки лучин и масляных коптилок. Утеха — город на деревьях — был одним из самых красивых мест на Кринне.
На миг панорама прежнего города появилась перед мысленным взором полуэльфа так же отчетливо, как и два с лишним года назад, а еще через мгновение все смазалось и померкло. Тогда была осень, а нынче стояла прозрачная весна. Дым домашних очагов никуда не исчез, но поднимался он теперь из труб домов, выстроенных на земле. Зелень деревьев по-прежнему радовала глаз, но Танису казалось, что она лишь подчеркивает черные шрамы, выжженные на этой, некогда благословенной земле. Даже всевластное время не сможет стереть их с лица этого волнующе прекрасного уголка Кринна, несмотря на то что кое-где на черных проплешинах виднелись взрытые плугом свежие борозды.
Танис покачал головой. Многие считали, что после того, как в Нераке был разрушен мрачный храм Такхизис, война закончилась. Люди спешили поскорее распахать черную землю, опаленную страшным огнем драконов, и забыть о былом ужасе.
Потом Танис перевел взгляд на огромное пятно выжженной земли, черневшее в самом центре городка. Здесь уже ничто не сможет расти. Никакому плугу не удастся вспахать землю, спекшуюся от жара и обильно политую кровью невинных жертв, растерзанных страшными ордами Повелителей Драконов.
Танис мрачно улыбнулся. Он догадывался, как эта отметина мозолит глаза и как раздражает тех, кто стремится поскорее предать прошлое забвению. Лично он был рад, что знак сохранился. Он хотел бы, чтобы черная прогалина осталась здесь навсегда.
Затем Танис негромко повторил слова, которые произнес Элистан на торжественной церемонии, посвящая Башню Верховного Жреца памяти погибших здесь рыцарей.
— Мы должны помнить о них, иначе — как не раз уже бывало прежде — нас поразят благодушие и беспечность и зло снова вернется в наш мир.
«Если уже не вернулось», — мрачно добавил про себя Танис. Обдумывая эту печальную мысль, он развернулся и начал быстро спускаться с холма обратно — туда, откуда пришел.
* * *
Таверна «Последний Приют» была переполнена. Жителям Утехи война принесла смерть и лишения, однако наступление мира обернулось для них, благодаря запустению соседних земель, таким стремительным, процветанием, что кое-кто уже заводил речи о том, будто «война была не такой уж плохой штукой». С давних пор Утеха помещалась на перекрестке дорог, пролегавших через Абанасинию, однако до войны чужестранцы встречались туг не часто. Гномы, за исключением нескольких отщепенцев вроде Флинта, замкнуто жили в горах, в своем пещерном Торбардине, или заперлись под холмами, не желая иметь ничего общего с остальным миром.
Точно так же вели себя и эльфы, обитавшие в прекрасных землях Сильванести, расположенных на восточном краю Ансалонского континента, и в не менее прекрасном Квалинести, к юго-западу от этих мест.
Война все изменила. Эльфы, гномы и люди, сорванные с насиженных мест, странствовали теперь повсюду, в свою очередь открывая для путешественников и торговцев собственные исконные земли. Как ни странно, для того чтобы. между столь различными народами возникло это, пусть еще довольно хрупкое единение, потребовалось чуть ли не поголовное их уничтожение.
Таверна «Последний Приют», известная среди путешественников в первую очередь благодаря отличной выпивке и картофелю со специями, непревзойденным мастером в изготовлении которого был и оставался Отик, сделалась еще более популярной. Выпивка по-прежнему заслуживала всяческих похвал, картофель, несмотря на то что сам Отик удалился от дел, был все так же вкусен, однако главный секрет успеха заключался вовсе не в этом. Прославили таверну Герои Копья — так называли их в народе, — которые в былые времена частенько захаживали сюда на огонек.
Отик, хозяин таверны, прежде чем отправиться на покой, всерьез раздумывал, не повесить ли над большим столом у камина табличку с надписью «Здесь пил с друзьями Танис Полуэльф», однако Тика самым решительным образом воспротивилась этому. (При одной мысли о том, что Танис однажды увидит эту хвастливую вывеску, у нее от стыда вспыхивали щеки и уши.) В конце концов Отик не без сожаления отказался от своей затеи, однако, благодаря образовавшемуся избытку свободного времени, он никогда не упускал случая лишний раз повторить перед посетителями историю о том, как женщина с сияющим жезлом, явившаяся из племени варваров, спела здесь свою странную песню и вылечила от ран Хедерика Теократа. тем самым впервые подтвердив существование древних добрых богов.
Тика, взвалившая на себя хлопоты по управлению таверной и постоялым двором после «отставки» Отика, надеялась вскоре скопить достаточно денег, чтобы выкупить дело у хозяина, однако сегодня ею владела иная мысль. Тика очень надеялась, что хотя бы сегодня Отик воздержится от пересказа набившего оскомину предания. Впрочем, этим ее тайные желания не ограничивались.
Компания эльфов, спешащих из Сильванести на похороны Солостарана Беседующего-с-Солнцами, владыки земель Квалинести, остановилась на постоялом дворе, и теперь они не только подначивали Отика рассказать эту байку, но и сами, хлебнув винца, наперебой вещали о приходе Героев в их земли, которые они освободили от злого дракона по имени Циан Кровавый Губитель.
Отик слушал их хмельное щебетание и украдкой бросал в сторону Тики косые взгляды: он знал, что Тика была одним из Героев, освободивших Сипьванести, и его здорово подмывало поделиться с эльфами этой эффектной новостью. Но Тика, свирепо тряхнув рыжими кудрями, принудила его к досадному молчанию. Поход в Сильванести она никогда не вспоминала и ни с кем не соглашалась его обсуждать.
Денно и нощно она молилась о том, чтобы кошмарные воспоминания об этой истерзанной стране изгладились из ее памяти.
Поэтому теперь она больше всего на свете хотела, чтобы эльфы заговорили о чем-нибудь другом. В последнее время ее стали преследовать иные кошмары, и у нее не было желания присоединять к ним мучительные видения прошлого.
— Пусть они явятся и тут же уйдут, — негромко сказала она, обращаясь к самой себе и к любому из богов, который пожелал бы ее сейчас услышать.
Испустив последний луч, солнце скрылось за горизонтом. В таверну приходили все новые и новые посетители, и каждый требовал еды и вина. Тика извинилась перед Дэзрой — в конце концов, они были подругами и пролили вместе немало слез, — и теперь обе женщины усердно хлопотали, с завидным проворством носясь из кухни к стойке, а от стойки — к столам. Несмотря на заботы, Тика вздрагивала каждый раз, когда открывалась входная дверь, и не забывала раздраженно морщиться, если вдруг голос увлекшегося Отика перекрывал стук кружек и монотонный гомон посетителей.
— …Как сейчас помню, стояла чудная осенняя ночь, и у меня было больше хлопот, чем у инструктора шагистики в драконьей армии.
Эта реплика Отика всегда вызывала смех у тех, кто ее слышал, Тика же на нее тихо скрипела зубами. Толстяк отыскал себе благодарных слушателей и разошелся не на шутку — остановить его уже было невозможно.
— Таверна тогда располагалась в кроне огромного валлина, как, впрочем, и остальные дома нашего славного городка, пока его не разрушили драконы. О, как он был чуден, наш город!..
Отик вздохнул и театральным жестом смахнул слезу. Из примолкшей группы слушателей вырвался сочувственный шепоток.
— Где был я в это время? — Отик трубно высморкался — это тоже было предусмотрено сценарием. — Я был на своем посту, за стойкой, и тут дверь отворилась…
Дверь отворилась. Это выглядело так эффектно, что, казалось, было подстроено нарочно. Тика отбросила с покрытого испариной лба прядь рыжих волос и выжидающе посмотрела в сторону входа. Зал окутала внезапная тишина. Тика непроизвольно сжала кулаки с такою силой, что ногти впились ей в ладони.
В дверях стоял человек столь высокого роста, что при входе ему пришлось наклониться, дабы не задеть головой притолоку. Волосы его были темны, а лицо имело выражение суровое и мрачное. Несмотря на то что он был закутан в меха, поза и уверенная походка свидетельствовали о его немалой физической силе.
Словно оценивая каждого посетителя, гость окинул помещение цепким настороженным взглядом. Впрочем, взгляд этот скорее всего был чисто машинальным, потому что стоило гостю встретиться глазами с Тикой, как угрюмое лицо его сразу оттаяло, а на губах заиграла улыбка. В приветственном жесте человек развел в стороны могучие руки.
Мгновение Тика колебалась, но все же не смогла совладать с радостью, полыхнувшей в ее груди при виде старого друга. Одновременно она испытала легкий приступ ностальгии по былым временам. Протолкавшись сквозь толпу, Тика бросилась в его объятия.
— Речной Ветер, друг мой! — жалобно прошептала она.
Обняв Тику, Речной Ветер без усилий, словно ребенка, приподнял ее. Толпа разразилась приветственными криками, одобрительно стуча по столам донцами кружек.
Посетители не могли поверить своему счастью: перед ними стоял один из Героев Копья собственной персоной, словно это предание Отика принесло его на своих крыльях в полутемную таверну. В их глазах он был не обычным человеком а жителем волшебной страны сказок и мифов! Словом, зрители были покорены чудесным совпадением.
И гость не разочаровал их. Выпустив Тику из своих объятий, богатырь сбросил с плеч меховой плащ, и все увидели на нем мантию Верховного Вождя жителей Равнин. Она была сшита из угловатых полосок меха и выделанной кожи, каждая из которых обозначала одно из племен жителей Равнин, находившихся под властью этого человека. Он казался постаревшим и озабоченным в сравнении с тем, каким Тика запомнила его при последней встрече. От солнца и непогоды лицо его обветрилось и сделалось бронзово-красным, однако в глубине глаз таился спокойный свет, говоривший о том, что человек этот обрел наконец мир и покой, которые так упорно искал несколько лет назад.
Тика почувствовала подступивший к горлу комок и быстро отвернулась в сторону.
— Тика, — нежно сказал Речной Ветер. В речи его явственно звучал акцент, который после двухлетней жизни со своим народом стал куда заметнее. — Рад снова видеть тебя здоровой и столь же прекрасной, как прежде. Где Карамон? Я заехал ненадолго… Эй, что случилось?!
— Ничего, ничего, — торопливо заверила Тика и, встряхнув огненно-рыжими волосами, сморгнула с глаз слезы. — Идем, я приготовила тебе место у огня.
Должно быть, ты устал и проголодался.
Она повела его через зал, о чем-то без умолку болтая и не давая ему вставить хоть словечко. Сопровождавшая Речного Ветра толпа невольно помогала ей, отвлекая легендарного героя посягательствами на целостность его мехового плаща, попытками обменяться с ним рукопожатием (кстати сказать, среди жителей Равнин этот обычай считался варварским), а также предложениями немедленно выпить за знакомство.
Стоически перенося этот кошмар, Речной Ветер шагал вслед за Тикой к столику, придерживая у бедра дивный меч эльфийской работы. Лицо его стало еще угрюмее, чем в момент появления, и окна все чаще привлекали к себе его тоскующий взгляд, словно ему уже было невмоготу оставаться в этом людном, шумном и душном помещении. Тика, зная его пристрастие к вольным просторам и свежему воздуху, ловко оттеснила в сторону наиболее восторженных и бесцеремонных завсегдатаев таверны и усадила друга за отдельный столик возле самого очага, рядом с кухонной дверью.
— Я сейчас вернусь, — сказала она и, улыбнувшись, юркнула в кухню прежде, чем Речной Ветер успел открыть рот.
На другом конце зала снова зазвучал голос Отика, то и дело прерываемый громким стуком: недовольный тем, что его рассказ был прерван в самом интересном месте, Отик, пытаясь восстановить порядок, стучал по полу своей тростью — самым страшным оружием, оставшимся в Утехе. Хозяин таверны прихрамывал на одну ногу, и об истории своей хромоты любил рассказывать ничуть не меньше. По его словам выходило, что он был ранен в дни падения города, когда в одиночку отбивался от наступающей армии драконов.
Тика схватила в кухне тарелку с картофелем и вернулась в зал, по пути удостоив Отика осуждающим взглядом. Ей была известна прискорбная правда о том, при каких обстоятельствах Отик повредил ногу: это произошло, когда его вытаскивали из подпола, где он прятался от нападавших чудовищ. Впрочем, Тика никогда и никому не рассказывала об этом. В глубине души она любила старого болтуна как родного отца. Он взял ее к себе, когда она осталась круглой сиротой, вырастил и дал ей возможность честно трудиться, ибо в противном случае она была бы вынуждена зарабатывать себе на жизнь воровством. Кроме того, обычно бывало вполне достаточно просто намекнуть Отику, что она знает, как все случилось на самом деле, — как правило, этого было довольно, чтобы Отик окончательно не заврался.