— Правда? — спросил он.
— Правда, Карамон, — устало кивнула Тика. — Именно поэтому она приехала сюда — она хотела повидаться с тобой. Она думала, что ты сможешь ей помочь. Ну а когда она увидела тебя вчера вечером… Карамон опустил голову, и глаза его наполнились слезами.
— Совсем посторонняя женщина хочет помочь Рейсту. И рискует при этом жизнью… — Он снова зарыдал. Тика уставилась на него в совершенном отчаянии.
— Ради любви к… Догони ее, Карамон! — воскликнула она и притопнула ногой. — Одной ей ни за что не добраться до Башни, тебе это известно, как никому другому. Только ты знаешь дорогу через Вайретский Лес.
— Да, — Карамон шмыгнул носом, — я ездил туда с Рейстом. Я отвез его туда, чтобы он смог войти в Башню и подвергнуться Испытанию. О, это злое Испытание!..
Я охранял его. Я был ему нужен… тогда.
— А Крисания нуждается в тебе сейчас! — мрачно сказала Тика.
Карамон все еще нерешительно переминался с ноги на ногу, и Тассельхоф заметил, как на щеках Тики пролегли жесткие решительные морщинки.
— Если ты действительно хочешь ее нагнать, тебе нельзя терять времени. Ты помнишь дорогу?
— Я помню! — в восторге завопил Тас. — Я знаю! У меня есть карта!
Тика и Карамон разом повернулись и с удивлением уставились на кендера. Оба уже успели позабыть о его существовании.
— Я не уверен… — протянул Карамон, мрачно меряя Тассельхофа взглядом. — Я прекрасно помню твои карты, Тас. Одна из них привела нас в порт, где не было моря.
— Так я тут был ни при чем! — с негодованием воскликнул кендер. — Даже Танис так сказал. Карта-то была составлена еще до Катаклизма, после которого море отступило от берегов. Нет, Карамон, тебе придется взять меня с собой! Я обязательно должен был встретиться с госпожой Крисанией. Она послала меня с поручением, с настоящим поручением, и я выполнил его. Я нашел…
Какое-то движение привлекло внимание кендера.
— Ага, вот и она!
Он взмахнул рукой, и его озадаченные слушатели повернулись к дверям спальни, где стояло на пороге бесформенное существо — не то тюк старого тряпья, не то огородное пугало. Пугало смотрело на них черными подозрительными глазками.
— Моя голодная, — пропищало существо, обращаясь к кендеру. — Когда мы есть?
— Чтобы найти Бупу, я совершил целое путешествие! — сказал Тассельхоф гордо.
— Но зачем госпоже Крисании понадобилась эта твоя Бупу? — удивилась Тика, совершенно сбитая с толку. — По себе знаю, от овражных гномов пользы не дождешься…
Она отвела Бупу на кухню, сунула ей в руки кусок черствого хлеба и ломоть сыра и поспешно вывела гостью на улицу — запах овражных гномов вряд ли мог добавить уюта ее чисто прибранному дому. Бупу, совершенно счастливая, вернулась на грязную дорогу и принялась уплетать хлеб с сыром, запивая их водой из лужи.
— Я обещал, что никому ничего не скажу, — важно заявил кендер, помогая Карамону застегнуть доспехи.
Это стоило ему немалых усилий, так как гигант явно раздался вширь с тех пор, как надевал свою броню в последний раз. Тика и Тассельхоф успели несколько раз вспотеть, затягивая ремни, застегивая пряжки и уминая под доспехами складки жира.
Карамон, в свою очередь, мычал и стонал, как человек, которого пытают на раскаленной решетке. Несколько раз он облизывал пересохшие губы и бросал исполненный вожделения взгляд в угол спальни, куда Тика так бесцеремонно отшвырнула его драгоценную фляжку.
— Ну, давай, рассказывай, — поддразнила Тика, прекрасно зная, что кендер не способен сохранить тайну, даже если от этого будет зависеть его жизнь. — Я уверена, что госпожа Крисания не стала бы возражать.
Лицо кендера исказила мука.
— Она… она заставила меня дать обещание и поклясться Паладайном, Тика! — торжественно сообщил кендер. — К тому же тебе известно, что я и Фисбен… то есть я хотел сказать — Паладайн, близкие друзья…
Он помолчал, сосредоточенно пыхтя.
— Эй, Карамон, втяни брюхо! — прикрикнул он. — Должно быть, ты немало потрудился, чтобы довести себя до этого состояния, парень.
Кендер уперся ногой в бедро гиганта и потянул изо всех сил. Карамон завопил от боли.
— Я в прекрасной форме, — заявил он, слегка отдышавшись. — Должно быть, что-то случилось с доспехами. Вероятно, они усохли, иначе не объяснить.
— Впервые слышу, чтобы металл усыхал, — заинтересовавшись, признался Тассельхоф. — Разве что тут было слишком горячо. Впрочем, это идея. Надо как следует разогреть твои железки, чтобы они расширились, и тогда мы, быть может, сможем засунуть тебя внутрь. А может быть, следует намылить тебя как следует?..
— Заткнись! — прорычал Карамон.
— Я хотел как лучше, — заметил Тас, оскорбленный в лучших чувствах. Затем его лицо снова стало прехитрым. — Так вот, что касается госпожи Крисании… Я дал священную клятву. Могу только, пожалуй, сказать, что она попросила меня поведать ей все, что мне известно о Рейсшине. Я рассказал, и то поручение, которое она мне дала, было связано с моим рассказом. Крисания вообще удивительный человек, Тика, — торжественно продолжал кендер. — Ты, может быть, не заметила этого, но я не слишком религиозен, как, впрочем, и все кендеры. Так вот, вовсе не надо быть глубоко религиозным, чтобы почувствовать в госпоже Крисании истинное добро. К тому же она умна. Может быть, даже умнее Таниса.
Глаза кендера блестели от сознания собственной важности.
— Я думаю, кое-что я могу вам рассказать, — сказал он таинственным шепотом. — У нее есть план! План, как спасти Рейсшина! Бупу — часть этого пиана. Крисания возьмет ее с собой к Пар-Салиану!
Услышав это, даже Карамон посмотрел на Тассельхофа с сомнением. Тика же про себя подумала, что, возможно, Танис и Речной Ветер были правы: Крисания действительно безумна. И все же любое начинание, которое могло помочь Карамону, которое могло дать ему надежду…
Но Карамон, похоже, и сам кое-что решил.
— Понятно. Во всем виноват этот Фис… фисенбе или как там его… — сказал он, неловко поправляя кожаные ремни креплений, врезающиеся в его дряблое тело.
— Этот колдун Фисбен… или Паладайн, он все нам рассказывал. Да и Пар-Салиан тоже кое-что об этом знает… — Лицо Карамона просветлело. — Мы все устроим! Я привезу Рейстлина сюда, как мы и собирались, да, Тика? Он может даже жить в комнате, которую мы для него построили. Мы станем заботиться о нем, ты и я — вместе. В нашем новом доме. Это будет замечательно, просто замечательно!
Глаза Карамона сияли, а Тика боялась даже взглянуть на него. Он говорил так, как говорил прежний Карамон, Карамон, которого она когда-то полюбила…
С трудом сохраняя на лице суровое выражение. Тика резко повернулась и направилась в спальню.
— Я пойду соберу твои вещи… — сказала она.
— Стой! Погоди! — воскликнул Карамон. — Нет! То есть спасибо. Тика. Я сам справлюсь. Может быть, ты лучше… гм-м… соберешь нам в дорогу что-нибудь из еды?
— Я помогу! — вставил Тассельхоф с энтузиазмом и направился на кухню.
— Прекрасно. — Тика протянула руку и схватила кендера за длинный вихор на макушке. — Только не так быстро, Тассельхоф Непоседа. Ты никуда не пойдешь до тех пор, пока не вывернешь свои карманы и кошельки.
Тас протестующе взвыл. Пользуясь всеобщим смятением, Карамон метнулся в спальню и захлопнул за собой дверь. Оказавшись в одиночестве, он, не колеблясь, прошел в угол, схватил вожделенную флягу и поболтал ею над ухом. Суда по звуку, там оставалось еще больше половины. Улыбнувшись самому себе, он затолкал ее на самое дно походного мешка и торопливо прикрыл какой-то мятой рубашкой.
— Эй! Я готов! — крикнул он Тике как можно приветливее.
Ему никто не ответил, и он пошел на поиски.
— Я все собрал! — повторил Карамон, в конце концов выхода на крыльцо.
Это было зрелище! Похищенные драконьи доспехи, в которых он сражался последние месяцы войны, после возвращения в Утеху были им полностью переделаны.
Он поотбивал страшные шипы, отрихтовал вмятины, начистил и отполировал гладкие поверхности, так что доспехи засверкали как новые, совершенно перестав походить на ненавистную броню, в какую были одеты завоеватели. Карамон немало потрудился над ними, прежде чем бережно и с любовью убрал их в сундук, так что они и теперь были в отличном состоянии, чего нельзя было сказать о нем самом.
Между черненой кольчугой, прикрывающей грудь, и широким поясом, которым едва удалось стянуть его расплывшуюся талию, виднелось дюймов шесть живота.
Даже с помощью кендера он не смог затянуть ремни, которые удерживали набедренники, и теперь он был вынужден тащить эту часть доспехов в дорожной котомке. Поднимая щит, Карамон крякнул и с сомнением на него покосился, будто подозревал, что за два года кто-нибудь мог шутки ради утяжелить его свинцовыми болванками. Оружейный пояс не застегивался на животе, и он, пыхтя от напряжения и краснея, кое-как пристроил меч в потертых ножнах за спиной.
Увидев на крыльце Карамона, Тас не выдержал и отвернулся. Сначала ему показалось, что он вот-вот расхохочется, однако выяснилось, что он скорее готов заплакать.
— Я выгляжу как дурак, — пробормотал Карамон, заметив, как поспешно спрятал лицо кендер.
Бупу, выбравшись из лужи, смотрела на него во все глаза. Рот ее приоткрылся.
— Он выглядеть совсем как моя повелитель, Верховный Блоп Пфадж Первый, — вздохнула она.
Тассельхоф мгновенно вспомнил разжиревшего, неряшливого короля племени овражных гномов, из Кзак Царота. Схватив Бупу за плечо, он поспешно затолкал ей в рот кусок хлеба, чтобы она заткнулась. Но было поздно. Видимо, Карамон тоже помнил Пфаджа Первого.
— Ну, все! — прорычал он, и лицо его стало багрово-красным. В ярости он отшвырнул свой щит на крыльцо. — Я никуда не еду! С самого начала это была дурацкая затея!
Он с укором покосился на Тику и, повернувшись, попытался вернуться в дом.
Но Тика загородила ему дорогу.
— Нет, — сказала она негромко, — ты больше не войдешь в мой дом, Карамон, до тех пор, пока не вернешься из похода одним целым человеком.
— Да, он здесь чрезвычайно много. Хватит на целый три, — пробормотала Бупу с набитым ртом.
Тас поспешно затолкал ей в рот еще одну горбушку.
— Ты ничего не понимаешь! — отрезал Карамон свирепо и положил ей руку на плечо. — Прочь с дороги. Тика!
— Выслушай меня, Карамон, — сказала она непреклонно. В ее негромком голосе звучал металл. Положив руку на грудь мужа. Тика серьезно посмотрела на него снизу вверх. — Помнишь, однажды ты предложил Рейсшину последовать за ним во тьму?
Карамон сглотнул, побледнел и молча кивнул.
— Он отказался, — спокойно продолжала Тика. — Он сказал тогда, что это будет означать твою гибель. Но разве ты не видишь, Карамон, разве ты не видишь, что ты последовал за ним во тьму Ты уже умираешь с каждым днем, с каждой минутой. Рейстлин велел тебе идти своим путем и предоставить ему право пойти своим. Но ты не прислушался к нему. Ты идешь двумя путями сразу, Карамон. Одна твоя половина уходит во тьму, а вторая пытается утопить в вине ужас и боль, которые ты там видишь.
— Да, это моя вина… — Карамон заплакал, и его голос задрожал. — Это я виноват, что он обратился к Черным Мантиям, именно я подтолкнул его к этому!
Это Пар-Салиан и пытался мне объяснить…
Тика прикусила губу. Тассельхоф увидел, что лицо ее стало суровым и жестким, но она сумела сдержать рвущийся наружу гнев.
— Возможно. — Она помолчала, потом набрала в грудь побольше воздуха. — Но ты не вернешься ко мне ни как муж, ни как друг до тех пор, пока не научишься жить в мире с самим собой.
Карамон уставился на нее так, будто увидел впервые. Лицо Тики было решительным и твердым, зеленые глаза смотрели холодно и ясно. Тас внезапно вспомнил, как Тика сражалась с драконидами в Неракском Храме в последнюю, самую страшную ночь великой Войны. Тогда у нее было точно такое же лицо.
— Может быть, этого никогда не произойдет, — пробормотал Карамон, заметно скиснув. — Ты не думала об этом, моя маленькая госпожа?
— Да, — сказала Тика, — я думала об этом. До свидания, Карамон.
Отвернувшись от него, Тика вошла в дом и захлопнула за собой дверь.
Тассельхоф услышал, как звякнул, вставая на место, засов, Карамон тоже услышал этот звук и сморщился, как от боли. Кулаки его непроизвольно сжались, и кендер испугался, что гигант сейчас вышибет дверь, но уже через несколько мгновений Карамон расслабился. Сердито топая ногами в тщетной попытке сохранить хотя бы видимость достоинства, Карамон спустился с крыльца.
— Я ей покажу, — бормотал он, шагая прочь. Доспехи его при этом громко лязгали. — Через три или четыре дня я вернусь с этой госпожой… Крысаней, что ли… Вот тогда мы поговорим. Не может же она, в самом деле, так поступить со мной, с родным мужем! Нет, клянусь богами! Три-четыре дня, и она станет умолять меня вернуться, и тогда мы посмотрим. Может быть, я и не захочу возвращаться…
Тассельхоф стоял в нерешительности. Его острый слух уловил в домике негромкие, горестные рыдания. Он знал, что Карамон не услышит их за лязгом своих доспехов. Но что он мог сделать?
— Я позабочусь о нем. Тика! — громко крикнул Тассельхоф и, схватив Бупу за руку, потащил ее за собой, стараясь догнать Карамона. Украдкой он несколько раз вздохнул. Из всех приключений, в которых он побывал, сегодняшнее начиналось из рук вон плохо.
Глава 5
Палантас — город дивный, о красоте его сложены легенды.
Город, который повернулся ко всему миру спиной и замер, любуясь на свое отражение в зеркале.
«Интересно, кто первый это сказал? — лениво размышляла Китиара, пролетая верхом на своем голубом драконе Скае в виду городских стен. — Возможно, это был последний, ныне покойный Повелитель Драконов Ариакас».
Высказывание действительно звучало довольно претенциозно, как раз в его стиле, однако Китиара была вынуждена признать, что во многом он был прав.
Палантасцы столь сильно желали сохранить свой город невредимым, что заключили с Повелителями сепаратный мир. Случилось это, правда, задолго до конца Войны — когда казалось, что им нечего терять, — еще до того, как палантасцы неохотно присоединились к войскам, сражавшимся против могущественной Владычицы Тьмы.
Благодаря героической жертве Соламнийских Рыцарей Палантас избежал участи, которая постигла многие другие города, такие как Утеха и Тарсис. При мысли об этом Китиара ухмыльнулась и приблизилась к городским стенам на расстояние полета стрелы. Наверное, Палантас снова прикован к своему отражению — с желанием воспользоваться периодом всеобщего подъема для того, чтобы придать своему очарованию, и без того почти сказочному, еще большую прелесть.
Подумав так, Китиара громко рассмеялась, наблюдая за суматохой на стенах старого города. С тех пор как ее голубой дракон в последний раз пролетал над крепостными стенами, прошло всего два года, и она хорошо помнила царившую тогда панику. Даже сейчас в ее воображении неподвижный ночной воздух гудел от грохота боевых барабанов и пронзительного пения труб.
Скай, казалось, тоже услышал эти звуки. Его драконья кровь быстрее побежала по жилам, и он покосился на свою хозяйку пылающим глазом, словно упрашивая изменить решение.
— Нет, мой мальчик. — Китиара наклонилась и потрепала дракона по шее. — Еще не время. Потерпи, если у нас все получится… Ждать осталось немного, я тебе обещаю.
Скаю пришлось удовлетвориться этим ответом. И все же он отвел душу, дыхнув огнем на каменную стену, отчего та почернела и сплавилась. Все это он без труда проделал с расстояния, в полтора раза превышающего убойную дальность стрельбы самого тугого лука. Выставленные на стенах стражники, пораженные драконобоязнью — заразной болезнью, которая осталась людям в наследство со времен войны, — разбежались, словно муравьи.
Китиара не торопила своего дракона, и тот летел плавно, почти лениво. Все равно никто не осмелился бы напасть на нее — между армией Китиары, расквартированной в Оплоте, и палантасцами формально был мир, хотя некоторые из рыцарей пытались убедить свободных граждан Ансалона объединиться и пойти на штурм Оплота, в который отступила Китиара по окончании войны. Палантасцев, однако, нелегко было подвигнуть на это: для них война закончилась, и никто не хотел влезать в новую свару.
— А я с каждым днем становлюсь все сильнее и могущественнее! — воскликнула Китиара, паря над городом. Глядя вниз, она пыталась запомнить все, что могло пригодиться ей в будущем.
Палантас был выстроен наподобие огромного колеса. Все самые важные строения — дворец государя, палаты Совета, старинные особняки аристократии — были сосредоточены в центре города. Вся остальная жизнь вращалась вокруг него, как вокруг оси.
Исторический центр окружали роскошные дома городских богачей — «новых» богачей, — а также резиденции тех влиятельных вельмож, что проживали за городской чертой. В этом же районе располагалась и Большая Библиотека Астинуса.
Совсем с краю, почти у стены Старого города, теснились всевозможные лавки и магазинчики.
Восемь широких проспектов, словно спицы гигантского колеса, расходились во все стороны от городского центра. Вдоль проспектов были высажены прекрасные деревья, желтые листья которых не опадали и круглый год напоминали тонкое золотое кружево. Один из этих проспектов вел к морскому порту, а остальные — к семи Вратам городской стены.
Пролетая над этой стеной, Китиара увидела и Новый город. Он был построен так же, как и Старый, по тому же кольцевому плану. Вокруг него, однако, не было крепостных стен, так как, по словам одного из государей, «городские стены умаляют архитектурные достоинства».