– Ты не против, если мы не встретимся в выходные? Я буду у жены, – спокойно говорил Борис, а я усиленно делала вид, что понимаю его и готова терпеть его обстоятельства всю жизнь. Подумаешь, будет у жены!
– Конечно, дорогой, – целовала я его в щечку. – У меня все равно есть свои планы на выходные.
– Отлично, – успокаивался он, а я лихорадочно думала, чем бы их (выходные) действительно занять. И панически боялась попадаться в пятницу на глаза Свете, чтобы она не заставила меня насильно включить мозги. Потому что на самом деле мне эти расставания на выходные страшно напоминали наши многолетние игры с Андреем и я ничего не могла с собой (и со Светой) поделать. Мне было страшно. Мне хотелось кричать, что я против.
– Я хочу, чтобы в выходные мы с тобой до обеда валялись в кровати, а потом вместе лениво перебирать яркие коробочки в супермаркете, чтобы потом кормить друг друга с рук и смотреть старое французское кино про любовь. Я ненавижу, когда ты говоришь «я буду у жены!». – Но я молчала. Мне хотелось, чтобы Борис понял, что я именно такая, какой он хочет меня видеть. Что я – женщина его мечты.
– Зачем тебе это? Какой же бред, – возмущалась Света, когда я плакала в ее кабинете. Или дома. Потому что стало так получаться, что больше в выходные мне было некуда идти. Других подруг, как я уже говорила, у меня не было, а Света с каждым днем, с каждой неделей становилась мне все ближе. Все нужнее.
– Я не знаю, зачем. Мне кажется, я не могу без него жить, – сказала я как-то, и сама потряслась своим словам. Я и не думала, что влюбилась с такой яростью.
– Да что в нем хорошего? Ведь он просто по-свински использует тебя и даже не скрывает этого.
– Он просто не желает притворяться и врать. Как сделали бы все остальные, – робко защищала его я.
– Ты в этом уверена? С чего ты взяла, что он тебе не врет, – снова начинала свою волынку Света. И она была права. Я ни в чем не была уверена. Кроме того, что рядом с ним мне тепло и спокойно, что с ним я могу говорить о чем угодно и на все получать интересный и прямой ответ. Я не знала, врет Борис или не врет. Но знала, что он божественно готовит, что любит устраивать какие-то невероятно эстетские праздники живота, усаживать меня голой на ковер, где при свечах он лил в бокалы вино и в деталях рассказывал, что именно ему во мне нравится и что восхищает больше всего.
– Твои плечи порывисты и угловаты, как у подростка, но вот спина гораздо более женственна, плавна. У тебя самая красивая спина, какую я только видел у женщин. В тебе словно намешано всего и сразу. Можно найти все, что только пожелает душа, – спокойно рассуждал он, а мне казалось, что он пишет с меня картины в своей голове. И сохраняет их, чтобы достать в холодный зимний вечер и любоваться у камина, налив в стакан глинтвейна.
– Я хочу, чтобы это продолжалось вечно, – всхлипывала я, а Света вздыхала, как мудрец, обреченный смотреть вдаль сквозь людскую ограниченность и глупость. Она знала жизнь, у нее был сумасшедший дом, наполненный детскими криками и разбросанными игрушками. И муж – погруженный в себя и постоянно занятый делами щуплый мужчина несколько затравленного вида. Она понимала, что диалоги на ковре в обнаженном виде – очень временное занятие. Но доказать это мне было невозможно. Я отчаянно зажмуривалась, стараясь видеть только Бориса. Слышать только то, что говорит Борис.
– Смотри, потом плакать будешь, – предупреждала Света. Конечно-конечно, но только не сейчас, не сегодня. Потому что, хоть я и плачу по выходным, зато все будни подряд я готова петь от счастья. Мы встречались так часто, что было проще подсчитать те редкие моменты, когда мы расставались. Никогда еще, по совести сказать, не было еще в моей жизни столько любви. Я измоталась, потому что для меня несколько бессонных ночей в неделю были ощутимы, в отличие от Бориса, который умудрялся быть свежим и отглаженным до состояния идеальных стрелок на брюках, даже если мы с ним за ночь пересмотрели все серии его любимого крестного отца. Но это была блаженная вымотанность, ради которой только и стоило жить. Я работала на автопилоте, но все уже поняли, что со мной происходит.
– Влюбленному человеку не вобьешь в голову даже и пары слов. Тупеет беспробудно, – ласково журил меня Славик. И делал вид, что спать на кофрах с костюмами – это нормально и даже правильно.
– Может, ты возьмешь отпуск и перебесишься? – задумчиво искал выход Гоша.
– А если это надолго? Если отпуском не обойдешься? – сомневалась Лера.
– Надо ее при входе в студию обливать ведром ледяной воды и бить по голове. На пару часов может и прийти в себя, – смеялся Гошка. Но на самом деле они были просто ангельскими руководителями, надо отдать им должное. Как они меня не уволили – я не понимаю. Толку от меня было – как от козла молока. Но поскольку невероятная алхимия телевидения устроена так, что значение имеет не столько трудоспособность, сколько разгильдяйство, а толк выходит не столько из отличных работников, сколько от психически ненормальных фантазеров и шизиков, то раз за разом мы обоюдными усилиями выдавали в эфир чумовые эротические викторины, которые отлично воспринимались телезрителями.
– Если так дальше пойдет, мы перенесем ваш эфир на ночное время, – рвали на себе волосы цензоры.
– А что такого? – с удивлением спрашивали мы. Чем мы виноваты, что и в самом деле в природе были такие вопиющие факты, как крепостные оргии, танцы живота и прочие позорные и недопустимые до глаз деток исторические моменты. – Может, сделать передачу про историю создания пионерской организации?
– Нет-нет, вы контекст не меняйте, – шли на попятный продюсеры. Еще бы, разве передача будет интересна народонаселению, если вместо полуобнаженных актрис на сцену выползут детки в красных галстуках? – Только не переберите!
– Не переберем, – гарантировал авторитетный в силу седин Гошка. На самом деле мы все время норовили перебрать, срываясь от исторической викторины в томно-эротическую угадайку. Но, что странно, рейтинги от этого только росли. Борис же только посмеивался, глядя на то, что я творю.
– Никогда не сомневался, что все, к чему ты прикасаешься, сразу становится сексом. Такая у тебя карма. Ну-ка, иди ко мне.
– Иду, – забавно стесняясь и держа пальчик во рту, как маленькая девочка (хотя уже давно не тянула на нее даже по самым льготным критериям), я шла к нему. Он смотрел на меня, не отрываясь. Нет, мы занимались не только изучением анатомии друг друга. Он любил учить меня жизни и любил то, что я все по большей части пропускаю мимо ушей. Меня-то ведь интересовало совершенно другое. Однако я всегда слушала его с интересом. Это ведь тоже свойственно идеальной женщине, которой я пыталась (безуспешно) стать.
– Ты меня любишь? – все же не удержалась и как-то ляпнула я. На дворе начиналась весна, снега потекли рекой на городские улицы, а солнышко отражалось и любовалось собой в каждой луже. Борис напрягся и внимательно посмотрел мне в глаза.
– С чего это ты решила потребовать от меня заверений в любви? – строго спросил он. Я испугалась и захотела снять вопрос с повестки дня.
– Просто так.
– Нет, не просто. Я тебе говорил, что жениться ни на ком больше не собираюсь.
– А я ничего и не говорю про свадьбу, – замотала головой я.
– Я знаю, как вы устроены. Сначала говорите, что вам ничего не надо. Потом спрашиваете, люблю ли я вас. А потом требуете узаконить отношения под страхом отлучения от тела.
– Что ты такое говоришь! – возмутилась я, но Борис, разгоряченный какими-то своими воспоминаниями, метал громы и молнии еще какое-то время, ничего не хотел слышать.
– Тебе что, плохо со мной? – спрашивал он.
– Хорошо! Очень хорошо, – убежденно била себя пяткой в грудь я.
– А что бы изменилось, если бы я тебя оштамповал? Я и так встречаюсь только с тобой, провожу вместе кучу времени, трачу на нас деньги. Зачем ты хочешь что-то менять?
– Да ничего я не хочу менять! – в голос заорала я. Борис замер, потом тряхнул головой и обалдело посмотрел на меня. – Успокойся!
– Хорошо. Хочешь мороженого? – вдруг спокойно спросил он.
– Хочу, – кивнула я, только чтобы прекратить этот разговор. Иногда с ним случались такие вот необъяснимые извержения Везувия, чего меня лично пугало и ставило в тупик. В такие моменты мне казалось, что у него наступает нечто вроде дежавю или он начинает путать меня с кем-либо. Но, слава Богу, они проходили так же быстро, как и весенние грозы. Борис похлопал себя по карманам, скинул пиджак, в растерянности открыл шкаф и долго смотрел внутрь.
– Надо свитер одевать или нет? – растерянно спросил он непонятно у кого. Он явно нервничал, но я так и не поняла, из-за чего.
– Уже тепло, – тихонько ответила я.
– Ага. Ну, ладно. Тебе какое?
– С лесными ягодами, – как дитятку, по слогам объяснила я. Боря набросил куртку и вышел из дома, предварительно зачем-то вернувшись и чмокнув меня в губы. Я сидела, полная неясных мыслей и вопросов. Что это было? Какие демоны бродят в этой, на самом деле совершенно неизвестной для меня и закрытой на все замки душе? Чего я о нем знаю и чего не знаю? Может, Света права, и он просто использует меня. Чего он боится? Подумаешь, чуть не вырвали из него страшную тайну. Ну, сказал бы, что любит. Или что я ему просто нравлюсь. Или даже что равнодушен ко мне. Я бы побесилась и все. А тут такой спектакль. А что он может означать? Я дерьмовый аналитик, но даже и мне ясно, что он вдруг испугался, что я вдруг начну претендовать на более близкие отношения. Более личные. Захочу его сердца.
– Да ничего я не хочу менять! – в голос заорала я. Борис замер, потом тряхнул головой и обалдело посмотрел на меня. – Успокойся!
– Хорошо. Хочешь мороженого? – вдруг спокойно спросил он.
– Хочу, – кивнула я, только чтобы прекратить этот разговор. Иногда с ним случались такие вот необъяснимые извержения Везувия, чего меня лично пугало и ставило в тупик. В такие моменты мне казалось, что у него наступает нечто вроде дежавю или он начинает путать меня с кем-либо. Но, слава Богу, они проходили так же быстро, как и весенние грозы. Борис похлопал себя по карманам, скинул пиджак, в растерянности открыл шкаф и долго смотрел внутрь.
– Надо свитер одевать или нет? – растерянно спросил он непонятно у кого. Он явно нервничал, но я так и не поняла, из-за чего.
– Уже тепло, – тихонько ответила я.
– Ага. Ну, ладно. Тебе какое?
– С лесными ягодами, – как дитятку, по слогам объяснила я. Боря набросил куртку и вышел из дома, предварительно зачем-то вернувшись и чмокнув меня в губы. Я сидела, полная неясных мыслей и вопросов. Что это было? Какие демоны бродят в этой, на самом деле совершенно неизвестной для меня и закрытой на все замки душе? Чего я о нем знаю и чего не знаю? Может, Света права, и он просто использует меня. Чего он боится? Подумаешь, чуть не вырвали из него страшную тайну. Ну, сказал бы, что любит. Или что я ему просто нравлюсь. Или даже что равнодушен ко мне. Я бы побесилась и все. А тут такой спектакль. А что он может означать? Я дерьмовый аналитик, но даже и мне ясно, что он вдруг испугался, что я вдруг начну претендовать на более близкие отношения. Более личные. Захочу его сердца.
– При чем тут сердце? – вслух сама с собой бормотала я. – Он про что начал кричать? Про штамп! Вот в чем дело! Он просто не хочет жениться.
– Точно! – согласилась с собой я. Значит, он испугался, что я перестану вести эту томительно-прекрасную сексуальную жизнь (иными словами, спать с ним) и потребую официального статуса. А он не готов на него. Почему? Боится ответственности? Или еще большей близости?
– Окстись! Куда уж больше близости? Вы и так проводите вместе все свободное время! – резонно заметил мой встроенный аналитик.
– Да. Точно, – согласилась я. – Тогда что? Почему его так пугают разговоры о любви?
– Потому что он женат! – прошептал внутренний голос. – Тебе что Света говорила еще три месяца назад?
– Что? – замерла я, хотя уже знала, что подумаю через секунду. Можно, конечно, игнорировать Светин голос разума, но что поделать с тем, что раздается у тебя внутри.
– То! У тебя уже был Андрей, который тоже никогда не проводил с тобой выходные и категорически отрицательно относился к разговорам о любви и штампах. К разговорам о штампах он относился особенно отрицательно.
– Что же делать? – принялась обкусывать губы я.
– Проверь паспорт Бориса! – напрашивался очевидный ответ. Доверяй, но проверяй. Сам себе не поможешь, никто не поможет. Человек сам автор своего счастья!
– Не хочу, – замотала я головой. – Не буду.
– Ну и дура, – обиделся внутренний голос и замолчал. Я сидела на диване, сложив ручки на коленках, и пыталась думать о чем-то постороннем. Например, о том, как, все-таки, у Бориса дома уютно. И все продуманно. Ничего лишнего, всему свое место. Но тут мои глаза уперлись в брошенный на диване Борисов пиджак. Я бы сопротивлялась до последнего и не сделала и шага, но змей-искуситель был на посту и вывернул пиджак изнанкой. Так что прямо перед моими глазами был виден внутренний карман, на пуговичке, с шелковой каймой. А из-за каймы, вот черт, торчал краешек кожаной обложки паспорта гражданина российской федерации. Это не мог быть кошелек или водительское удостоверение. Это точно был паспорт. Точно.
– Ну, пан или пропал. Если там пустота, тебе, конечно, будет очень стыдно за свое поведение, но что в этом страшного? Тебе и так с завидным постоянством бывает стыдно за свое поведение. А так, по крайней мере, тебе будет ради чего ждать долгие годы. Проявлять такт и понимание, пока Борис убедится, что ты не собираешься слопать его не следующий день после ЗАГСА.
– Господи, какой кошмар! – громко сказала я, словно надеясь, что кто-то услышит и остановит меня. Скажет «что ты делаешь, негодяйка!» и отберет у меня этот брошенный пиджак. Но никто не пришел на помощь. Все-таки, Чип и Дейл – всего лишь грызуны. Я выбежала в прихожую, открыла входную дверь и прислушалась к тишине в подъезде. Тишина была гробовой. Я захлопнула дверь и прокрутила замок на все его четыре оборота. Если ОН вернется раньше (непонятно, как, потому что подняться на его одиннадцатый этаж гораздо дольше, чем мне пролистнуть паспорт), то я услышу хруст ключа в замке. И успею убрать паспорт и стереть свой интерес с лица.
– Нет. Не могу, – замерла я, когда пальцы коснулись этого оттопыренного краешка паспорта. Неужели я сейчас своими руками раскрою пуговку, выну паспорт и раз и навсегда перестану верить Борису. Так, как верила до этого момента. Все наши Отношения развалятся на две половины – до и после. Как с грехопадением. Яблоко, выданное местным ОВД.
– Делай! – зазвучал во мне голос теперь уже Светы. – Другого шанса не будет.
– Эх, была не была. В конце концов, не я в этом виновата, а как минимум Андрей, – мои пальцы расстегнули маленькую пуговку и вытянули на свет божий Борисово удостоверение личности. Я судорожно пролистнула страницы. Первой важной информацией было то, что Борис носил оригинальную фамилию «Аверин». Значит, в случае чего я из Тапкиной сделаюсь Авериной. Мадам Аверина. Заманчиво. Так. Далее я выяснила, что у него действительно есть ребенок. Тоже сынок и зовут его Алексей Борисович. Ему, м-м-м, пять лет. Значит, примерно прошлым летом они с этой белобрысой мадам вместе фотографировались на пляже. Между прочим, мы с Борисом уже были знакомы, тогда он подарил мне чудесный карманный компьютер, которым, кстати, я пользуюсь до сих пор. Н-да, надо крутить страницы дальше. А то неровен час, он вернется, и я не узнаю самого главного. Меня трясло, руки дрожали и, хоть я и была сама себе противна, а ничего не смогла с собой поделать. Через пару секунд я оказалась на странице «семейное положение».
– Вот и все! – сказал мне внутренний голос и замолчал. Наступила странная тишина. Я сидела над паспортом, позабыв о том, чтобы прислушиваться к двери и смотрела в окно. Раскрытый паспорт лежал у меня на коленях. Мне не хотелось вчитываться в штамп, который там имелся. В единственном числе. Пять лет назад отделом Загса нашего района был зарегистрирован брак Бориса и гражданки Зои Александровны Дмитриевой, какого-то там на десять лет больше чем у меня года рождения. Мадам Аверина наличествовала и без меня. Штампа о разводе не было. Шли минуты. Шли, шли, шли…. Я вспоминала Андрея, вспоминала, как он улыбался, когда мы встречались. Как любил меня, как встречал из института и вез в ресторанчики. Как обещал мне все хляби небесные. Он, по крайней мере, что-то мне обещал. А Борис…. Борис ничего не обещал. Но не потому, что такой честный и старается уберечь меня от преждевременных ожиданий, а потому, что точно знает, для чего я ему и зачем. По каким-то непонятным для меня причинам я подхожу только для длительных сексуальных встреч на свободной от жены территории. И не больше. И Борис, как бы он не выглядел надежно и правильно, такой же, как и все. Борис…. Даже от простого произнесения в мыслях имени Борис мне стало невыносимо больно. Тут раздался звук поворачивающегося в замке ключа. Я попыталась было запихнуть паспорт обратно в карман, но перенервничала и не успела. А потому я просто швырнула его на диван и выскочила в прихожую. Борис, уже пришедший в себя и успокоенный, стоял и снимал свои дорогие удобные ботинки. Мороженое (мое любимое) лежало рядом, на тумбочке.
– Почему ты мне врал? – задыхаясь от желания немедленно разреветься, спросила я. Голос прозвучал тихо-тихо и как-то окончательно исчез.
– Я? В чем? – оторопел Борис.
– Ты же женат! – всхлипнула я. – Ты такой же, как и он!
– Кто он? – возмущенно посмотрел на меня Борис. Меня трясло, и я уже начинала потихоньку истерить. – Что ты несешь?!
– Как Андрей! Ты совсем как Андрей!
– С чего ты взяла? – посмотрел на меня отвратительно честными глазами Борис. Мой Борис! Смешно! Он такой же мой, как и луна на небе. – Я не понимаю, что с тобой?
– Ах, ты не понимаешь? – захохотала я. – И может, ты мне про развод расскажешь? Как ты свободен и одинок!
– Не собираюсь я тебе ничего рассказывать. Что я хотел, я уже рассказал.
– Соврал! Что хотел, ты уже соврал! – орала я сквозь слезы.
– Ни в коем разе, – уверенно заявил Борис и прошел в комнату.
– Хватит делать из меня дуру, – выплюнула в него я и бросилась к вешалке с курткой. Борис, по моим ощущениям, должен был погнаться за мной и попытаться остановить. Я как могла медленно одевала одежду, сознательно не попадая в рукава, но Борис не шел. Тогда я остановилась и заглянула в комнату. Борис стоял и держал в руках свой паспорт. Он поднял на меня свои спокойные и равнодушные глаза.