При первых неравномерных толчках судна от ветра винтовка дрогнула в руках Гриффитса, старавшегося сохранить равновесие. Гриф, пользуясь качкой, сделал вид, будто хочет подписать бумагу, и в то же время с ловкостью кошки пригнулся к стулу, потом прыгнул вперед и спустил курок в тот момент, когда выдернул свою левую руку из-под стола. Гриффитс тоже ни секунды не промедлил. Винтовка и револьвер выстрелили одновременно.
Гриф почувствовал, как пуля обожгла его плечо. Он знал, что промахнулся, и бросился на Гриффитса, прежде чем тот выстрелил вторично, обхватил его и прижал обе руки, еще державшие винтовку. Левой рукой Гриф держал револьвер, уткнув его в живот противника. Вне себя от бешенства и боли в плече, он хотел было спустить курок. Но волна гнева прошла, и он овладел собой. Через люк доносились негодующие крики гумских матросов.
Все произошло в течение нескольких секунд. Схватив Гриффитса, он стремительно бросился с ним вверх по ступенькам. Наверху ослепительный солнечный свет ударил в глаза. Чернокожий, посмеиваясь, стоял у рулевого колеса. «Уилли-Уо», подгоняемый ветром, летел вперед, вспенивая воду. Гумская шлюпка оставалась позади, будучи не в состоянии догнать шхуну. Гриф повернул голову. Помощник бросился к нему со средней палубы с револьвером в руке. В два прыжка, все еше держа в руках беспомощного Гриффитса, Гриф оказался у перил и бросился за борт.
Противники, вцепившись друг в друга, стали тонуть, но Гриф надавил коленями на грудь врага и отцепился от него. Он толкал его, стараясь погрузить поглубже в воду, напирал обеими ногами на его плечи, а затем стал выбираться на поверхность. Едва Гриф высунул голову на солнечный свет, как два всплеска воды, быстро последовавшие один за другим на расстоянии фута от его лица, убедили его в том, что Якобсен умеет владеть револьвером. Можно было надеяться, что третьего выстрела не последует, потому что Гриф, набрав в легкие как можно больше воздуха, нырнул.
Под водой он находился до тех пор, пока не увидел над собой своей шлюпки. Когда он вскарабкался в лодку, «Уилли-Уо», описав дугу, стал против ветра, чтобы повернуть назад.
— Наддавай, наддавай! — закричал Гриф своим матросам. — Правь к берегу, живо!
Без ложного стыда он бежат от врагов, спеша найти убежище на берегу.
«Уилли-Уо», вынужденный изменить направление, чтобы подобрать своего капитана, дал Грифу возможность уплыть. Шлюпка на полном ходу врезалась в отмель; все сидевшие в ней выскочили и бросились через песчаную косу к деревьям. Прежде чем они достигли роши, выстрелы три раза взрывали позади них песок. Наконец спасение было обретено в зеленой чаще джунглей.
Гриф следил за «Уилли-Уо». Судно вышло из пролива, ослабило шкоты и направилось к югу, подгоняемое попутным ветром. Обогнув мыс и почти скрывшись, судно подняло верхний парус.
Один из гумских чернокожих, лет пятидесяти, с отвратительными застарелыми язвами и болячками от накожной болезни, посмотрел, ухмыляясь, в лицо Грифу.
— Честное слово, — сказал он, — этот шкипер что-то уж больно сердит на тебя.
Гриф засмеялся и направился по пескам к челноку.
IIIНикто на Соломоновых островах не знал, сколько миллионов у Дэвида Грифа. Его владения и предприятия были рассеяны по всему югу Тихого океана.
Плантации Грифа простирались от Самоа до Новой Гвинеи, и даже к северу от экватора встречались его владения. У него были концессии по добыванию жемчуга в Паумоту. Он фактически возглавлял и немецкую компанию, работавшую на Маркизских островах, на тех из них, которые принадлежали Франции, хотя имя его официально там не упоминалось. Его фактории находились на всех группах островов. В его распоряжении было множество судов, занятых торговыми операциями. У него имелись островки, такие мелкие и отдаленные, что его самые мелкие шхуны и суденышки лишь раз в год приходили туда по делам к одиноко живущим агентам.
В Сиднее, на Каслри-стрит, его контора занимала три этажа. Но он редко бывал там. Он предпочитал скитаться где-нибудь на островах, изыскивал новые возможности, разбираясь в старых делах, переживая забавные и странные приключения. Он чуть не даром приобрел большой пароход «Гавонн», потерпевший крушение, почти невероятным образом спас его и нажил на этом деле четверть миллиона.
Он первый основал в Луизиадах плантации каучука, а на Бора-Бора он прекратил разработку южного хлопка и заставил веселых туземцев заняться насаждением какао. Это он захватил пустынный остров Лалло-Ка, населил его полинезийцами с Онтонг-Явы и на четырех тысячах акров насадил кокосовые пальмы. Он прекратил раздоры между племенами на Таити и начал добычу фосфатов на острове Хики-Ху.
Его собственные суда вербовали ему рабочих. Из Санта-Круса они привозили юношей на Новые Гебриды, с Новых Гебрид — на Банкские острова, а людоедов, охотящихся за черепами, — с острова Малаиты на плантации Новой Георгии. От Тонги до Гилбертовых островов и к отдельным Луизиадам странствовали, набирая людей, его вербовщики. Кили его кораблей резали воды океана во всех направлениях. У него было три парохода, делавших регулярные рейсы по островам, но он предпочитал более трудный и более примитивный способ передвижения с помощью ветра и парусов.
Гриф достиг по крайней мере сорока лет, но на вид ему казалось не больше тридцати.
Старожилы помнили, как он появился на островах лет двадцать назад, когда на его губах только пробивались белокурые шелковистые усы. В отличие от других белых в тропиках, он жил там потому, что ему это нравилось. Кожа Грифа оказалась чрезвычайно хорошо приспособленной к этому климату. Он был рожден для солнца. На десять тысяч человек он один мог так переносить солнце. Его лучи не доставляли ему страданий. Кожа других белых не защищала их от солнца. Оно проникало внутрь, разрушая ткани и нервы, вызывая болезни души и тела. Белые дичали, превращались в животных, допивались до смерти или начинали так бесчинствовать, что приходилось посылать военную силу для их усмирения.
Но Дэвид Гриф был истинным сыном солнца. Он процветал под его лучами. С годами он становился все темнее, и цвет его загара отливал золотом полинезийца. Только глаза оставались по-прежнему голубыми и усы желтыми, а черты его лица не изменили тех характерных особенностей, которые столетиями живут в людях английской расы. По крови он был англичанином. Однако те, кто думал, что хорошо знают его, настаивали, что Гриф родился все же в Америке. В противоположность другим, он отправился в Южные моря не для того, чтобы разбогатеть. Он приехал сюда уже богатым.
Вначале Гриф появился на Паумоту. На маленькой яхте, полновластным ее хозяином прибыл этот юный искатель приключений к омытым солнцем тропикам. Его загнал сюда ураган, вздымавший исполинские волны. Они выбросили его, яхту и все, что было при нем, в гущу кокосовых деревьев, отстоявших на триста ярдов от линии прибоя. Шесть месяцев спустя его подобрал катер, искавший жемчуг. Но Гриф уже сжился с солнцем. В Таити, вместо того чтобы отправиться на пароходе домой, он купил шхуну, нагрузил ее разными товарами, взял с собой водолазов и отправился крейсировать по опасному архипелагу.
Покрывая его лицо золотым загаром, солнце стало стекать с концов его пальцев жидким золотом. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото. Но он вел игру не ради драгоценного металла, а ради самой игры. Это была мужественная игра. Ему приходилось наталкиваться на грубость и жестокость людей одной с ним крови и на жестокость всяких других выходцев из Европы и всего остального мира. Прекрасная игра. Но выше всего была для него любовь к тому, что наполняет жизнь скитальца по Южным морям, — аромат рифов, бесконечная изысканность растущих кораллов в зеркальной ясности лагун; изумительные солнечные восходы, горящие яркими красками в необъятных сочетаниях; поросшие пальмами островки среди лазурных глубин; бодрящее вино пассатов; тяжелое и равномерное колыхание моря; движущаяся под ногами палуба и распростертые над головой паруса; увитые гирляндами цветов, отливаюшие золотистым блеском юноши и девушки Полинезии, полудети-полубоги, и даже завывающие дикари из Меланезии, охотники за черепами, людоеды, звероподобные полудемоны.
И вот это излюбленное дитя солнца, этот переполненный энергией и радостью жизни человек, этот обладатель миллионов прервал свое дальнее плавание, чтобы посчитаться с Гаррисоном Д. Гриффитсом из-за ничтожной суммы. Это было его прихотью, его капризом, выявлением самого себя и солнечного зноя, лившегося через него. Это была забава, шутка, задача, маленькая игра, в которой он шутя рисковал жизнью, отдаваясь наслаждению игры.
IVРанним утром «Уондер» находился у берегов Гвадалканара. Он лениво двигался по воде; замиравший ветерок дул с берега. Тяжелые облака на западе обещали возобновление юго-западных пассатов, сопровождаемых сильными порывами ветра и ливнями. Небольшое, едва заметное судно держало тот же курс, что и «Уондер». Это не был «Уилли-Уо». Капитан Уорд с «Уондера» посмотрел в бинокль и сообшил, что это «Каури».
Гриф, стоявший на палубе, вздохнул и с сожалением заметил:
— Жаль, что не «Уилли-Уо»!
— Вы не выносите, чтобы вас побеждали, — сочувственно сказал судовой приказчик Дэнби.
— Конечно! — Гриф помолчал и засмеялся с неподдельной веселостью. — Гриффитс — мошенник. Он вчера поступил со мной преподлым образом. «Подписывайтесь, — сказал он. — Подписывайтесь полностью внизу и проставьте число». А Якобсен, крысенок, был на его стороне. Сущие пираты! Вернулись времена Булли-Хейса.
— Если бы вы не были моим хозяином, мистер Гриф, я бы вам кое-что посоветовал, — сказал капитан Уорд.
— Выкладывайте, — ободрил его Гриф.
— Хорошо. Так вот… — Капитан замялся, прочищая кашлем горло. — Имея ваши деньги, только сумасшедший рискнул бы связываться с этими двумя негодяями. Для чего вам это нужно?
— Говоря по совести, и сам не знаю. Просто оттого, что так хочется. А разве вы можете мне указать какое-нибудь лучшее объяснение ваших поступков?
— В один прекрасный день вам непременно прострелят вашу буйную голову, — проворчал капитан Уорд в ответ. Он подошел к нактоузу и начал определять по компасу положение вершины, выплывавшей из-под облаков, покрывавших Гвадалканар.
Ветер с суши усилился. «Уондер» быстро понесся по волнам, догнал «Каури» и начал обходить его. С обеих шхун раздались приветствия.
— Не знаете ли вы, где находится «Уилли-Уо»?
Капитан в широкополой шляпе и с босыми ногами затянул покрепче пояс и сплюнул за борт табачную жвачку.
— Знаю, — ответил он. — Прошлой ночью Гриффитс находился в Саво, он забрал свиней, ямс и пресную воду. По-видимому, он собирается в дальнее плавание. А что, вы хотели его видеть?
— Да. Но если вы его увидите раньше меня, не говорите ему обо мне ничего.
Капитан утвердительно кивнул, соображая. Он зашагал по палубе к носу своего судна, держась поближе к обгоняющей шхуне.
— Слушайте! — крикнул он. — Якобсен говорил мне, что они будут сегодня к вечеру в Габере, останутся там на ночь и заберут бермудский картофель.
— Из всех Соломоновых островов только в Габере имеются сигнальные огни, — сказал Гриф, когда его шхуна далеко опередила другое судно. — Это действительно так, капитан Уорд?
Капитан утвердительно кивнул головой.
— А маленькая бухта у мыса не годится для стоянки?
— Негде бросить якорь. Всюду коралловые рифы, отмели и опасный прибой. Три года назад в этом месте разбилась вдребезги «Молли».
Гриф уставился на капитана потускневшими глазами и смотрел так с минуту; казалось, он прислушивается к чему-то внутри себя. Затем глаза его прищурились, а концы желтых усов приподнялись в улыбке.
— Мы бросим якорь в Габере. Вы на ходу спустите меня в вельботе. Дайте мне шестерых людей с ружьями. Я вернусь до рассвета.
Лицо капитана выразило подозрение, а затем упрек.
— О, просто маленькие шутки, капитан, — продолжал Гриф с видом школьника, уличенного старшим в шалости.
Капитан Уорд что-то проворчал, но Дэнби оживился.
— Мне хотелось бы присоединиться к вам, мистер Гриф, — произнес он.
Гриф кивнул в знак согласия.
— Принесите несколько топоров и садовых ножей, — сказал он. — И захватите два-три фонаря. Взгляните, есть ли в них масло…
VЗа час до захода солнца «Уондер» подошел к маленькой бухте. Ветер свежел, и море начало волноваться. Рифы, поднимавшиеся около берега, покрылись белой пеной. Дальних рифов уже нельзя было разглядеть, только вода около них была более бледной. Шхуна встала против ветра, и с нее спустили вельбот. В него сошли шестеро негров, вооруженных винтовками. Дэнби, несший фонари, прыгнул на корму вельбота. Гриф задержался у перил.
— Молите Бога, чтобы ночь была потемнее, шкипер! — проговорил он.
— Так и будет, — ответил Уорд. — Луны нет, небо в тучах. Ночью надо ждать дождя и сильного ветра.
Свет от фонаря упал на лицо Грифа, и золотистый цвет его загара стал еще заметнее. Он соскочил в лодку и сел рядом с Дэнби.
— Отчаливай! — приказал капитан Уорд. — Поднимай паруса! Поворачивай руль! Так! Готово! Держи этот курс!
«Уондер» поставил паруса и, обогнув мыс, понесся к Габере, в то время как шестивесельный вельбот, управляемый Грифом, направился к берегу. Гриф с большой ловкостью провел его через узкий извилистый пролив, куда не могли пробраться более крупные суда. Наконец отмели и островки остались позади, и вельбот вошел в спокойные прибрежные воды.
Весь последующий час был посвящен работе. Гриф отмечал деревья, бродя между дикими кокосовыми пальмами и в зарослях джунглей.
— Рубите вот это дерево, а потом это, — говорил он своим чернокожим. — А этого дерева не трогайте, — прибавил он.
Наконец среди джунглей было очищено местечко в форме клина. Около берега осталась высокая пальма; у вершины клина другая. Стемнело. Зажгли фонари, которые укрепили на этих двух деревьях.
— Фонарь на крайнем дереве висит слишком высоко, — сказал Гриф, критически разглядывая свою работу. — Спустите его, Дэнби, на десять футов ниже.
VI«Уилли-Уо» стремительно мчался по волнам, точно собака, убегающая с костью в зубах.
Порывы стихавшего шторма были еще довольно сильны. Чернокожие поднимали большой грот, который был спущен во время бури, когда ветер бушевал с особенной яростью. Якобсен, отдав приказание, прошел на подветренную сторону носовой части судна, где находился Гриффитс. Они всматривались в непроницаемую тьму, сквозь которую мчалось судно, их уши улавливали плеск прибоя о невидимый берег. Этот звук указывал им направление.
Ветер слабел; пелена облаков редела, кое-где разрывалась. При слабом мерцании звезд едва намечался поросший джунглями берег. Впереди показался остроконечный утес.
— Это мыс Эмбой, — объявил Гриффите, — здесь достаточно глубоко. Беритесь за руль, Якобсен, пока мы наметим курс. Ну, скорей.
Босой, с голыми бедрами, едва прикрытый незатейливой одеждой, с которой стекала дождевая вода, помощник сменил у руля негра.
— Какое направление? — крикнул Гриффите.
— Юго-запад!
— Держите на юго-запад-запад. Готово?
— Готово!
Гриффитс соображал, как изменилось положение мыса Эмбой после изменения курса.
— Еще на полрумба на запад!
— Еще на полрумба на запад, — последовал ответ.
— Держите так!
— Держу так! — Якобсен отдал руль чернокожему. — Правь хорошо, понял? — предупредил он его. — Нехорошо — твой проклятый башка чик-чик.
Он опять отправился на нос и присоединился к Гриффитсу. Тучи снова сгустились, звезды исчезли; налетал новый шквал.
— Смотри за гротом! — закричал Гриффитс в ухо помощнику, наблюдая в то же время за ходом судна.
Оно неслось, накренившись подветренным бортом к воде, в то время как Гриффитс вычислял направление и силу ветра. Теплая морская вода, в которой по временам зажигались фосфорические искры, достигала брызгами его икр и коленей. Ветер завыл в более высоких тонах, корпус судна заскрипел ему в ответ. «Уилли-Уо» мчался, то поднимаясь, то опускаясь на волнах.
— Долой грот! — закричал Гриффитс, быстро прыгая к снастям.
Он оттолкнул чернокожего и сам принялся за работу. Якобсен работал рядом, помогая капитану. Громадный парус упал, и чернокожие с криком и визгом кинулись к хлопающему полотну. Помощник увидел, что один из чернокожих спрятался в темноте, и ударом кулака по лицу заставил его приняться за работу.
Шторм свирепствовал. «Уилли-Уо» не замедлял хода несмотря на то, что шел под малыми парусами. И опять капитан и помощник стояли и тщетно всматривались в непроницаемую пелену дождя.
— Все в порядке, — сказал Гриффитс. — Дождь когда-нибудь кончится. Мы можем держать наш курс, пока не увидим огней. Якорь здесь опускается на тринадцать фатомов, но в такую ночь лучше пустить цепь длиною в сорок пять. Уберите грот. Он нам больше не нужен.
Через полчаса его утомившиеся глаза заметили два огонька.
— Вот они, Якобсен. Я пойду к рулю. Следите за парусами, и пусть негры поторапливаются.
На корме Гриффитс, стоявший у руля, продолжал держать тот же курс, пока огоньки не оказались на одной линии. Тогда он резко изменил курс и направился прямо на огни. Он слышал рев прибоя, но решил, что шум доносится из Габеры.
Раздался испуганный крик помощника, и Гриффитс изо всей силы старался повернуть руль, но «Уилли-Уо» уже на что-то налетел. В ту же самую минуту грот-мачта свалилась на нос. В продолжение пяти минут на судне царило дикое смятение: все старались за что-нибудь уцепиться, судно терлось о коралловые рифы, кроша их собой; теплая морская вода окатывала палубу. Однако судно сползло с отмели и вошло в сравнительно спокойный пролив.
Гриффитс сидел, опустив голову на грудь. В нем кипели безмолвное бешенство и горечь. Еще раз поднял он голову, чтобы взглянуть на два огонька, горевших один над другим на одной линии.