Меня смущало одно: тот человек с рыжей бородой никак не походил на старого друга священника. Но тут я вспомнил, что всё здесь вращалось вокруг владельца Тромблей-Холла. Ведь священник служил в его часовне службу и получал за это деньги. Сэру Эмери достаточно было только намекнуть, и священник согласился бы назвать «старым другом» кого угодно.
Я вернулся на сеновал, прилёг на постель и задумался. День, проведённый в Пентредервидде, дал неплохие результаты. Незнание валлийского языка пока никак не отражалось на моей работе. Все, с кем я беседовал, кроме дяди Томоса, говорили по-английски. Важно было только не терять зря времени. Я считал, что владелец дома у озера как-то связан со всем этим делом, и решил поехать к нему без приглашения. В конце концов, не откажется же он принять заглянувшего на огонёк лондонца в дождливый день, когда от скуки не знаешь, куда деться. И если даже я получу от ворот поворот, всё же лучше попытаться что-то сделать, чем сидеть сложа руки.
Я сказал Мервин, что отправляюсь к сапожнику, и она дала мне тяжёлый плащ.
— Как только почувствую, что промок до нитки, вернусь сушиться к вашему очагу, — пошутил я.
Я снова ехал по тропе, которая пересекла сначала пастбище, потом миновала чью-то ферму и наконец спустилась к дороге. Я узнал большой камень, на котором сидел юноша, поджидая всадников. Дорога привела меня к речушке. Я переехал её вброд — камни, по которым перебирались пешеходы, были уже под водой, — проехал то место, где холмы стояли плечом к плечу, оставляя тесную расщелину, в которой шумела речка, и оказался на берегу озера. Ещё вчера синее, как сапфир, сейчас оно было почти чёрным; по нему ходили высокие волны. В таком озере вполне могло обитать чудовище по имени Водяная лошадь.
Я спрыгнул с пони на землю и хотел постучать в дверь, но она распахнулась передо мной сама, — видимо, моё приближение не осталось незамеченным, — и на пороге появилась женщина, которая вопросительно смотрела на меня. В некоторой растерянности я произнёс:
— Мистер Коннор дома?
— Он всегда дома, — отрезала женщина. — Как ему доложить о вас?
— Скажите, что его хочет видеть Эдвард Джонс из Лондона.
— Из Лондона? — Женщина была явно удивлена.
Я молча кивнул.
— Мистер Джонс, — обернувшись, громко сказала она. — Говорит, что он из Лондона.
— Пусть поднимется ко мне, — послышался глубокий бас.
Со стороны хозяйственных построек появился мужчина, видимо работник с фермы, и, взяв под уздцы, увёл моего пони. Из прихожей мы спустились по нескольким ступенькам и оказались на кухне. Это была большая комната, чуть ли не зал; посередине её стоял массивный дубовый стол с крышкой из цельного куска дерева. Пол на кухне был каменный. Рядом с камином, в котором весело потрескивали поленья, располагалась печь; она несколько выступала вперёд, как бы подчёркивая тем своё значение. По стенам стояли кухонные шкафы и буфеты, в которых поблёскивала начищенная посуда; на полках возле печи было много деревянной утвари, какую я видел вчера у столяра, но не светлой, а уже потемневшей от употребления. С потолка, как и в таверне, свисали связки лука, копчёные окорока и колбасы. Я снял плащ, и женщина повесила его сушиться, а потом указала мне на широкую лестницу, ведущую наверх, и я стал подниматься по ней. при каждом шаге хлюпая водой в ботинках.
На площадке, в кресле-каталке со сложной системой колёс и приводов, меня поджидал мужчина средних лет. Первое, что бросилось мне в глаза — это большая, с копной тёмных длинных волос голова на очень крупном туловище. Потом я разглядел мускулистые руки и тонкие, ссохшиеся ноги, стоящие на доске, укреплённой внизу кресла. На мужчине были серый шерстяной свитер домашней вязки и простые чёрные брюки. Он был тщательно выбрит.
— Как поживаете, мистер Джонс? — приветствовал он меня.
— Простите за неожиданное вторжение, — ответил я, пожимая протянутую мне руку, — но, узнав о вас, я воспылал желанием познакомиться.
Он весело рассмеялся.
— Такому отшельнику и калеке, как я, приятно, когда к нему приходят с визитами. Но кажется, погода сегодня не для визитов?
— Вы правы. Но если бы вы знали, какая тоска в дождь сидеть дома и не иметь возможности перемолвиться с кем-нибудь словом! Я приехал в Пентредервидд к своему кузену, чтобы посмотреть на землю предков и провести отпуск на свежем воздухе. И вот, наслушавшись разговоров об овцах и надоях, я узнал, что не так далеко от меня живёт отшельник, который, быть может, будет рад собеседнику.
Мужчина откинулся в кресле и добродушно улыбнулся.
— Конечно, можно со скуки помереть от таких разговоров. И разумеется, я рад вам. Поэтому возьмите кресло и подсаживайтесь к огню, я вижу, у вас ноги совсем промокли. Я не избалован визитами. Единственные мои гости — священник, доктор и Эмерик Тромблей. Священник заглядывает ко мне, чтобы сразиться в шахматы, доктор рассматривает меня как своего пациента, а Эмерик Тромблей просто заезжает по пути проведать. Я бывал у него на субботних вечерах, но из-за смерти его жены они прекратились. Единственные и неизменные друзья, с которыми мне никогда не скучно, это мои книги.
Дальше он стал расспрашивать меня о Лондоне, о том, чем я занимаюсь, и я понял, что он меня проверяет. Шерлок Холмс, предвидя это, заставил меня изучить делопроизводство в адвокатских конторах. Он часто экзаменовал меня, так что я не боялся вопросов Кайла Коннора насчёт моих занятий; что касается лондонской жизни, то я даже сумел удивить его, сообщив, что открывается первая трамвайная линия и что в городе появились экипажи с двигателями, работающими на бензине.
Тогда он перешёл к лондонским лавкам и магазинам, и тут я узнал, что у известного торговца обувью Джона Паунда, кроме лавок на Пикадилли, Риджент-стрит и Тотенхем-Корт-роуд, есть ещё магазин на Леденхолл-стрит. Оказалось, что Коннор гораздо лучше меня знаком с табачными и винными магазинами, зато я знал лучше, чем он, книжные лавки и аптеки.
Под конец проверка превратилась в весёлое соревнование. Мы обсудили с ним, куда лучше всего поехать отдохнуть за город, кто из двух звёзд мюзик-холла поёт лучше: Мери Ллойд или Литтл Тич, поговорили о деле Оскара Уайльда и закончили воспоминаниями о туманах над Темзой.
— А вы отлично знаете Лондон, молодой человек, — отметил наконец Кайл Коннор. — Ваш шеф должен быть вами доволен.
— Мне совершенно ясно, что вы знаете город лучше меня, — возразил я. — Наверное, вы прожили в нём долгие годы.
— Я жил в нём до того, как у меня отнялись ноги, и после. Но я понял, что большой город не место для инвалида. В своём хорошо устроенном доме я чувствовал себя как в тюрьме. Я уехал в Шрусбери и прожил там год. Мне там не нравилось, и весь тот год я искал место, где бы мне захотелось поселиться навсегда. Наконец я нашёл этот дом на берегу озера и купил его вместе с земельным участком. Тогда он был обыкновенным фермерским домом, где в одной половине жили люди, а в другой — скотина, причём вход был общим. Я переделал его, построил коровник, конюшню и мастерские. Земля здесь не богатая, но пастбища хорошие, и ферма обеспечивает меня продуктами круглый год. Работники фермы очень довольны мной, потому что я практически не вмешиваюсь в их дела.
— Когда вы здесь поселились?
— Я купил Тиневидд в начале прошлого года, а переехал сюда осенью, когда были закончены строительные работы. Давайте я покажу вам, как я живу.
Я осмотрел его кабинет, где вдоль стен стояли высокие книжные шкафы, гостиную, спальню, столовую, ванную и, наконец, небольшую комнату с широкими стеклянными дверями на балкон, который выходил на юг. Кайл Коннор очень быстро передвигался в своём кресле, крутя колёса и поворачивая рычаги.
Мы переместились в столовую. Он позвонил, и в комнату вошла женщина, та самая, которая открыла мне дверь.
— Принесите нам чай, миссис Пью, — сказал Коннор. — Мистер Джонс теперь будет, я надеюсь, часто навещать меня. Так что прошу принимать его поласковее, миссис Пью.
За чаем мы опять разговаривали. Время летело незаметно, и я вдруг спохватился: ведь Мадрин, должно быть, волнуется, потому что не знает, где я.
— Простите, мистер Коннор, но мне пора возвращаться к своим родственникам, — сказал я и встал. — Благодарю за тёплый приём и надеюсь посетить вас ещё раз.
— Я провожу вас, — сказал Кайл Коннор.
Он снова позвонил и, когда в столовую опять вошла миссис Пью, выехал на лестничную площадку. Здесь миссис Пью привязала к его креслу верёвку, конец которой вытащила из большого ящика, и Коннор съехал вниз быстрее, чем я спустился по лестнице.
— Вы, конечно, поставили электромотор для подъёма кресла? — сказал я.
— Нет, — ответил он. — Я придумал такую систему приводов, с которой миссис Пью справляется без труда.
— Вчера я и мой кузен видели, как вы купались в озере. Глядя на вас, мне тоже захотелось поплавать.
— Вчера я и мой кузен видели, как вы купались в озере. Глядя на вас, мне тоже захотелось поплавать.
— Когда придёте в следующий раз, искупаемся вместе. Но предупреждаю, вода в озере очень холодная.
Мы пожали друг другу руки, и я вышел из дома. Работник подвёл мне моего пони, миссис Пью накинула на меня уже сухой плащ, и я отправился в обратный путь. Противный дождь лил по-прежнему.
Кайл Коннор казался таким простым и открытым, да ещё был к тому же и калекой, что мысль о какой-либо связи между ним и убийством Глина Хьюса казалась нелепой и бессмысленной. Но тогда почему юноша следил ночью за его домом? И вряд ли всадники без причины оказались в роще у его усадьбы? Эти вопросы не давали мне покоя.
Во дворе меня встретил один только Даффи. Видимо, остальным надоели мои слишком частые отлучки. Я поднялся на сеновал и стал переодеваться. Вскоре пришёл Мадрин.
— Давайте вашу мокрую одежду, — сказал он, — я отнесу её просушиться. Я боялся, что вы опоздаете. Священник пригласил нас на чашку чая. Кстати, барышник вернулся.
Мадрин рассказал мне, что встретил священника, рассказал ему обо мне, и тот пригласил нас к себе на чай. Ведь я говорил, что очень хочу повидать барышника, и Мадрин искал предлог устроить это.
Мы сели на пони и поехали к священнику. Дорогой я поведал о своём визите в Тиневидд.
Отдав мокрые плащи служанке, мы прошли в гостиную, где нас приветствовал преподобный Изикел Браун, высокий представительный господин с пушистыми баками. Кроме нас на чай были приглашены ещё несколько гостей. Барышник ничем особенным среди них не выделялся. К моему глубокому сожалению, борода у него оказалась чёрной и аккуратно подстриженной, и он совершенно не походил на спутника светловолосого юноши.
Священник познакомил нас, сообщив, что он учился вместе с Хаггартом Баттом в Оксфорде. Последний стал вспоминать молодость и рассказал о какой-то их проделке со свиньёй, чем заставил преподобного Брауна густо покраснеть.
Я сел рядом с мистером Баттом, решив всё же прощупать его.
— Вы давно живёте в Уэльсе? — задал я первый вопрос.
— Никогда не жил в Уэльсе, — ответил он каким-то гнусавым голосом. — Я бываю тут наездами. К сожалению, хорошие лошади — в Уэльсе большая редкость.
— Я только вчера видел хорошую лошадь, — сказал я. — На ней ездит Эмерик Тромблей.
— На неё приятно смотреть, — отозвался Хаггарт Батт, — но только идиот может думать, будто она способна работать на пашне. Такие красивые лошади, как и красивые женщины, нужны лишь богатым людям.
— Каких лошадей вы предпочитаете? — продолжал я расспросы.
— Таких, которые могут долго и хорошо трудиться, — ответил он. — В Уэльсе их почти не встретишь. Чтобы их купить, надо ехать в Лайдсдейл или в Ланаркшир.
— Ланаркшир? — повторил я задумчиво. — Не там ли Роберт Оуэн начинал свой социальный эксперимент?
— Роберт Оуэн — это кто? — спросил мистер Батт. И вдруг подмигнул мне.
Это был Шерлок Холмс. Я узнал его.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Поздно вечером он явился ко мне на сеновал. Я зажёг свечу и предложил ему трёхногий стул. Шерлок Холмс сел и, осмотревшись, заметил, что я очень хорошо и удобно устроился.
Вытянув ноги, он посвятил меня в подробности того, как подготовил своё появление под видом барышника, торгующего лошадьми. Прежде всего он заручился рекомендательным письмом настоятеля собора Святого Павла к преподобному Брауну. Затем купил на ярмарке несколько лошадей и перегнал их в Пентредервидд. Здесь он арендовал пастбище у дяди Томоса и тётки Хафины уже как «старый друг» священника, чтобы не вызвать никаких подозрений. Я видел, что лицо его осунулось. Очевидно, ремесло барышника давалось ему нелегко.
Пришёл и мой черёд рассказать о проделанной работе. Я начал, естественно, со встречи с Бентоном Тромблеем, упомянул о лекции, на которой присутствовали юноша и его рыжебородый спутник, о Лиге по изучению и распространению идей Роберта Оуэна. Затем описал посещение места убийства Глина Хьюса, внешность Мелери Хьюс, найденные мной отпечатки следов и ночную поездку за всадниками, встречу с юношей-блондином и, наконец, свой визит к Кайлу Коннору.
Внимательно выслушав меня, Шерлок Холмс насмешливо улыбнулся.
— Мне кажется, Портер, — произнёс он, — на вас неизгладимое впечатление произвёл местный колорит: древние кельтские легенды и святые, водяные лошади, сказочные коровы и «огоньки смерти». Оставим их в покое и попробуем исключить из расследования тех, кто не вызывает никакого подозрения. Имеет ли какое-нибудь отношение к делу Кайл Коннор?
— Имеет, — твёрдо ответил я.
— Почему вы так полагаете?
— Потому что он потратил довольно много времени, чтобы убедиться, тот ли я человек, за которого себя выдаю.
— Значит, если человек подозрителен по отношению к кому-либо, то он, по-вашему, сам вовлечён в какие-то тёмные дела? Это хитроумная теория, но из неё существует огромное количество исключений. Теория не работает, Портер, если число исключений из неё превышает число случаев, подтверждающих её правильность.
— Но я имел в виду не только его подозрительность. Всадники и юноша следили за его домом сегодня ночью, и, поскольку сам он, будучи калекой, вряд ли мог выйти к ним, значит, они ждали какого-то его ночного гостя.
— Весьма возможно, — сказал задумчиво Холмс. — Пока что в нашем расследовании растёт число фактов и подозреваемых, но мы не можем связать их друг с другом. Найденные вами отпечатки ног предполагаемых убийц не дают ничего, потому что такую обувь носят все жители Уэльса. А что вы скажете о Бентоне Тромблее?
— Он искренен и наивен, как ребёнок.
— Примерно то же говорили о Роберте Оуэне.
— Мадрин считает, что он со временем станет таким же, как его отец. Я этому не верю. По-моему, он всегда будет бороться с теми жизненными принципами, которыми руководствуется его отец.
— Ну, мне пора уходить. — При этих словах Холмс поднялся. — Завтра мы поедем в Ллангелин, и я осмотрю место преступления. Потом я нанесу визит Кайлу Коннору. Какое впечатление произвёл на вас Эмерик Тромблей? Вы уверены, что он воплощение злого начала?
— Мне показалось, что он может причинить массу бед, даже не сознавая этого.
— Это можно отнести ко всем богатым людям. Жизнь наиболее испорченных из них — какая-то дикая смесь добрых и отвратительных поступков.
— Вы правы, сэр. Один из таких испорченных богачей положил букет цветов на могилу убитой им жены.
Шерлок Холмс задумчиво кивнул:
— Он мог так поступить… Вы в какое время завтракаете?
— Могу рано, могу поздно.
— К несчастью, священник встаёт очень поздно. Но я постараюсь прийти пораньше.
— Мы возьмём с собой Мадрина?
— Разумеется. Он нам очень нужен.
Я проводил гостя. Когда высокая фигура Холмса скрылась в дождевой мгле, я пошёл в дом, чтобы обсудить с Мадрином план на завтра.
— Под каким предлогом Шерлок Холмс явится в Тиневидд? — спросил он.
— Он барышник, торгующий лошадьми. У Коннора ферма, ему, конечно, нужны хорошие лошади.
Когда я проснулся утром, снаружи стояла тишина. Значит, дождь перестал, решил я. Я подошёл к окну. Всё вокруг было застлано густым туманом — уже в полутора метрах ничего не было видно. На Пентредервидд и окрестности опустился знаменитый туман, о котором в книге Джорджа Борроу я прочёл стихи великого валлийского поэта четырнадцатого века Дафидда ап Гвилима:
Из преисподней пар.
Поднявшийся в наш мир,
Чтоб дьявольским покровом
Душить нас, как вампир!
Прочь, мерзкое дыхание,
Прочь, мглистая орда.
Прочь, паутина липкая,
Покрывшая холмы и города!
Как писал этот поэт, туман подобен «океану неизвестности», — впрочем, он же назвал его «раем для воров», когда под покровом тумана происходят «несчастья, безумства и преступления». Глядя на эту белёсую мглу, я подумал, что Мадрин, наверное, имел в виду такую погоду, когда говорил, что в иные минуты древние кельтские божества вновь спускаются на землю и живут с нами рядом.
Я оделся, прошёл на конюшню и подбросил сена нашим милым пони. В хлеву Даффи доил одну из коров. Сегодня животные останутся дома. В такую погоду коров не выгоняют на пастбище. Из тумана вдруг вынырнула какая-то фигура. Это оказался Мадрин, пришедший узнать, встал ли я.
На кухне в печи горел огонь. Мервин расставляла посуду. На лицах детей сияли улыбки, словно никакого тумана не было и в помине. Когда мы позавтракали, появился Шерлок Холмс. Он уже успел заглянуть на ферму к дядюшке Томосу и привёл трёх лошадей, на которых мы должны были отправиться в путь. Моя лошадь была под седлом, Шерлок Холмс и Мадрин ехали без сёдел. Мы обогнули деревню, совершенно не видную в тумане, и я вспомнил валлийскую легенду о затонувшем селении, в котором вечно продолжал звонить колокол. Первым двигался Мадрин, за ним Холмс, последним — я.