— Какая ты у меня славная, добрая, мама; немного найдется на свѣтѣ такихъ, какъ ты, началъ онъ, разрѣзывая своимъ складнымъ ножомъ хлѣбъ и мясо, давно уже приготовленные для него на столѣ.
— A я думаю, что на свѣтѣ есть много людей гораздо лучше меня. Да оно такъ и должно быть, и пасторъ тоже говоритъ… возразила матъ.
— Что онъ въ этомъ понимаетъ, вашъ пасторъ, сказалъ Китъ презрительно. — Вотъ, когда онъ овдовѣетъ, да ему придется день и ночь работать какъ тебѣ, да при этомъ получать гроши, тогда онъ на себѣ испытаетъ, можно ли отрывать рабочаго человѣка отъ дѣла, да еще требовать, чтобы онъ ни на секунду не опаздывалъ въ церковь.
— Ладно, пей пиво — я его поставила на полу, у камина.
Мать старалась замять этотъ разговоръ.
— Спасибо, мама. И Китъ протянулъ руку къ горшку съ пивомъ. — Пью за ваше здоровье и за здоровье пастора, если вамъ угодно. Ей-Богу же, я ничего противъ него не имѣю.
— Ты, кажется, сказалъ, Китъ, что хозяинъ не выходилъ сегодня со двора, спросила мать.
— Да, къ несчастью, не выходилъ.
— То есть, къ счастью, поправила мать. — По крайней мѣрѣ миссъ Нелли не будетъ всю ночь одна.
— A я объ этомъ и не подумалъ. Мнѣ такъ досадно было, что я напрасно простоялъ столько часовъ кряду.
М-съ Неббользъ — такъ звали мать Кита — оставила на минуту свою работу и, оглядѣвъ комнату, не услышалъ бы кто, продолжала:
— Хотѣлось бы мнѣ знать, что бы она сказала, еслибъ узнала, что, не смотря ни на какую погоду, ты сторожишь ее каждую ночь на улицѣ, боясь, чтобы съ ней чего не случилось, и уходишь домой только тогда, когда она покойно спитъ въ своей постелькѣ.
— Не все ли равно, что бы она сказала, — Китъ слегка покраснѣлъ, — вѣдь она никогда не узнаетъ объ этомъ, стало быть и говорить ей ничего не придется.
Мать промолчала, но, подойдя къ камину, чтобы взять горячій утюгъ, она украдкой поглядѣла на сына; потомъ она обчистила утюгъ, обтерла его пыльной тряпкой, возвратилась къ своей гладильной доскѣ и, поднеся утюгъ страхъ какъ близко къ щекѣ, попробовала, достаточно ли онъ горячъ.
— За то другіе, небось, скажутъ, что ты… заговорила она, съ улыбкой оглядываясь на него.
— Мало ли какой вздоръ говорятъ, перебилъ ее Китъ, понимая, къ чему клонилась ея рѣчь.
— Скажутъ, что ты въ нее влюбился.
— Оставьте, пожалуйста.
Китъ заерзалъ на стулѣ, замахалъ руками и ногами, дѣлая въ то же время невозможныя гримасы, но такъ какъ это его не успокоило, онъ постарался набить побольше ротъ, хлебнулъ портеру, поперхнулся, и разговоръ, волей-неволей, прекратился.
— Я пошутила, сказала матъ, немного помолчавъ, — но если говорить серьезно, тебѣ дѣлаетъ честь, Китъ, что ты такъ заботишься о ней, хотя никто объ этомъ даже не знаетъ. Ну, да придетъ время, все откроется и она еще больше будетъ тебя любить. Право не понимаю, какъ старикъ рѣшается оставлять ее каждую ночь одну-одинешеньку въ цѣломъ домѣ.
— Вѣроятно, ему и въ голову не приходить, что ей тяжело, а то бы онъ ни за что въ мірѣ не оставлялъ ее одну. Ужъ я его хорошо знаю.
— Но для чего онъ это дѣлаетъ и отчего такъ старается скрыть отъ тебя, куда уходитъ по ночамъ.
— Этого я ужъ знать не могу. Если бы онъ не сталъ выпроваживать меня каждый вечеръ домой раньше, чѣмъ я обыкновенно уходилъ, мнѣ и въ голову бы не пришло подсматривать, что тамъ у нихъ творится.
— Слышишь, мама, что это за шумъ?
— Кто-то отворилъ калитку и вошелъ во дворъ.
— Кажется, къ намъ идутъ. Господи, ужъ не случилось ли съ ней какого несчастія? Не пожаръ ли у нихъ? Неужели старикъ ушелъ таки послѣ меня изъ дому?
При этой мысли Китъ остолбенѣлъ и не могъ двинуться съ мѣста. Шаги все приближались, дверь отворилась и въ комнату вбѣжала Нелли. На ней лица не было. Она вся запыхалась и отъ волненія не держалась на ногахъ. Видно было, что она спѣшила кое-какъ одѣться: платье на ней было въ безпорядкѣ.
— Миссъ Нелли, что случилось? вскричали въ одинъ голосъ и мать, и сынъ.
— Я пришла на одну минуту, дѣдушка очень боленъ. Съ нимъ былъ сильный обморокъ, съ трудомъ выговорила она.
— Я сейчасъ же побѣгу за докторомъ, и Китъ схватился за свою дырявую шляпу.
— Нѣтъ, нѣтъ, не надо, у насъ уже есть докторъ, вскричала Нелли. — Тебѣ… тебѣ… нельзя идти къ нему.
— Что такое? заревѣлъ Китъ.
— Нельзя. Не спрашивай меня, почему. Я и сама не знаю. Ради Бога, Китъ, не огорчайся, не сердись на меня. Право, я въ этомъ не виновата.
Китъ вытаращилъ на нее глаза, хотѣлъ что-то сказать, но не могъ выговорить ни слова.
— Онъ все жалуется на тебя, бредитъ тобой. Чѣмъ это ты его прогнѣвалъ?
— Я… прогнѣвалъ? снова заревѣлъ Китъ.
— Онъ говоритъ, что черезъ тебя на него обрушилось несчастіе, продолжала дѣвочка со слезами на глазахъ. — Онъ все зоветъ тебя, хочетъ тебя видѣть, да докторъ не позволяетъ, говорить, что онъ умретъ, если увидитъ тебя. Для этого собственно я и спѣшила сюда, хотѣла предупредить, чтобы ты больше никогда, никогда къ намъ не приходилъ. Я думаю, что тебѣ будетъ легче, если ты узнаешь это отъ меня, а не отъ кого нибудь другого. Боже мой, Боже мой, что ты надѣлалъ, Китъ! A я такъ была увѣрена въ тебѣ, считала тебя своимъ единственнымъ другомъ.
Несчастный мальчикъ все больше и больше таращилъ глаза на свою молодую хозяйку и попрежнему молчалъ.
— Вотъ, я принесла ему жалованье за недѣлю и даже немного больше, обратилась дѣвочка къ м-съ Неббользъ, кладя деньги на столъ, — онъ былъ всегда такой добрый ко мнѣ, такой услужливый. Дай Богъ, чтобъ онъ раскаялся въ своемъ поступкѣ, чтобы онъ хорошо велъ себя на новомъ мѣстѣ и чтобъ не очень горевалъ. Мнѣ такъ больно, что намъ приходится съ нимъ разставаться при такихъ грустныхъ обстоятельствахъ, но что-же дѣлать! Этому помочь нельзя. Прощайте!
Бѣдняжка не выдержала. Ей пришлось такъ много выстрадать въ этотъ послѣдній часъ: неожиданная болѣзнь дѣда, тяжелое порученіе, которое она взялась исполнить, вся эта сцена такъ подѣйствовала на нее, что она залилась слезами и опрометью выбѣжала изъ комнаты.
Мать Кита была поражена. Она знала своего сына за честнаго, хорошаго мальчика, неспособнаго ни на что дурное, но послѣ такого неожиданнаго обвиненія, которое тотъ не нашелъ нужнымъ опровергнуть ни однимъ словомъ, въ воображеніи ея, помимо ея воли, стали рисоваться самыя ужасныя картины: ей казалось, что онъ участвуетъ въ какой нибудь шайкѣ воровъ или грабителей, кутитъ по ночамъ и обманываетъ ее, придумывая невѣроятныя объясненія для своихъ отлучекъ. Она громко рыдала, раскачиваясь всѣмъ тѣломъ на стулѣ и ломая руки въ отчаяніи. Ее обуялъ такой ужасъ, что она не рѣшалась допрашивать сына, а онъ и не думалъ ее успокоивать. Ребенокъ, спавшій въ колыбели, проснулся и заоралъ, старшій мальчикъ опрокинулъ на себя корзину и тоже заплакалъ; матъ рыдала все громче и громче, а Китъ совершенно безучастно относился къ этому крику и плачу. Неподвижно, словно громомъ пораженный, стоялъ онъ на томъ же мѣстѣ и ни единый звукъ не вырвался изъ его груди.
XI
На слѣдующій день у старика открылась горячка и въ продолженіе нѣсколькихъ недѣль онъ былъ между жизнью и смертью. Въ домѣ его уже и помину не было о той тишинѣ и безлюдіи, къ которымъ такъ привыкла Нелли. Теперь, съ утра до вечера тамъ толпились чужіе люди. Нельзя сказать, чтобы за старикомъ былъ плохой уходъ, но все это были наемныя, продажныя сидѣлки, привыкшія близко видѣть болѣзнь и смерть и ничуть не стѣснявшіеся ѣстъ, болтать и даже кутить по сосѣдству съ комнатой больного.
Среди этой толпы, Нелли чувствовала себя болѣе чѣмъ когда либо одинокой. Она одна непритворно горевала о дорогомъ дѣдушкѣ, одна истинно заботилась о немъ, день и ночь не отходила отъ его постели, предугадывая его малѣйшія желанія — она одна слышала, какъ онъ бредилъ, безпрестанно произнося ея имя: забота и безпокойство о внучкѣ пересиливали даже болѣзнь.
Они все еще оставались въ старомъ домѣ, хотя онъ уже не принадлежалъ старику. Черезъ нѣсколько дней послѣ того, какъ онъ заболѣлъ, Квильпъ завладѣлъ всѣмъ его имуществомъ въ силу какихъ-то закладныхъ и росписокъ, подлинность которыхъ никто не сталъ оспаривать. Для того же, чтобы другіе кредиторы не вздумали предъявлять свои права на имущество больного, Квильпъ вмѣстѣ съ своимъ повѣреннымъ по дѣламъ поселился въ нижнемъ этажѣ.
Водворившись въ домѣ, онъ, прежде всего, велѣлъ запереть лавку и сталъ устраиваться по-своему — выбралъ два кресла: самое красивое и удобное, для своей собственной особы, и самое безобразное, самое неудобное, какое только могъ найти въ лавкѣ, для своего помощника; онъ поставилъ ихъ въ смежной комнатѣ съ лавкой, гдѣ и основалъ свою главную квартиру. Не смотря на то, что эта комната была очень удалена отъ помѣщенія больного, Квильпъ все-таки боялся заразиться и изъ предосторожности не только самъ весь день курилъ трубку, но и своего повѣреннаго заставлялъ курить безостановочно. Мало того, онъ послалъ на «пристань» за мальчикомъ-сторожемъ и, вооруживъ его длиннѣйшимъ чубукомъ, посадилъ у самой двери и приказалъ курить и курить, ни подъ какимъ видомъ, ни на одну минуту не вынимая трубки изо рта. Тогда только онъ успокоился, совершенно довольный тѣмъ, что онъ съ такимъ «комфортомъ» устроился въ домѣ.
Насколько самъ онъ былъ доволенъ своими распоряженіями, настолько эта распоряженія пришлись не по вкусу его помощнику. Начать съ того, что у него былъ невозможный стулъ — твердый, скользкій, покатый: онъ никакъ не могъ на немъ умоститься, а затѣмъ, онъ не выносилъ табачнаго дыма; но какъ послушный рабъ Квильпа, отъ котораго, вѣроятно, ожидалъ великихъ и богатыхъ милостей, исполнялъ всѣ его капризы, улыбался, скрѣпя сердце, и поддакивалъ ему во всемъ.
Этотъ повѣренный или вѣрнѣе стряпчій, по имени Брассъ, пользовавшійся сомнительной репутаціей въ Сити, былъ высокаго роста, худой; красновато-рыжіе волосы, чрезмѣрно выпуклый лобъ, впалые глаза и носъ въ видѣ набалдашника не придавали особенной прелести его физіономіи. На немъ былъ черный сюртукъ, спускавшійся чуть не до щиколотокъ, короткія панталоны такого же цвѣта, высокіе башмаки и голубовато-сѣрые бумажные чулки. Онъ производилъ самое непріятное впечатлѣніе своими подобострастными манерами, заискивающими, льстивыми рѣчами, которыя вовсе не шли къ его грубому голосу; при этомъ онъ улыбался такъ слащаво, противно, что при взглядѣ на него руки чесались; такъ и хотѣлось чѣмъ нибудь вывести его изъ терпѣнія, разсердить его, лишь бы не видѣть этой отвратительной улыбки.
Квильпъ потиралъ руки отъ удовольствія, глядя, какъ его помощникъ щурился, отмахивался отъ табачнаго дыма, какъ онъ всякій разъ вздрагивалъ, когда невзначай затягивался.
— Кури ты, щенокъ, крикнулъ онъ на мальчика, — набей трубку и выкури ее до послѣдней крошки, а не то я расколю конецъ трубки и сургучомъ припечатаю тебѣ языкъ.
Къ счастью для мальчика, онъ былъ большой охотникъ до табаку; онъ выкурилъ бы цѣлую печь, если бы ему предложили; поэтому онъ втихомолку выругался и продолжалъ курить.
— Не правда-ли, какой славный, ароматическій табакъ! Я думаю, самъ султанъ не побрезгалъ бы имъ, подтрунивалъ Квильпъ надъ Брассомъ. Тотъ поневолѣ долженъ былъ согласиться съ своимъ патрономъ, хотя въ душѣ посылалъ къ чорту и его, и султана, и всѣхъ курящихъ.
— Это самое лучшее средство противъ заразы и вообще противъ всѣхъ бѣдъ житейскихъ, продолжалъ Квильпъ;- мы будемъ курить все время, пока не выберемся изъ этого дома. Вотъ я тебѣ, окрикнулъ онъ мальчика, — кури, не то я тебя заставлю проглотить трубку.
— A какъ долго мы будемъ здѣсь жить? спросилъ стряпчій.
— Вѣроятно, до тѣхъ поръ, пока не умретъ старикъ.
— Хи, хи, хи, смѣялся Брассъ, — отлично, отлично.
— Чего же вы перестали курить, закричалъ Квильпъ, — точно нельзя говорить и курить въ то же время. Курите, не теряйте золотого времени.
Брассъ снова захихикалъ — но ужъ нѣсколько потише, принимаясь за противную трубку.
— A если онъ выздоровѣетъ?
— Тогда мы вмѣстѣ съ нимъ выберемся отсюда.
— Какъ вы, погляжу я, добры, сэръ. Другіе, сэръ, не обратили бы вниманія на старика, и ужъ давно продали бы и вывезли бы всѣ вещи; другіе, сэръ, были бы тверды и непоколебимы, какъ гранитъ, другіе, сэръ…
— Другіе, вѣроятно, избавили бы себя отъ удовольствія слушать болтовню такого попугая, какъ вы, перебилъ его карликъ.
— Хи, хи, хи, какой вы, право, шутникъ!
— Дѣвочка идетъ сверху, не вынимая трубки изо рта, процѣдилъ сквозь зубы мальчикъ.
— Кто такой? Ты такъ говоришь, что тебя не разберешь, дьяволенокъ!
— Я сказалъ, — дѣвочка спускается съ лѣстницы; что вы оглохли, что ли?
— A! — и карликъ съ наслажденіемъ потянулъ въ себя воздухъ, точно захлебывался супомъ. — Будетъ туга, ты только приготовляйся, дружокъ, пробормоталъ онъ. — Ну, что, какъ его здоровье, голубушка моя драгоцѣнная? обратился онъ къ Нелли.
— Ему очень плохо, отвѣчала она.
Слезы катились по ея щекамъ.
— Какая она милашка! воскликнулъ карликъ.
— Да, просто прелесть, поддакнулъ Брассъ.
— Не хочешь ли отдохнуть, Нелли? Пойди, присядь на колѣни къ своему другу или, быть можетъ, тебѣ хочется соснутъ въ твоей комнаткѣ?
Карликъ старался придать какъ можно больше нѣжности своему голосу.
— Какъ онъ мило обращается съ дѣтьми, даже слѣдитъ пріятно, пробормоталъ Брассъ, будто про себя, глядя въ потолокъ.
— Я-я здѣсь не останусь, я только возьму кое-какія вещи изъ моей комнаты и пойду наверхъ, отвѣчала дѣвочка, смутившись.
— A какая у нея хорошенькая комнатка, точно бесѣдка, сказалъ карликъ, сунувъ носъ въ дверь, когда Нелли ее отворила. — Такъ ты рѣшительно не хочешь здѣсь спать, Нелли!
— Я больше никогда, никогда сюда не приду.
И схвативъ узелокъ съ бѣльемъ и какое-то платье, Нелли торопливо побѣжала наверхъ.
— Очень жаль, что она такая чувствительная, замѣтилъ Квильпъ ей вслѣдъ. — Эта кроватка какъ будто нарочно для меня была заказана, она какъ разъ по моему росту. Кажется, я поселюсь въ этой комнаткѣ.
И, недолго думая, онъ рѣшилъ, что ночью будетъ спать на Неллиной кроваткѣ, а днемъ она будетъ ему служить вмѣсто дивана и, чтобы обновить ее, онъ разлегся на ней, поднялъ ноги кверху и въ такой позѣ выкурилъ трубку. Брассъ пришелъ въ восторгъ отъ этой живой картины и, воспользовавшись удобной минутой, когда карликъ былъ еще весь поглощенъ своей новой затѣей, улизнулъ на улицу подышать чистымъ воздухомъ — у него отъ табаку голова кружилась и мысли путались.
Когда, оправившись, онъ возвратился назадъ, лукавый карликъ заставилъ его курить до тѣхъ поръ, пока ужъ онъ не въ состояніи былъ держаться на ногахъ и какъ снопъ свалился на кушетку, гдѣ и проспалъ всю ночь.
Вотъ какія штуки выкидывалъ Квильпъ, помѣстившись въ домѣ старика; хорошо еще, что, хоть въ первые дни, онъ такъ былъ занятъ дѣломъ, что у него не хватило времени на подобные пустяки. Вмѣстѣ съ Брассомъ, онъ дѣлалъ подробную опись вещамъ, находившимся въ лавкѣ, часто на цѣлый день отлучался изъ дому по дѣламъ и только на ночь возвращался, боясь, чтобы въ его отсутствіе не вывезли чего изъ лавки. Онъ сталъ повременамъ выказывать нетерпѣніе и ворчалъ, что болѣзнь старика слишкомъ затянулась.
Нелли, какъ огня, боялась любезностей Квильпа: издали заслышавъ его голосъ, она опрометью бѣжала въ комнату дѣдушки и не отходила отъ него ни на шагъ; развѣ только поздно ночью, когда всѣ въ домѣ спали и она была увѣрена, что не встрѣтить гдѣ нибудь на лѣстницѣ, или въ коридорѣ, ни карлика, ни Брасса, съ его вѣчно слащавой улыбкой, она выходила въ какую нибудь пустую комнату, чтобы хотъ минутку подышать болѣе чистымъ воздухомъ.
Какъ-то разъ ночью, когда она пригорюнившись сидѣла у своего любимаго окошечка — дѣдушкѣ ея въ этотъ день было хуже — ей показалось, что кто-то окликнулъ ее. Она высунула голову въ окно. На тротуарѣ стоялъ Китъ.
— Миссъ Нелли, миссъ Нелли, звалъ онъ ее чуть слышно.
— Я здѣсь, что тебѣ надо? отвѣчала она, сама не зная, слѣдуетъ ли ей слушать прежняго любимца; она все еще была къ нему расположена, послѣ того какъ дѣдушка обвинилъ его въ какомъ-то ужасномъ поступкѣ.
— Я давно хотѣлъ поговорить съ вами, да меня не пускаютъ въ домъ, въ шею гонять. Миссъ Нелли, скажите, вѣдь вы не вѣрите, чтобъ я въ самомъ дѣлѣ былъ виноватъ?
— Поневолѣ будешь вѣрить, а то зачѣмъ бы дѣдушка сердился на тебя?
— Ума не приложу, чѣмъ это я могъ его прогнѣвать. Знаю только, что ни передъ нимъ, ни передъ вами я рѣшительно ни въ чемъ не грѣшенъ: я вамъ говорю это отъ чистаго сердца. И за что вытолкали? За то, что пришелъ узнать, какъ здоровье моего стараго хозяина.
— Мнѣ никто ни разу не сказалъ, что ты приходилъ къ намъ, я бы не позволила имъ такъ грубо обойтись съ тобой.
— Благодарю васъ, миссъ. Мнѣ это очень пріятно слышатъ; я говорилъ: не можетъ быть, чтобы они выгнали меня по вашему приказанію.
— Ужъ, конечно, не по моему приказанію.
— Миссъ Нелли, — мальчикъ подошелъ еще ближе къ окну и заговорилъ еще тише, чѣмъ прежде, — теперь у васъ въ домѣ распоряжаются чужіе люди. Вамъ это должно быть очень непріятно.
— Что-жъ дѣлать?
— И ему будетъ непріятно, когда онъ выздоровѣетъ, — Китъ указалъ на комнату больного.
— Богъ знаетъ, выздоровѣетъ ли онъ? проговорила она сквозь слезы.
— Выздоровѣетъ, непремѣнно выздоровѣетъ. Не отчаявайтесь, миссъ Нелли. Богъ дастъ, онъ скоро совсѣмъ оправится.
Въ этихъ немногихъ простыхъ словахъ звучало такое искреннее, сердечное участіе, что она еще сильнѣе заплакала.
— Не плачьте, миссъ Нелли, умоляю васъ, не плачьте, а то, чего добраго, вы сами расхвораетесь, тогда и ему, конечно, станетъ хуже. Если вы не будете падать духомъ, будете крѣпиться, онъ скоро выздоровѣетъ. Вотъ увидите. Я хотѣлъ попросить васъ, миссъ Нелли, будьте такъ добры, замолвите ему словечко обо мнѣ, когда ему станетъ лучше.
— Какъ же я могу это сдѣлать, Китъ, когда докторъ запретилъ даже упоминать при немъ твое имя. И какая тебѣ отъ этого будетъ польза? Скоро намъ самимъ нечего будетъ ѣсть.