— Тьфу ты пропасть! проворчалъ Фредъ недовольнымъ тономъ.
— Въ добрый часъ, м-ръ Тренть! Я думаю, въ порядочномъ обществѣ такъ не обращаются съ амфитріономъ. Ну, да вы не церемоньтесь, будьте какъ дома.
Тутъ онъ процѣдилъ сквозь зубы, что его пріятель, кажется, не въ своей тарелкѣ, допилъ свое «розовое вино», приготовилъ еще стаканъ грогу и, предварительно просмаковавъ его, обратился съ тостомъ къ какому-то воображаемому собранію:
«Милостивые государи! Позвольте мнѣ предложить тостъ за процвѣтаніе древней фамиліи Сунвеллеровъ вообще и Ричарда Сунвеллера въ частности, того самаго Ричарда, милостивые государи, — тутъ онъ пришелъ въ паѳосъ, — который тратитъ всѣ свои средства на друзей и, въ благодарность за это, получаетъ „тьфу ты, пропасть!“ (шумные апплодисменты).
Фредъ прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ.
— Послушай, Дикъ, началъ онъ, останавливаясь передъ пріятелемъ, — поговоримъ серьезно. Я хочу указать тебѣ путь, по которому ты можешь, безъ всякаго труда, добраться до большого состоянія.
— Спасибо, дружище, ты ужъ и такъ не мало путей мнѣ указывалъ, а къ чему все это привело? Карманъ у меня такъ же пусть, какъ и прежде.
— Погоди, погоди маленько. Ты не то запоешь, если поможешь мнѣ осуществить мой новый планъ. Ты видѣлъ мою сестру Нелли?
Фредъ придвинулся поближе къ пріятелю.
— Ну, такъ что-жъ?
— Какъ она тебѣ нравится, не правда ли, она хорошенькая?
— Разумѣется. Къ чести ея будь сказано, она нисколько на тебя не похожа.
— Да говори же, хорошенькая она, или нѣтъ?
— Ну хорошенькая, очень хорошенькая. Что-жъ изъ этого слѣдуетъ?
— Я сейчасъ тебѣ скажу, въ чемъ дѣло. И тебѣ, и мнѣ должно быть ясно какъ день, что мы съ дѣдомъ до конца жизни будемъ какъ на ножахъ, и что я отъ него не получу ни копѣйки.
— Это ясно даже слѣпому. Что-жъ дальше?
— A то, что все состояніе этого алтынника — чтобъ онъ сгинулъ — перейдетъ къ сестрѣ, хотя онъ прежде и увѣрялъ меня, что раздѣлитъ деньги между нами пополамъ.
— И это возможно. Развѣ, что моя рѣчь произвела на него сильное впечатлѣніе. Она была такая блестящая. Помнишь, Фредъ, „съ одной стороны мы видимъ престарѣлаго, почтеннаго дѣда…“ Неужели тебя не поразилъ этотъ дружественный, естественный тонъ фразы?
— Его не поразилъ, вотъ что главное. Стало быть не стоитъ объ этомъ и говорить. Слушай дальше. Скоро Нелли исполнится четырнадцать лѣтъ.
— Славная дѣвчонка для своихъ лѣтъ, нечего сказать! Немножко мала ростомъ, прибавилъ Дикъ между прочимъ.
— Ей-Богу, брошу и уйду, если ты будешь меня перебивать.
Фредъ злился на пріятеля за то, что онъ такъ небрежно относился къ его плану.
— Слушай же внимательно: теперь я подхожу къ главному вопросу.
— Слушаю-съ.
— У дѣвочки очень нѣжное, любящее сердце и она легко поддается постороннему вліянію. Я увѣренъ, что, если не лаской, то угрозой, я заставлю ея дѣлать всѣ, что мнѣ угодно, когда она будетъ въ моихъ рукахъ. Чтобы не терять времени — мнѣ пришлось бы цѣлую недѣлю перечислять всѣ выгоды моего плана — я прямо тебя спрашиваю: отчего бы тебѣ, братъ, не жениться на ней?
Устремивъ глаза на борты своего стакана, Дикъ очень разсѣянно слушалъ пріятеля, такъ горячо приступавшаго къ наложенію своего плана; но послѣднія слова Фреда заставили его встрепенуться.
— Что такое? спросилъ онъ, разинувъ ротъ отъ изумленія.
— Отчего бы тебѣ не жениться на ней? настойчиво повторилъ Фредъ, зная по опыту, что тотъ недолго выдержитъ и сдастся.
— Да вѣдь ты только что сказалъ, что ей всего четырнадцать лѣтъ.
— Я не говорилъ, чтобъ сегодня собирались вести ее къ вѣнцу. Ты можешь на ней жениться черезъ два-три года. Не вѣкъ же будетъ жить старикъ, сердился Фредь.
— Да онъ и не выглядываетъ долговѣчнымъ. Впрочемъ, старики — народъ ненадежный. У меня есть тетушка въ Дарстешайрѣ, которая собиралась умереть, когда мнѣ было всего 8 лѣтъ, а преблагополучно здравствуетъ и понынѣ. Нѣтъ у нихъ ни стыда, ни совѣсти. Развѣ что на подмогу явится наслѣдственное расположеніе къ апоплексическому удару. Да и на это, брать, не очень-то можно разсчитывать: какъ разъ останешься на бобахъ.
— Ну, хорошо. Предположимъ самое худшее, продолжалъ Фредъ, не спуская глазъ съ пріятеля. — Допустимъ, что старикъ долго проживетъ.
— Вотъ въ томъ-то и все дѣло!
— Допустимъ, что онъ еще долго проживетъ, повторилъ Фредъ, — и я уговорю, или силою заставлю Нелли тайно обвѣнчаться съ тобой. Какъ ты думаешь, что изъ этого выйдетъ?
— Думаю, что для меня ничего хорошаго не выйдетъ, будетъ у меня семья на шеѣ и ни гроша въ карманѣ на ея содержаніе, отвѣчалъ Дикъ, немного подумавъ.
— Я тебѣ говорю, продолжалъ Фредъ, все болѣе и болѣе увлекаясь; можетъ быть увлеченіе его было и напускное, но тѣмъ не менѣе оно производило свое дѣйствіе. — Я тебѣ говорю, что старикъ живетъ и дышетъ только ею и, стало быть, не лишитъ ея наслѣдства только потому, что она выйдетъ замужъ противъ его желанія. Это такъ же невозможно, какъ и то, чтобы я снова попалъ къ нему въ милость, какъ бы я ни распинался передъ нимъ, прикидываясь послушнымъ, примѣрнымъ внукомъ. Неужели ты не можешь этого понять?
— Да и мнѣ это кажется невѣроятнымъ.
— Потому и кажется невѣроятнымъ, что оно на самомъ дѣлѣ невозможно. A если ты, вдобавокъ, угодишь ему чѣмъ нибудь, напримѣръ, поссоришься или притворишься, что поссорился со мной не на животъ, а насмерть, онъ еще скорѣе смилуется. Что касается Нелли, ты знаешь, вода и камень пробиваетъ; можешь смѣло на меня положиться — я съ ней справлюсь. И такъ, умретъ ли старый скряга, или долго будетъ жить, результатъ выйдетъ одинъ и тотъ же: ты сдѣлаешься единственнымъ наслѣдникомъ всего его состоянія — мы съ тобой живо протремъ ему глаза — и въ придачу получишь хорошенькую жену.
— A какъ ты думаешь, дѣйствительно ли старикъ такъ богатъ, какъ говорятъ?
— И ты еще сомнѣваешься! Развѣ ты не помнишь, онъ самъ проговорился при насъ.
Мы не станемъ передавать читателю, съ помощью какихъ искусныхъ подходцевъ Фреду и на этотъ разъ удалось склонить пріятеля на свою сторону. Все говорило въ пользу этого плана: и бѣдность Дика въ настоящемъ, и перспектива сдѣлаться богачомъ, возможность сорить деньгами и удовлетворять своему тщеславію. Но и помимо всѣхъ этихъ соображеній, онъ согласился бы на этотъ бракъ лишь въ силу своей необычайной безпечности. Онъ уже привыкъ рѣшительно во всемъ подчиняться Фреду. И надо отдать справедливость Фреду, онъ широко пользовался своимъ безграничнымъ вліяніемъ на друга. Прежде онъ, безъ зазрѣнія совѣсти, тратилъ его деньги, а когда кошелекъ его истощился, онъ сталъ прикрываться его именемъ во всѣхъ своихъ позорныхъ продѣлкахъ, и бѣдный Дикъ, волей-неволей, слылъ за негодяя и искусителя юноши, тогда какъ на самомъ дѣлѣ онъ былъ только послушнымъ орудіемъ своего друга — пустой, вѣтреный малый.
Побужденія, руководившія въ этомъ дѣлѣ Фредомъ, были совсѣмъ иного рода, и Дикъ не могъ ихъ понять; мы будемъ знакомиться съ ними по мѣрѣ развитія нашего разсказа. Дѣло скоро сладилось; ударивъ по рукамъ, друзья мирно бесѣдовали и Дикъ уже началъ ораторствовать своимъ обычнымъ цвѣтистымъ слогомъ, что онъ вообще ничего не имѣетъ противъ женитьбы, если за невѣстой дадутъ порядочное приданое и т. д., но кто-то постучался и прервалъ его болтовню. На обычное „войдите“ дверь пріотворилась, впустивъ струю табачнаго запаха, и въ щель просунулась чья-то намыленная рука. Запахъ шелъ снизу изъ табачной лавки, а руку просунула горничная: она мыла въ это время лѣстницу и поневолѣ должна была бросить мочалку и взяться мокрыми руками за письмо, которое она подала, объявляя во всеуслышаніе, что ей приказано отдать его м-ру Снивелянну [2] — прислуга имѣетъ особенную способность коверкать фамиліи.
Взглянувъ на адресъ, Дикъ нѣсколько смутился и даже поблѣднѣлъ, а когда прочелъ письмо, то и совсѣмъ растерялся.
— Вотъ что значитъ имѣть успѣхъ у женщинъ, бормоталъ онъ про себя;- мы съ тобой уже все порѣшили, а о ней-то и не вспомнили.
— О комъ это? спросилъ Фредъ.
— О Софіи Уэкльзъ.
— Да кто она такая?
— Это, братъ, такая прелесть, о которой можно только мечтать, проговорилъ Дикъ и сразу хлебнулъ чуть не полстакана „розоваго вина“. — Она божественно хороша. Да ты ее знаешь.
— Чуть-чуть припоминаю, небрежно проронилъ пріятель. — Ну, такъ въ чемъ же дѣло?
— A вотъ въ чемъ, сударь, отвѣчалъ Дикъ. — Между Софіей Уэкльзъ и вашимъ покорнѣйшимъ слугой, имѣющимъ честь съ вами разговаривать въ эту минуту, возникла самая пламенная, нѣжная, хотя въ то же время и самая чистая, поэтическая любовь. Словомъ, Софія Уэкльзъ могла бы поспорить въ цѣломудріи съ самой богиней Діаной. Въ этомъ я могу васъ завѣрить.
— Ужъ не хочешь ли ты сказать, что ты ухаживаешь за ней?
— Ужъ не хочешь ли ты сказать, что ты ухаживаешь за ней?
— Ухаживать-то ухаживаю, но ничего ей не обѣщалъ. Она не можетъ подать на меня жалобу за нарушеніе обѣщанія, такъ какъ я ни разу ей не писалъ.
— Что-жъ она тебѣ пишетъ?
— Она мнѣ напоминаетъ о томъ, что я далъ слово придти къ ней: мы сговорились сегодня вечеромъ повеселиться цѣлой компаніей. Насъ будетъ человѣкъ двадцать, т. е. двѣсти пальцевъ — если всѣ они окажутся на лицо — будутъ весь вечеръ ёрзать по полу, выдѣлывая легкія, фантастическія па. Я долженъ непремѣнно отправиться, хотя бы для того, чтобы приготовить ее къ разрыву. Ты не безпокойся, я улажу это дѣло. Мнѣ только интересно знать, неужели она сама занесла письмо. Бѣдненькая, она и не подозрѣвала, какой ударъ ее ожидаетъ.
Дикъ позвалъ горничную и та подтвердила, что дѣйствительно миссъ Софія Уэкльзъ приходила сама вмѣстѣ съ меньшой сестрой — она, конечно, ради приличія взяла ее съ собой — и когда она, т. е. горничная, попросила ее наверхъ — м-ръ Сунвеллеръ, молъ, дома, — барышня очень обидѣлась и сказала, что скорѣе согласится умереть, чѣмъ пойти на квартиру къ молодому человѣку. Дикъ пришелъ въ восторгъ отъ этого разсказа, забывая, что этотъ восторгъ плохо вяжется съ его обѣщаніемъ жениться на Нелли. Но Фредъ не придавалъ никакого значенія этимъ изліяніямъ чувствъ, зная очень хорошо, что съумѣетъ подчинить его своей волѣ, когда настанетъ время дѣйствовать.
VIII
Однако соловья баснями не кормятъ. Надо было позаботиться и объ обѣдѣ. Дикъ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія рисковать своимъ драгоцѣннымъ здоровьемъ и томить себя голодомъ. Онъ послалъ въ ближайшую кухмистерскую за двумя порціями варенаго мяса и овощей, но грубьянъ кухмистеръ наотрѣзъ отказался и велѣлъ передать господину Сунвеллеру, что если онъ желаетъ пообѣдать, такъ пусть, молъ, пожалуетъ въ кухмистерскую, да кстати захватитъ съ собой малую толику деньжонокъ, чтобы заплатить давно уже числящійся за нимъ долгъ. Этотъ отказъ нисколько не смутилъ Дика. Аппетитъ его еще больше разыгрался. Онъ послалъ въ другую кухмистерскую, которая была подальше отъ его квартиры, и велѣлъ сказать хозяину, что хочетъ попробовать его стряпни: она, молъ, славится во всемъ околоткѣ, да къ тому же поваръ, у котораго онъ постоянно столуется, сталъ съ нѣкотораго времени отпускать такое твердое мясо, что порядочнымъ людямъ зазорно его ѣсть. Эта хитрая уловка удалась какъ нельзя лучше. Вскорѣ же на столѣ появились судки: въ нижнемъ было мясо, въ среднемъ — овощи, а въ верхнемъ — пѣнящееся пиво. Пріятели съ большимъ удовольствіемъ принялись за вкусный и сытный обѣдъ.
— Дай Богъ, чтобъ эти тяжелыя времена миновали безвозвратно, началъ, по обыкновенію, разглагольствовать Дикъ, насаживая на вилку крупную картофелину. — Мнѣ очень нравится картофель въ мундирѣ; такъ пріятно самому отдѣлятъ его отъ его природной оболочки. Это удовольствіе незнакомо богатымъ людямъ. Подумаешь, какъ немного надо человѣку, особенно когда онъ уже пообѣдалъ, и какъ недолго онъ нуждается въ этой бездѣлицѣ!
— Надо надѣяться, что и кухмистеру тоже немного надо и что онъ тоже недолго будетъ нуждаться въ этой бездѣлицѣ, замѣтилъ пріятель. — Тебѣ, конечно, нечѣмъ расплатиться.
— Мнѣ все равно идти мимо; я зайду къ нему. Дикъ многозначительно подмигнулъ глазомъ. — Вѣдь обѣдъ мы уже съѣли. Что-жъ онъ теперь съ насъ возьметъ?
Должно быть половой, приносившій обѣдъ, предчувствовалъ, что дѣйствительно съ нихъ ничего не возьмешь. Когда онъ пришелъ за посудой, Дикъ очень важно объявилъ ему, что самъ зайдетъ въ кухмистерскую расплатиться; тотъ было заикнулся, что у нихъ ничего не отпускаютъ въ долгъ, а сейчасъ же кладутъ денежки на столъ, но увидѣвъ, что дѣло плохо, спросилъ, въ которомъ часу м-ръ Сунвеллеръ придетъ въ кухмистерскую — ему, дескать, надо бытъ тогда дома, такъ какъ онъ отвѣчаетъ за все: хозяинъ съ него взыщетъ за обѣдъ. Дикъ подумалъ съ минуту, раскинулъ въ умѣ, гдѣ ему надо въ этотъ день побывать и объявилъ, что онъ зайдетъ въ кухмистерскую не раньше 6 часовъ безъ 2 минутъ и не позже, чѣмъ въ 6 часовъ и 5 минутъ. Половой долженъ былъ удовольствоваться этимъ ненадежнымъ обѣщаніемъ, а Дикъ вынулъ изъ кармана грязнѣйшую записную книжку и принялся что-то въ нее записывать.
— Это ты дѣлаешь замѣтку, чтобы не забыть заплатить за обѣдъ въ случаѣ, если не успѣешь сегодня зайти въ кухмистерскую, спросилъ Фредь съ насмѣшкой.
— Нѣтъ, не то, — невозмутимо отвѣчалъ Дикъ, продолжая писать съ видомъ дѣлового человѣка — я отмѣчаю тѣ улицы, куда мнѣ нельзя показываться, пока лавки открыты. Послѣ сегодняшняго обѣда прибавилась еще улица Лангэкръ. На прошлой недѣлѣ я купилъ сапоги въ Квинъ-Стритѣ и съ тѣхъ поръ туда ни ногой. Для того, чтобы мнѣ попасть въ Стрэндъ, къ моимъ услугамъ осталась всего одна улица, да и этотъ путь сегодня закроется, такъ какъ я думаю купить тамъ перчатки. Словомъ, дѣла мои такъ хорошо сложились, что если тетка не пришлетъ мнѣ въ скоромъ времени денегъ, мнѣ придется всякій разъ, какъ я отправляюсь куда нибудь, дѣлать по нѣсколько верстъ крюку.
— A ты не боишься, что она и вовсе перестанетъ присылать деньги? спросилъ Фредъ.
— Надѣюсь, что нѣтъ. Да вотъ въ чемъ штука: чтобы ее разжалобить, мнѣ обыкновенно приходится писать по крайней мѣрѣ писемъ шесть; этотъ разъ я уже послалъ имъ восемь, а отъ нея нѣтъ ни отвѣта, ни привѣта. Завтра пошлю еще одно; обкапаю его чернилами, обрызгаю водой, авось подѣйствуетъ. «Я такъ разстроенъ, милая тетушка, что и самъ не знаю, что пишу», здѣсь сдѣлаю кляксу — «если бы вы знали, какими горькими слезами я обливаюсь, припоминая прежніе грѣхи», тутъ обрызгаю водой — «рука моя дрожитъ при мысли», еще клякса. — Ужъ если это не поможетъ, все пропало, хоть клади зубы на полку.
Окончивъ свои записи, онъ спряталъ книжку.
Между тѣмъ его пріятель вспомнилъ, что у него есть какое-то дѣло, и ушелъ, предоставляя Дику мечтать на свободѣ о прелестной Софіи Уэкльзъ и запивать свои мечты «розовымъ виномъ».
— Что-то ужъ слишкомъ быстро все сладилось, разсуждалъ Дикъ, отхлебывая изъ стакана и пересыпая свою рѣчь стихами, которыя всегда были у него наготовѣ:
«Когда человѣкъ огорченъ, стоитъ ему только взглянуть на Софію Уэкльзъ, и онъ счастливъ, онъ вполнѣ удовлетворенъ».
— Да, она очень миленькая дѣвушка.
— Да, слишкомъ неожиданно все это обрушилось на мою голову! Положимъ, мнѣ нѣтъ надобности порвать съ ней сразу, изъ-за сестренки Фреда, но во всякомъ случаѣ придется держать ухо востро, а то какъ разъ попадешь впросакъ: либо она подастъ жалобу за нарушеніе обѣщанія, либо выйдетъ замужъ передъ самымъ твоимъ носомъ за другого; или же, чего добраго…
Онъ не договорилъ, боясь сознаться, что, чего добраго, она заберетъ его въ руки, — онъ все еще находился подъ обаяніемъ ея красоты — и тогда прощай богатство, роскошь и всѣ золотыя мечты, и тутъ же рѣшилъ, что сегодня вечеромъ придерется къ чему нибудь, приревнуетъ её и поссорится. Онъ выпилъ для храбрости еще малую толику «розоваго», привелъ въ порядокъ свой туалетъ и отправился прямо къ ней.
Софія Уэкльзъ жила вмѣстѣ съ матерью и сестрами въ Чельсіи. Онѣ содержали небольшую школу для приходящихъ дѣвочекъ, о чемъ всѣмъ сосѣдямъ было хорошо извѣстно, во-первыхъ, потому, что надъ окнами нижняго этажа красовалась вычурная вывѣска съ надписью: «Пансіонъ для дѣвицъ», и затѣмъ, ежедневно, между 9 1/2 и 10 часами, маленькія дѣвочки, подходившія однѣ, безъ провожатыхъ, къ парадному подъѣзду этого дома, становились на цыпочки и даже карабкались на желѣзную скобу, силясь ухватиться азбукой за звонокъ. Въ этомъ учебномъ заведеніи занятія — въ высшей степени разнообразныя — были распредѣлены слѣдующимъ образомъ: старшая изъ сестеръ, Мелисса, нѣсколько увядшая барышня, лѣтъ 35, преподавала англійскую грамматику, сочиненія, географію и гимнастику; вторая — Софія, веселая, свѣженькая двадцатилѣтняя дѣвушка, обучала воспитанницъ чистописанію, ариѳметикѣ, музыкѣ, танцамъ и вообще изящнымъ искусствамъ; и, наконецъ, меньшая сестра, Дженъ, — ей только минуло 16 лѣтъ — учила дѣвочекъ шить и вышивать мѣтки по канвѣ. На долю маменьки ихъ, вдовствующей м-съ Уэкльзъ, можетъ быть и прекрасной, но нѣсколько ехидной старушки 60-ти лѣтъ, досталась дисциплина, т. е. томленіе дѣвочекъ голодомъ, угрозы и другія нравственныя пытки и тѣлесное наказаніе.
Въ этотъ-то пансіонъ и направлялся теперь Дикъ Сунвеллеръ, лелѣя въ груди своей коварный умыселъ, грозившій нарушить душевное спокойствіе красавицы Софіи. Приготовленія къ вечеру близились къ концу, въ комнаты уже вносили горшки съ цвѣтами, стоявшіе обыкновенно за окнами — ихъ убирали оттуда только въ слишкомъ вѣтреные дни. — У меньшой изъ сестеръ, Дженъ, вся голова была въ локонахъ, изъ-за которыхъ она два дня кряду ходила въ папильоткахъ изъ желтой бумаги отъ афишъ. Нѣсколько воспитанницъ, которымъ позволили присутствовать на вечерѣ, были уже налицо въ своихъ нарядныхъ, праздничныхъ платьицахъ. Софи вышла къ нему вся въ бѣломъ, какъ невѣста, въ волосахъ у нея была воткнута красная роза. Но болѣе всего сказывалось ожиданіе чего-то торжественнаго, необычайнаго, въ величественной осанкѣ маменьки и старшей сестры, что, впрочемъ, на Дика не произвело особеннаго впечатлѣнія.