4
Дверь открыла Лидия Кирилловна. В передней горела синяя лампочка, и Лидия Кирилловна несколько мгновений удивленно вглядывалась, не узнавая, потом узнала, улыбнулась, но, как показалось Киму, без особого восторга.
- Вот это гость,- сказала она,- заходи, ноги вытирай...
- Я мимо шел,- стуча ботинками на лестничной площадке, говорил Ким,- решил посетить... Я, конечно, устроен уже... Общежитие получил... Работаю... Вот кекс,- он протянул коробку,- с Новым вас...
- Спасибо,- сказала Лидия Кирилловна,- тебя также... Зачем ты тратился... У нас гости... Раздевайся, посидишь.
Ким снял пальто, ушанку, одернул куртку и пошел следом за Лидией Кирилловной через переднюю, где было много вещей, которые обычно наслаиваются с годами и придают дому прочность, устойчивость, в отличие от предметов, недавно купленных, не оставивших еще даже следов на полу и стенках. Стоял резной шкаф красного дерева с вывалившейся дверцей и прислоненный к шкафу футляр стенных часов, тоже красного дерева. На том и другом были одинаковые вензеля, видно, работы одного мастера. Кованый сундук в углу отделял пространство, где валялись галоши и зонтики, там царил полумрак, и у Кима вдруг мелькнула мысль, конечно нелепая, что хорошо б забраться туда, лежать в тишине, среди уютного потрескивания. Он вошел в комнату, резко освещенную, абажур был несколько приподнят, обнажив лампу. Катя сидела за столом рядом с мужчиной в железнодорожном кителе с серебряными майорскими погонами. Другой мужчина был в форме Министерства финансов, весь покрыт кантами и с литыми гербовыми пуговицами вдоль мундира. Катя была в шерстяном платье с плечиками и рукавом три четверти.
- Вот,- сказала Лидия Кирилловна,- мальчик пришел... У нас в доме всегда было полно ребят... Катенькины соученики... Покойный муж даже ругался... Знаете, ответственная работа...
- Хватит, мама,- сердито сказала Катя, лицо ее было раздражено, хоть глаза и поблескивали от выпитого вина.- Откуда ты? - спросила она Кима.- Я думала, ты уехал...
- Нет, я работаю в шахте,- сказал Ким, - я мимо шел...
- Молодец,- оборачиваясь, сказал мужчина с литыми пуговицами,- таких люблю...
Лицо его было красным, а на лбу большие белые залысины.
- Садись,- сказал он, крепко пожал Киму руку и усадил рядом, - выпьем. - И налил водки.
Ким выпил, закусил селедкой, сняв с нее прилипший к кожице волос. Железнодорожник подмигнул ему из-за Катиной спины. Оба гостя уже казались Киму замечательными людьми, и он испытывал благодарность каждый раз, когда мужчина с литыми пуговицами то подвигал вкусный печеночный паштет, то наливал тягучие наливки.
- Не надо ему мешать водку с наливкой,- издали сказала Катя. Голос ее слышался точно через стену.
- Ничего,- сказал мужчина с литыми пуговицами,- он шахтер... Между прочим, слышали, арестовали Вадима Синявского... Этого футбольного радиокомментатора... Оказывается, он связан с сионистами. Допустим, ведет он футбольный репортаж... Бобров прорывается по правому краю... Допустим... А в действительности это код... Шифер, если сказать по-простому... Его там за рубежом принимают... Бобров, допустим, обозначает военный завод... А правый край место расположения... Тамбовская область, допустим... Хитро...- Мужчина отодвинул стопку, вылил из граненого стакана лимонад в пепельницу, налил в стакан водки так, что переливалась через край, густо посыпал водку перцем, потряхивая перечницей, хлебнул, пригнувшись, прикасаясь губами к стоящему на столе стакану, чтоб не расплескать, затем поднял стакан, выпил залпом и щелкнул пальцами.- Хорошо,- сказал он.
Железнодорожник отбросил корпус назад и вправо, так что оказался за спиной Кати, и кивнул на нее, скорчил гримасу, вытянув губы трубочкой. Мужчина прыснул.
- Хорошо,- повторил он,- или, допустим, некоторые думают,- продолжал мужчина, размахивая ножом, кусочки паштета срывались с лезвия и падали на скатерть,- вернее, бытуют демобилизующие настроения, что космополиты - это просто мирные граждане, определенной, так сказать, национальности,- мужчина подмигнул Киму,- в действительности же они просто готовили вооруженный путч...
- Попробуйте торт,- появившись сзади, сказала Лидия Кирилловна и, отодвинув полные объедков тарелки, поставила круглое блюдо с тортом. Крем сверху подрумянился. Кое-где светло-коричневая корочка лопнула, и вязкая сладкая масса выползла наружу.
- Ах ты, мое золотце,- сказал мужчина и обнял Лидию Кирилловну. Рука его поехала по сдобному плечу Лидии Кирилловны, зацепила грудь. Лидия Кирилловна зарделась, поправила перманент. Лицо ее было напудрено, а губы ярко подмазаны.
- Мама,- со злобой сказала Катя и поднялась. Железнодорожник взял Катю за локоть, усадил, зашептал что-то, отрезал кусок торта, налил наливки.
- А вы напрасно,- перегнувшись через стол, сказал Кате мужчина,- напрасно мать не уважаете... А еще замуж хотите...
Катя вновь поднялась, и железнодорожник вновь усадил ее за локоть, зашептал.
- Пошли мальчишку купить папирос,- сказал железнодорожник, обернувшись к мужчине.
- Сходи, брат шахтер,- сказал мужчина,- вот те деньги...
Ким скомкал деньги в кулаке и пошел к дверям, неуклюже влез в пальто. На лестничной площадке его кто-то окликнул. Ким обернулся, увидал железнодорожника.
- Слушай,- сказал железнодорожник,- возьми еще червонец. И папиросы себе возьми... Походи немного... Зайди и пригласи Катю на вечер... Скажи, встретил ребят... Придумай что-нибудь. Мы можем просто уйти, но неудобно... Я в одной системе с ее отцом работал... Катя ведь тебе нравится...
- Нравится,- тихо сказал Ким,- только денег не надо...
Ким пошел по лестнице, высоко подбрасывая ноги, вывалился из парадного и выбежал зачем-то к трамвайной остановке в конец переулка, плавно падая. Он постоял у трамвайной остановки, потолкался, затем свернул к магазину, ярко освещенному, там тоже была толчея, все спешили, поглядывали на часы, и захваченный веселым потоком Ким тоже спешил, глядел на пустое запястье левой руки. Он купил пачку папирос, плитку шоколада, это уже на свои деньги, у него теперь осталась мелочь со сдачи да две грязные, смятые бумажки. Ким выудил их из бокового кармана, где они были затерты среди пуговиц и разной шелухи, отряхнул, аккуратно сложил вчетверо и воткнул в маленький брючный карманчик спереди. Потом он побрел назад, вглядываясь в подъезды, так как дорогу знал лишь с другого конца переулка. Наконец он нашел свой подъезд, поднялся по лестнице и остановился в нерешительности перед дверьми, потому что оттуда слышались плач и крики. Потоптавшись, Ким все ж прикоснулся к звонку, погладил его, нажал. Крики сразу оборвались, послышались шаги, и дверь открыла Лидия Кирилловна, растрепанная и заплаканная.
- Вот и ты,- сказала она, на этот раз искренне обрадовавшись,- пойдем быстрее.- И, сильно взяв за руку, потащила в комнату. Гостей уже не было. Катя сидела перед столом, тоже заплаканная, растрепанная, шерстяное платье ее было расстегнуто у горла.
- Катенька, Ким пришел,- сказала Лидия Кирилловна.- Сейчас мы будем пить чай.
Лидия Кирилловна подошла к Кате, несмело протянула руку, пригладила Катины волосы, убрала их со лба, но Катя вдруг ударила мать по руке, оттолкнула и начала кричать:
- Ты издеваешься надо мной... Ты меня продать хочешь... Ты приводишь мужчин, и они меня разглядывают. Нравится, не нравится... Это унижает, это грязь... Но тебе наплевать... Окончу техникум и не буду... Не буду с тобой жить...
- Катенька, я хотела как лучше,- растерянно сказала Лидия Кирилловна,- он работает в управлении дороги... Оклад, машина... прекрасный семьянин... Жена его от рака померла... Помнишь, в прошлом году зимой были похороны и из Грузии самолетом привезли живые цветы... Об этом все говорили... Если б он разошелся или что подобное, я б его никогда не пригласила.
- Он перекривлял меня,- крикнула Катя,- думаешь, я не видела... За спиной показывал, какая я пучеглазая... Какие у меня вытянутые губы...
- Он шутил,- сказала Лидия Кирилловна,- и выпил немного. Напрасно ты его обозвала... Зачем этот скандал... Второй действительно неприятный тип, я его впервые вижу...
- Ах, неприятный,- крикнула Катя так громко, что изо рта ее брызнула слюна.- А зачем ты с ним флиртовала... Ты нарочно, нарочно,- уже в исступлении бормотала Катя,- ты нарочно приглашаешь ко мне мужчин, чтоб флиртовать самой... Вот... - выпалила она.
Лидия Кирилловна осторожно опустилась на краешек стула, сложив руки на коленях. Голова ее запрокинулась, лицо побелело, и губы от этого стали особенно ярко-красными, словно две сочащиеся красные полосы на мраморе.
- Чего ты стоишь,- визгливо крикнула Катя застрявшему в растерянности у дверей Киму,- воды... воды... Скорей воды... На кухне, на кухне...
Ким повернулся, неловко ударился грудью о дверной косяк и побежал через переднюю. Кухня вся была забита грязной посудой, ни одного чистого стакана. Ким растерянно метался, прислушиваясь к всхлипам, голосам из комнаты, опрокинул примус, разбил чашку, наконец сорвал со стены алюминиевую поварешку, наполнил ее водой и понес. Лидия Кирилловна и Катя сидели обнявшись, всхлипывая и что-то шепотом говорили друг другу. Лицо Лидии Кирилловны уже порозовело. Увидав Кима с поварешкой, обе рассмеялись.
- Ах, неприятный,- крикнула Катя так громко, что изо рта ее брызнула слюна.- А зачем ты с ним флиртовала... Ты нарочно, нарочно,- уже в исступлении бормотала Катя,- ты нарочно приглашаешь ко мне мужчин, чтоб флиртовать самой... Вот... - выпалила она.
Лидия Кирилловна осторожно опустилась на краешек стула, сложив руки на коленях. Голова ее запрокинулась, лицо побелело, и губы от этого стали особенно ярко-красными, словно две сочащиеся красные полосы на мраморе.
- Чего ты стоишь,- визгливо крикнула Катя застрявшему в растерянности у дверей Киму,- воды... воды... Скорей воды... На кухне, на кухне...
Ким повернулся, неловко ударился грудью о дверной косяк и побежал через переднюю. Кухня вся была забита грязной посудой, ни одного чистого стакана. Ким растерянно метался, прислушиваясь к всхлипам, голосам из комнаты, опрокинул примус, разбил чашку, наконец сорвал со стены алюминиевую поварешку, наполнил ее водой и понес. Лидия Кирилловна и Катя сидели обнявшись, всхлипывая и что-то шепотом говорили друг другу. Лицо Лидии Кирилловны уже порозовело. Увидав Кима с поварешкой, обе рассмеялись.
- Мама, попей,- сказала Катя.
- Чтоб Кимушкины труды не пропали даром,- улыбнулась Лидия Кирилловна,спасибо, миленький.- Она взяла поварешку, глотнула. Катя осторожно принялась массировать ей виски.
- Ничего,- сказала Лидия Кирилловна,- мне хорошо... Сейчас будет чай...
Катя проворно убрала со стола, сбросила объедки в газету. Лидия Кирилловна принесла свежую, хрустящую скатерть и посреди поставила маленькую елочку с тремя серебряными шарами.
- Раздевайся,- сказала Лидия Кирилловна.- Чего ты в пальто... Будь как дома... Где ты встречал Новый год?
- В одной компании,- сказал Ким.- У нас на руднике есть хорошая компания...
Он снял пальто в передней, присел к столу, достал шоколад и протянул Кате.
- Спасибо,- сказала Катя,- какой ты заботливый... У тебя волосы торчат на макушке, как смешно.- Она улыбнулась. Щеки ее сразу округлились, носик приподнялся, нежные мочки ушек стали прозрачными, наполнились красноватым светом.
- Он и кекс купил,- радостно сказала Лидия Кирилловна,- ох, я ж его кекс в передней забыла... Кимушка, ты кем на руднике работаешь? Где ты так лицо поцарапал?.. И руки?
- Я занимаю инженерную должность,- сказал Ким,- случайно поцарапался... Не заметил проволоку... Я через год снова в университет поеду... В пятьдесят четвертом.
- Молодец,- сказала Лидия Кирилловна, - вот, Катя, тебе И кавалер... А мы ищем...
- Мама, оставь,- вновь раздражаясь, сказала Катя.
- Не буду, не буду,- торопливо замахала руками Лидия Кирилловна и ушла на кухню.
- Ким,- позвала Катя, усаживаясь против него, положив подбородок на ладони.
- Что? - тихо спросил Ким, чувствуя до сладости приятные толчки пониже сердца.
- Здравствуй,- сказала Катя.
- Здравствуй, Катя,- ответил Ким.
Лидия Кирилловна внесла электрический чайник, разрезанный торт и тоже разрезанный купленный Кимом кекс. Она поставила вазочку варенья, очень вкусного, пахучего, маленькие, размером с вишню яблочки плавали в густом бордовом желе. От чая стало жарко, Ким расстегнул было куртку, но, вспомнив о несвежей рубашке и штопаном свитере, торопливо застегнулся опять.
- Может, по рюмашечке? - спросила Лидия Кирилловна. Она достала графинчик темно-вишневой наливки.- За вас, дети, разлив и подняв стопку, сказала Лидия Кирилловна, мы уже отжили свое, хорошо ли, плохо... А вы только начинаете жить...
Чокнулись, выпили. Побегав на морозе, Ким полностью протрезвел от выпитых им ранее стопок водки, однако теперь наливка сразу ударила в голову, все приятно закружилось, и он начал плохо слышать, что являлось верным признаком опьянения. Лидия Кирилловна куда-то исчезла, они сидели с Катей друг против друга и смотрели в глаза, кто пересмотрит. Потом Катя рассмеялась, замигала, взяла шоколад и принялась разворачивать, разрывая серебристую обертку длинными пальцами. Она отломила две дольки, положила их себе в рот, затем отломила сбоку продолговатую полоску и протянула Киму через стол, зажав один конец пальцами. Ким вытянул шею, надкусил. Ким откусывал кусочки и засовывал под язык, где они приятно таяли. С каждым разом ему приходилось все дальше и дальше вытягивать шею, потом даже приподняться, полоска исчезла, и Ким прикоснулся губами к Катиным пальцам, поцеловал их измазанные шоколадом кончики.
- Противный,- сказала Катя,- у меня под ногтями полно твоего противного шоколада...- Она сложила вдвое бумажную салфетку и принялась уголком вычищать шоколад из-под ногтей.
Чувствуя дрожь в груди и ногах, Ким обошел вокруг стола и сел рядом с Катей. В том месте, где их бедра сливались, становилось все жарче и жарче. Тело его, затянутое в суконную куртку, изнемогало от жары, от жажды, и в полубредовом состоянии он жадно припал к тугим синим жилкам у Катиной ключицы. Прохладный солоноватый привкус девичьей кожи не утолил жажду, а удесятерил ее, в воздухе завертелись фиолетовые спирали.
- Тише, тише,- сказала Катя, довольно больно толкнув в грудь локтем.Разбаловался юноша...
Катя встала и сразу же, точно дежуря у двери и ожидая этого мгновения, в комнату вошла Лидия Кирилловна.
- Кимушка,- сказала она,- я тебе на тахте постелю... Ты ведь у нас ночуешь?
- У вас,- слабым голосом ответил Ким. Перед глазами его по-прежнему кружили спирали, постепенно затихая и меняя окраску.
Тахта была застлана большим ковром. Ковер спускался по стене, переламывался, и конец его бахромой касался пола. Лидия Кирилловна подтянула ковер, так что у стены образовалась складка, сверху она положила ватный матрац, застлала простыней, принесла стеганое одеяло и большую подушку. В комнату заглянула Катя, уже в халате.
- Спокойной тебе ночи,- сказала Катя и, глянув на него, по-прежнему сидящего у стола, почему-то прыснула.
Лидия Кирилловна вышла. Тогда Катя приблизилась, похохатывая, сжала пальцами его нос. Ким дернул головой, вырвался, схватил Катину руку и принялся жадно целовать, подтягивая Катю к себе, забираясь все выше: вначале он целовал запястье, потом добрался к локтевому сгибу, потом, отодвинув лбом рукав, полез к плечу. Катя не сопротивлялась, даже сама придерживала рукав пальцами левой руки, приподнимала ткань, обнажая свою полную правую руку с оспинками на предплечье. Когда Ким жадно припал губами к оспинкам, Катя вдруг вырвалась, щелкнула Кима в лоб, отбежала на середину комнаты, и вновь, точно стоя у дверей и ожидая этого, вошла Лидия Кирилловна с маленькой подушечкой.
- Я тебе подушечку под бок положу,- сказала Лидия Кирилловна,- чтоб ребра не давили,- она склонилась над постелью, выпрямилась,- ну, приятных тебе снов... Пойдем, Катя...
Они ушли, закрыв дверь. Ким по-прежнему сидел у стола, слушая, как в соседней комнате шуршит одежда, шлепают босые ноги, раздаются приглушенные голоса. Наконец там погас свет, заскрипели пружины, громко вздохнула Лидия Кирилловна. Ким встал, начал расшнуровывать ботинки, широко искусственно зевая, чтоб сдержать дрожь и подавить возбуждение. Он разделся, лег, иссеченное тело его нежилось от прикосновений свежей постели. Он закрыл глаза, улыбнулся, однако улыбка эта вместо ожидаемого покоя пробудила в нем лихорадку, усиливающуюся с каждым мгновением, и он понял, что жаждет счастья немедленного, каждая клетка, каждый кусочек тела был полон позыва, ожидал ласки. Он обхватил себя руками, сжимая все сильнее, так что пальцы правой руки упирались в левую лопатку, а пальцы левой в правую. Дыхание его стало частым, сердце сильно билось под локтем. Вдруг ему захотелось сейчас же увидеть лицо Кати. От мысли этой он сел, посидел немного, испуганно вздрагивая, собрал силы и, до боли сжав руками плечи, опрокинул себя на спину. Однако именно в это мгновение, прижатый спиной к постели, он понял, что обязательно встанет и пойдет смотреть Катю, хоть отчетливо, как никогда ясно понимал всю нелепость, весь ужас подобного поступка. Ким сбросил одеяло, опустил ступни, сделал несколько шагов, вытянул руки. В темноте поблескивало зеркало, слышался перестук часов, глушивший удары сердца. Он обошел комнату, словно тренируясь, привыкая различать в темноте предметы, осторожно прикоснулся концами пальцев к двери, она подалась, поплыла мягко, без скрипа. Разверзшееся перед ним черное пространство было подобно бездне, пятидесятиметровой камере, над которой он лежал в шахте. Бездна эта пугала и манила. Голова его закружилась, он отшатнулся, попятился, добрался к постели, лег, закутался в одеяло. Ему казалось, он засыпает, однако уже через несколько мгновений он вновь стоял среди комнаты, глядя на серебристое зеркало, безжалостно поблескивающее. Ким подошел к открытой двери, глянул в темноту. Его слегка тошнило, он открыл рот, набрал побольше воздуху, чтобы охладить внутренности и перебороть сладковатые спазмы. Вдруг в глубине черной бездны мелькнула рука, очень яркая, золотистая, описала полукруг и опустилась. В то же мгновение Ким метнулся, переступил порог. Колено его скользнуло по углу стула, он застыл с пересохшей гортанью, наморщил влажный холодный лоб, представил себе грохот упавшего стула, шагни он на миллиметр дальше. Глаза его привыкли, темнота посветлела. Лидия Кирилловна лежала справа на широкой красного дерева кровати. Голова ее в бигуди была обвязана платком. Она спала, полуобернувшись к стене, посапывая и причмокивая. Обе руки ее покоились поверх одеяла. Катя спала на узком диванчике возле окна. Лунные полосы переламывались, опускаясь на нее со стены. Катино лицо и плечико, перетянутое шелковой шлейкой, обнаженное сбившимся одеялом, были нежно-золотистого цвета.