Самое трудное было выжать из Генки еще денег, но я справился и приобрел на них: три противогаза, палатку, котелок и еще один дозиметр.
Пока устанавливал в комнате палатку - весь взмок. Не легкое это дело - возиться с палаткой в противогазе. Хотел закурить, но, посмотрев на обглоданную девятиэтажку, передумал.
Начало смеркаться. Скоро должен был подъехать клиент, и я уже хотел выйти на лестничную клетку, что бы встретить его там и заодно покурить, когда на улице послышался какой-то шум. Я осторожно выглянул из-за подоконника.
Между машинами, в сторону продуктового, пробирался невысокий человек в противогазе, химзащитном костюме и с автоматом в руках.
– Эй, - я чуть-чуть приподнялся над подоконником.
Человек замер, обернулся и дал очередь из "калаша" в мою сторону. Пули вгрызлись в бетон на два метра правее и выше моей головы. Я упал на пол.
– Господи! Что я натворил!
Следующей мыслью было вызвать милицию. Я даже потянулся за мобильником.
– Ага. Щас. Вызовет он, - я откатился подальше от окна и пополз в сторону двери. Выстрелов больше не было.
Полежав минут пятнадцать, я и сам уже собирался идти к двери, когда в нее постучали. Клиент. Принесла его нелегкая. Я открыл. В квартиру ввалился сияющий, на все 25 Ватт, мужик, лет сорока. Я тут же надел на него противогаз, после чего он издал восторженный вопль. Я опасливо покосился на окно.
Мне опять перестала нравиться эта затея, но, увидев в руках у клиента цветные бумажки европейских денег, я обвел комнату рукой, как бы приглашая ее осмотреть. Мужик издал еще один восторженный вопль и подошел к окну. Он, сначала подергал рукой осколок стекла, застрявший в бывшей когда-то белой, раме. Потом он потыкал пальцем по центру окна. Он, наверное, думал, что "пейзаж" за этим окном нарисованный.
О-у, - издал он, теперь удивленный, возглас.
Клиент осмотрел все причиндалы для экстремального отдыха. Посокрушался отсутствием мангала. Удовлетворенно хмыкнул в ответ на вопрос: - "а вы что, крыс на мангале жарить собираетесь?" Отсчитал пять двадцаток Евро и был таков.
Я, отдуваясь, снял, наконец, противогаз и поспешил выйти вон из квартиры.
Звонков оказалось неожиданно много. Правда, не все клиенты решались прийти на встречу. Почему? Шут их знает. Но зато те, кто приходил, оставались довольны. Образовалась, даже, небольшая очередь и мне пришлось применить все свои, недавно приобретенные, навыки застольной дипломатии, чтобы ни один из клиентов не сорвался с крючка.
Подоспели и интернетовские клиенты. Как я радовался, когда Серега показал мне внушительный список из циферок и закорючек, оказавшимися "аськами" и "емейлами" потенциальных клиентов. Бизнес процветал. Я даже начал закупать кое-какие продукты, предварительно согласовывая все детали с клиентами.
Но "хорошо - долго не бывает". Эта мысль мне пришла в голову, когда я приехав проверить, выехал ли очередной постоялец, который отвалил две штуки Евро за две недели "шашлыков", я обнаружил его труп с дыркой в голове, что характерно, лежащий у окна. Да. Дела. Как говорится, каблуки следующего клиента уже стучат по лестнице, а тут такое! Не долго думая, я перевалил покойника через подоконник. Внизу бухнуло. Я встретил нового экстремала, потом, переодевшись и приняв у Генки душ, еще минут десять ходил под своими окнами, где, ничего не подозревающие мамочки, катали в колясках, розовощеких малышей, дожидаясь своей очереди на молочную кухню.
Не думаю, что это как-то связано с этим случаем, но вскоре поток клиентов начал иссякать. То ли клиентская база подошла к концу, то ли еще чего. Но новые клиенты почти не появлялись, а старые, не возвращались. Наверное, задумались, наконец, о своем здоровье или болели. Я, вон, два месяца провалялся в больнице. Капельницы, переливания крови, пункции и все такое. А денег сколько ушло!
Я закурил. Под котелком весело потрескивали полешки. А мне было не весело. Меня душил депресняк. Отпускало только тогда, когда звонил дочке, в Америку. А было это все реже и реже. Деньги заканчивались. Все. Надоело мне жить по чужим хатам. Домой захотелось. Вчера я вставил здесь и на кухне новые стекла, заделал щели и вот сижу, пью водку. Один. И Петрович, и Генка не дураки - в такую гадость лезть. На следующей неделе, может быть, заделаю окна кирпичом.
Нырнув в палатку, я включил фонарик и стал читать книжку, периодически разглядывая фотографии, да так и заснул в пьяных слезах.
Проснулся я от гнусного писка электрического будильника. Еще не продрав глаза, встал, сунул ноги в тапочки и, включив по пути бра, поплелся на кухню. Что называется, поднять, подняли, а разбудить, забыли. На автопилоте налив из-под крана треть чайника, (чтобы быстрее закипел) я привычным движением повернул ручку плиты, одновременно нажав кнопку электроподжига, и отправился курить на лестничную клетку. Справившись с замками, я открыл дверь и шаркнул ногой. Тапочек полетел с пятнадцатиметровой высоты, а меня, стоящего в трусах и майке, обдало ледяным ветром. Я посмотрел себе под ноги. Коридора не было, лестничной клетки не было. И впереди, то же, ничего не было. Кроме руин. Я попятился и осторожно закрыл дверь, будто боясь, что и она последует за тапочком. Затравленно оглянулся. В окне напротив, перед зеркалом крутила попой та самая девушка, а по радио мурлыкала очень подходящая эротическая музычка.
ДА БУДЕТ СВЕТ!
Не знаю, кто как, а я лично этой 'проблемой 2000' никогда особо себе голову не забивал. Ну, появлялись в Интернете или в газетах время от времени статьи-страшилки на эту тему, ну, выступали по телеку эксперты-чревовещатели с прогнозами-предупреждениями. Но ведь сейчас о чем только не говорят. То атипичная пневмония, то глобальное потепление. Вон один кекс договорился до того, что вскоре Гольфстрим отвернет от Европы, и вся она покроется многометровым слоем льда, и обезумевшие европейцы кинутся в Сибирь, ставшую к тому времени средиземноморским курортом. Смешно, право слово. Единственное, что меня беспокоило - это какой-нибудь вредоносный вирус, который уничтожит плоды моей многолетней работы на компьютере.
Хиханьки хиханьками, а, видать, засела мыслишка-то где-то в подкорке. Может быть, я законченный параноик, но уже с утра тридцать первого я чувствовал себя не в своей тарелке. Не то чтобы я всерьез ждал, что в двенадцать ноль-ноль сглючат все компьютеры в командных центрах всех ядерных держав, но внутри моего обычно стойкого ко всяческого рода психозам организма что-то свербило. Знаете, так бывает, когда ты уже заболел гриппом, но еще ничего об этом не знаешь.
А народ-то вокруг - ничего. Уже с утра Новый год празднует. Сосед Витька вон уже второй раз в магазин побежал. Хотя, может быть, это такая защитная реакция? От стресса. Да нет, он и в прошлом году так заранее наклюкался, что поздравлять нас с женой в девять вечера пришел с кусочком тортика, бенгальским огнем и обязательными тремя стопками своего любимого 'Белого аиста' на подносе. Пришлось совместить проводы старого года на упокой и Витьки до его холостяцкой квартиры. Сам он к тому времени идти не мог, так как ноги у него заплетались почище, чем у того аиста.
Ну вот, салаты разложены, бутылка вина откупорена и тысяча девятьсот девяносто девятый уже топчется в ожидании панегириков. И тут первый сюрприз - наш горячо любимый президент, трезвый на этот раз, как ни странно, объявляет о своей отставке.
Не скажу, что это огорошило так, как это было в восемьдесят втором, когда умер Брежнев. Все-таки ждали, ждали. Но стало не до всяких там '2000'. Вот значит как. В прошлом году пьяного Витьку провожал, а теперь президента.
Звук курантов потонул в радостных воплях и канонаде китайской пиротехники за окном. И… выключилось все, что могло выключиться. Смолк телевизор, так и не взяв первой ноты праздничного шоу. Перестал утробно урчать холодильник. Свет само собой, погас. Поперхнулся и затих радиоприемник на кухне, а это значило, что и в Останкино те же дела. Это уже серьезно!
В наступившей темноте я мог различить лишь светлое пятно белоснежной Олиной кофточки, специально купленной к Новому году. Подошел к окну и отдернул тяжелые плотные шторы. Это дало хоть немного света. Энтузиазм трудящихся, без устали посылающих в небо одну ракету за другой, позволил и двору, и близлежащим улицам не заметить в момент погасших фонарей.
– Весело, - Оля уже доставала с антресоли коробку с толстыми парафиновыми свечами.
– Романтично, - я прикурил от первой же зажженной свечки.
Вообще-то дома мне курить запрещалось, но в новогоднюю ночь мне делали исключение. А тут еще такое.
– Тебе какого салата положить? Крабового или 'мимозу'?
– Какой найдешь в этих потемках.
Мне отчего-то стало грустно. Эти новогодние огоньки-шмагоньки я и раньше никогда не смотрел, но все-таки отсутствие привычного фона угнетало.
Вообще-то дома мне курить запрещалось, но в новогоднюю ночь мне делали исключение. А тут еще такое.
– Тебе какого салата положить? Крабового или 'мимозу'?
– Какой найдешь в этих потемках.
Мне отчего-то стало грустно. Эти новогодние огоньки-шмагоньки я и раньше никогда не смотрел, но все-таки отсутствие привычного фона угнетало.
– Выпьем еще? - Оля сама потянулась за бутылкой вина.
Она у меня молодец! Никогда не унывает.
Чокнулись за здравие Чубайса (чтоб он шпротами подавился).
Попробовав того и этого, я откинулся на спинку стула и достал еще одну сигарету.
– Не слишком ли часто?
– Последняя, чесслово.
В коридоре послышался шум. Ага, ребятишки из семьдесят восьмой. Отстрелялись. И тут же в дверь постучали. Витек. Надо же, еще на ногах!
– Че случилось-то? - пробасил он с порога.
– А я почем знаю?
– Я думал, что в Интернете твоем уже что-нибудь написали.
– Ты что? Какой Интернет?
– Ах да.
Пожевав еще маринованных венгерских огурчиков, я поплелся курить на лестницу. Праздничный лимит домашних перекуров был исчерпан. Спустившись к мусоропроводу, я уставился в окно, выходящее на улицу. Девятиэтажка напротив была полностью погружена в темноту. Не горели окна и в домах через улицу. А чего я, собственно, ожидал?
Дело было вечером, делать было нечего. Мы с Олей оделись и вышли во двор, чтобы на халяву слиться в экстазе с гражданами, потратившимися на новогодний 'огнестрел'.
Когда 'цыпленок табака' занял в желудке наиболее оптимальное место и был не прочь разделить свое убежище еще с парочкой кусочков яблочного пирога, мои онемевшие пальцы пригрозили перестать гнуться по велению своего хозяина. Пора домой.
Мы обогнули ракушки и, стараясь не съехать с обледенелой тропинки, направились к своему подъезду. По улице, выхватывая фарами из темноты одиноко кружащиеся снежинки, медленно ехал милицейский уазик. Отчего-то вдруг мне захотелось залечь за кустом и зарыться в снег. Говорю же, параноик!
– Что будем делать? - я отодвинул тарелку и поудобнее расположился на диване.
Вместо ответа Оля подошла ко мне и, наклонившись, запустила свою руку мне… Ну, сами понимаете, остаток ночи мы не скучали.
Утром все было по-прежнему. Молчал телефон, тупо уставился в стену своим онемевшим экраном телевизор, молча дулся у себя в углу обиженный компьютер. Может, это и к лучшему? Теперь у меня будет время почитать какую-нибудь из пылящихся в шкафу книг, которые из магазина депортировались прямо туда.
К трем часам строчки перед глазами принялись отплясывать тарантеллу, и я, перекидав кое-что из холодильника на балкон, отправился в овощной за картошкой, и в булочную за свежим хлебом.
Булочная на углу оказалась закрыта, а возле овощного толпился народ. Чувствовалось, что большинство пришло сюда не на заготовку даров подмосковных полей, а чтобы восполнить тот минимум общения, который обычно восполняет 'голубой экран'.
Отыскав, наконец, в людской каше конец очереди, я пристроился за Василичем из седьмого дома и закурил.
Что-то меня сразу насторожило. Очередь как очередь. И все-таки что-то было не так. Как будто у единого людского организма, в который обычно превращается толпа, тоненькой иголкой задели нерв. Это было не похоже на то истерическое состояние многометровой людской колонны середины восьмидесятых, когда в борьбе за 'стенку' или персидский ковер не помогали даже намалеванные на ладони номера. Что-то другое.
Общее состояние передалось и мне. Послушав минут десять подборку 'лестных эпитетов', которыми награждали и Чубайса, и Лужкова, я махнул рукой и пошел домой. Меня встретила Ольга, кутающаяся в тонкий плед. Весь оставшийся день был посвящен утеплению окон и инвентаризации всего, во что можно было завернуться, и чем можно было накрыться.
Второго числа ничего не изменилось. И булочная снова закрыта, и у овощного та же 'пестня', что и вчера.
Развернувшись в сторону дома, я чуть не столкнулся с Василичем, тянущим за собой тяжелогруженые санки.
– Ты чего вчера так быстро слинял? - он остановился и поправил сползающий с санок мешок.
– Да ну…
– Зря. Я тоже не дождался, но потом на рынок пошел. Там цены, конечно, запредельные, но народу поменьше. Картоха, правда, уже по полтиннику за кило. А теперь вот с оптовки соль, сахар и крупу тащу. Но туда не ходи, народу не меньше, чем здесь. Просто там у меня кореш торгует. Загляни лучше на рынок.
Я почесал кончик носа и, воспользовавшись советом Василича, направил свои стопы на рынок.
Цены были просто аховые. Картошку меньше чем по сто рублей за килограмм найти не удалось. Пакет манки или пшенки стоил шестьдесят пять, а буханка хлеба с колес 'тянула' на тридцать пять целковых. Но больше всего отчего-то цены взлетели на консервы.
Истратив на покупки все подаренные братом и его женой деньги, которые все еще болтались в моем кармане в подарочном конверте, я с испорченным настроением вернулся домой. Даже моя неисправимая оптимистка, встретившая меня в дверях, услышав новости о неудачном походе за продуктами, сразу помрачнела.
– Ты же знаешь, что у нас в стране, если чего подорожает, обычно обратно уже не дешевеет, - Оля поставила сумки к балконной двери.
На следующий день электричества так и не дали. Больше всего напрягало отсутствие каких-либо новостей по этому поводу. На улицу я так и не пошел. Забрался ногами в кресло и дотемна читал Ремарка.
Только к обеду четвертого числа мне пришла в голову идея покрутить свой транзисторный радиоприемник. Отсутствие на коротких волнах хотя бы чего-нибудь франко- или турецкоговорящего оптимизма не внушало. Читать не хотелось. Какое тут чтение, когда зуб на зуб не попадает!
Отправившись утром пятого на поиски продуктов, я встретил на лестнице Витька, который тащил подмышкой какую-то бочку.
– Буржуйка, - пояснил он. - Приходи ко мне греться, только не с пустыми руками. Топливо захвати, - заговорщицки подмигнул он.
По дороге к рынку я все думал. Что он имел в виду? Спиртное или на самом деле дрова?
Что-то съестное мне удалось раздобыть только в маленьком магазинчике за МКАД. Так что домой я возвращался уже в темноте. Впрочем, благодаря этому удалось безнаказанно разломать деревянную горку на детской площадке в одном из дворов. Ведь сорокоградусного 'топлива' не было даже за городом.
Из-за одного из гаражей доносились звуки, заставляющие подумать об… В общем похоже кого-то насиловали.
Я как-то в молодости мечтал отбить у насильника какую-нибудь шикарную блондинку, которая бы потом отдалась бы своему герою-спасителю. Но когда это было?
Вздохнув, положил сумки, бросил в снег доски от сломанной горки и, выбрав самую увесистую из них, шагнул за угол.
Один хороший удар доской по голове сразу решил все проблемы. Только благодарить меня никто не стал. Девчонка быстро вскочила и мигом исчезла из поля моего близорукого зрения. Ну что же, я не в претензии.
Весь следующий день мы с Витькой посвятили заготовке дров. Однажды нам даже пришлось бросить деревяшки от разобранных подмостей и спасаться бегством сначала от сторожа стройки, а потом от его собаки.
Рождество мы встречали у Витькиной буржуйки, лопая Витькину же тушенку. Свои-то продукты уже кончились.
– Держи, - вытерев рот салфеткой, я протянул ему пачку сторублевок.
– Кому теперь нужны эти бумажки? Потом отдадите.
– Как?
– Как, как… Нату… Натуральным обменом, - сосед ухмыльнулся и как-то нехорошо так посмотрел на Ольгу.
На следующий день мы с женой перебрались обратно в свою квартиру. Я сходил к Витьке за своей долей дров и, отсоединив плиту от газовой трубы, принялся разводить костер под вытяжкой. Правда, приходилось периодически выходить из кухни подышать. Вернее, периодически заходить на кухню погреться. На ночь костер вообще затушили.
Восьмого я отправился в дальний поход к ближайшему гипермаркету. Может быть, там, в подвалах еще осталась еда?
Моим мечтам, как ни странно, суждено было сбыться. Еще подходя к спуску в подвал, я заметил в темном проеме отблески света факела. Народ растаскивал все, что осталось, по лестнице вверх и грузил на легковушки и грузовики.
– А тут охранника надысь шлепнули, вот и осталось, - ответил на мой немой вопрос мужичок в шапке-ушанке, перекладывая с плеча на плечо мешок с мукой.
Мне досталось только несколько упаковок с макаронами, банка томатной пасты и коробка мюсли. И то хлеб.
Решив на всякий случай пошарить по торговому залу, я поднялся по мертвому эскалатору на второй этаж и побрел между едва угадывающимися в сгущающихся сумерках прилавками, на которых лежал снег, занесенный сюда через разбитые стекла огромных окон.
Споткнувшись о какую-то коробку, я нагнулся, и моя рука ухватилась за что-то мягкое.
– Отдай, - донеслось из темноты. - Мое. Я раньше нашел.