Вот Андрею Леонидовичу например было жалко всех в отличие от Серафимыча, который сокрушался о нерепрезентативности тридцати 7,62-миллиметровых в рожке 'Калашникова'. Мол, по олимпийцам надо было садить и только. А что? У нервно жующих на лбу было написано - 'Олимпийцы'? Там, похоже, все отметились в тот раз. И жители (вернее доживатели) заводского района и доходяги с Северного порта, да и поселковые тоже. Сам Андрей Леонидович этого не видел. Он в те роковые минуты по счастливой случайности ползал за углом бывшего аквапарка, между телегами и коровьими копытами и собирал рассыпавшиеся колоски и зернышки. А что еще прикажете делать хилявому профессору, способному ударить разве что по рукам после многочасового, бесплодного спора, в результате которого раньше рождалась истина, а теперь могла родиться прободная язва. Зато уже через полчаса они с ныне покойной женой уплетали изумительную, клейкую овсяно-гречнево-пшенную кашу, а вот дурачок Пашка, раззявившийся на Бондарчуковскую батальную сцену, донес до дома одну пыль-труху.
– Леониды-ы-ыч, - Серафимыч то ли от нетерпения, то ли от холода приплясывал на одной ноге, - Леонидыч. Жив курилка. А мы тут уже ставки делать начали.
Костромской только махнул рукой.
– Все бы тебе ставки делать. Ничему-то тебя жизнь не научила. Вон в прошлом году еще и 'Донкино' не проехали, а ты уже дневные харчи продул. Хорошо еще под копейку зампредовскую с поля на две горсти пшена ветром надуло, а то присоединился бы ты со своею бабой к моей Катерине.
– Да уж. За ту пшеничку я тебе, Леонидыч, по гроб жизни благодарен буду. Че хош для тебя…
– Ладно, ладно. Пошли. А то электричка минут через сорок уйдет, а нам еще до 'Баяна' дойти нужно, - Костромской закинув за спину пустой рюкзак, засеменил через пустой двор к 'Осенней' улице, упирающейся в когда-то очаг масскультуры, а теперь рассадник оптимизма - сборный пункт 'кормильцев' - кинотеатр 'Баян'.
Заснуть под мерный стук колес Костромскому мешала масляная лампа, которая, раскачиваясь на вбитом в стенку вагона гвозде, периодически пыталась сбить с его головы картуз, доставшийся профессору в наследство от соседа Витьки, нырнувшего поза-позапрошлым летом в затоне за судаком, да так и не вынырнувшего обратно. Хорошо еще, что голова у соседа была меньше профессорской. Благодаря этому, сковырнуть картуз было не так-то просто. Собственно из-за этого Андрей Леонидович с ним и не расставался - ни летом, ни зимой. Точно влитой, картуз не спешил покидать его голову - ни после многочисленных ударов по нему коварных веток, постоянно норовящих причесать всех снующих по лесам 'кормильцев', ни после попадания в этот самый картуз шальной пули, прилетевшей невесть откуда во время 'охоты' за картошкой. Да, были еще так недавно в лесах картофельные поляны, бережно взращиваемые энтузиастами-романтиками. Теперь их нет - ни романтиков, ни полян.
– 'Нэрэнтабэлно', - говорил Ваха.
А 'охотой' увлекательно-адреналиновый процесс сбора картошки называли из-за того, что выследить и в буквальном смысле поймать этот подарок американских индейцев, надо было в максимально короткий срок. Чуть зазевался - и жуй распадающуюся на глазах ботву. А то и ботвы не оставят. А если загодя обнаружишь такую поляну - наматывай восьмерки вокруг нее. Потом цап. Или пан или не жрал. Вот вовремя такого 'цап' Андрей Леонидович и поймал пулю в свой картуз. От хозяина ли, от таких же охотников - агроном его знает. На картофельную охоту профессор стал ходить два года назад, когда остался один. Раньше смысла не было - все равно до дома картошку не донести. Она уже через десять - двадцать минут превращается в воду и мучнистые белые комки, а до дома довозишь несъедобную, серую слизь.
– Леонидыч, - прервал его воспоминания самоотставной полковник артиллерии - Игорь Серафимович Захарьев, - ты ведь профессор? Ты нам вот чего скажи. Мы, пока ты сегодня утром телился, вот о чем у подъезда с Петровичем поспорили. Этот кирдык сам приключился или нам его правительство устроило?
Костромской, дернувшись, прикусил язык, который до этого в задумчивости жевал (была у него такая привычка).
– Не-а. Олигархи это. Рыжая сволочь тогда у них верховодила. Он во всем виноват, - как всегда рубанул Петрович, за эту свою привычку резать правду-матку проследовавший от должности начальника троллейбусного парка, транзитом через должность зама отдела кадров парка таксомоторного, к скромному посту на вахте овощной базы. Головокружительная карьера надо сказать. Зато семья до сих пор в полном составе. Овощи последними стали подвержены той чуме разложения, что поразила сначала мясные продукты, потом рыбные, злаковые и далее по списку.
– А по-моему, это было одно и тоже, - вступил в разговор Антон, присоединившийся к ним уже в вагоне.
– Да ты-то куда? Ты тогда еще под стол пешком ходил, - Серафимыч как всегда был безапелляционен.
– Какой стол? - обиженно пробубнил Антон, - я уже школу тогда закончил. Мы ведь перед выпускными, аж в марте с друзьями во время той жары купаться пошли. Радовались еще. Раз новый год без снега хреновым был, так хоть купальный сезон в виде компенсации в марте откроем. А потом эта… Помню батя, царствие ему небесное, прибегает с кухни с полуразложившейся вырезкой. 'Я говорил тебе олух мясо в холодильник положи…' А у самого эта вырезка - в руках на кусочки разваливается. В магазин побежал - скандалить. А в магазе-то - народ на ушах стоит. Я тогда на балкон покурить вышел. Смотрю вниз - бегают чего-то все, суетятся…
– Да. И сейчас вспоминать неохота, - Петрович, поерзав задницей, устроился поудобнее, - мы в ту первую ночь у себя на базе таку-у-ую осаду выдержали. Сутки от толпы отбивались, чем могли. Хорошо сантехник Климкин ход через канализацию показал. Что я тогда пережил. Мои-то дома одни сидели. Это позже тайными тропами все своих домашних привели. Кое-кто ружьишки с собой прихватил. Месяц жили - как у Христа за пазухой. А потом, жарче стало и капуста и картошка с морковкой враз развалились.
– И не говори, - подал голос незаметно для всех подсевший к ним начальник электрички Абрамцев, - теперь и зимой все разваливается. А первые три года хоть свежее выращенное и заколотое хранилось…
– Да какая теперь зима, - махнул рукой Петрович, - вон январь месяц, а минус, только один раз ночью был.
– Ну что Леонидыч? Твоя мысля какая?
– А я чего? Я не по этой части, - Костромской скривился. Ему было противно врать. А что делать?
– Мы ведь в институте бионанороботов разрабатывали.
– Это чего за звери такие?
– Не звери. Бактерии. Всякие управляемые хламидии и инфузории в туфельках, - Серафимыч заржал.
– Типа того, - Андрей Леонидович облегченно вздохнул, - единственный можно сказать его приятель отвлек внимание всех присутствующих на себя. Костромской был благодарен ему за это.
– А я думаю, это америкосы, - Антон злобно сверкнул глазами, - это ведь они СПИД по миру запустили. Вот и в этот раз они нас угробить задумали, но опять лоханулись. У них-то крантец - раньше нашего настал.
– Ну да. Опять мировая закулиса, масонские козни, - Абрамцев махнул рукой.
– А что? - Антон начал петушиться и стрелка, измеряющая градус дискуссии, медленно, но верно поползла через шкалу криков и ругани к запредельным делениям мордобоя.
Но Андрей Леонидович уже не слушал их.
Что же Антон, пожалуй, не так далек от истины. Именно в США были проданы материалы исследований их института. Именно туда уехали несколько ведущих сотрудников из его группы. Ведь тогда им почти удалось стабилизировать неустойчивые ферменты биокатализаторов, которые ранее распадались при повышении температуры. Но обкатать технологию, проверить ее временем им не удалось. Свернули финансирование. Костромской считал, что уж в штатах-то проблему решат. Не решили. В одном Антон скорее всего неправ - злонамеренного в действиях заокеанских ученых и политиков не было. Намерения наоборот были благими. Но этими 'Благими намерениями' - известно что выстилают. Возможно хотели быстро накормить весь мир. Хотели как лучше. И ведь получалось сначала. Сконструировали такие сорта тропических фруктов, которые за месяц вырастали даже на крайнем севере. А уж в Африке снимали по три, четыре урожая. Чем не решение глобального продовольственного кризиса? Но пока решили только демографический. Перенаселение планете явно не гро…
Противно заскрипели проржавевшие рессоры. Лязгнули сцепления вагонов. Электричка резко остановилась и злопамятная масляная лампа все-таки отвесила ему напоследок увесистый подзатыльник.
Народ высыпал из вагонов и рысью рванул в сторону уже во всю машущих серпами и косами местных.
– Надеюсь на этот раз обойдется без приключений, - Андрей Леонидович, схватившись за поясницу, стоял посреди качнувшегося вагона. В углу загоготали. Он конечно не ожидал искреннего сочувствия и ободряющих возгласов в ответ на историю с яичницей. Но такого веселья…
Противно заскрипели проржавевшие рессоры. Лязгнули сцепления вагонов. Электричка резко остановилась и злопамятная масляная лампа все-таки отвесила ему напоследок увесистый подзатыльник.
Народ высыпал из вагонов и рысью рванул в сторону уже во всю машущих серпами и косами местных.
– Надеюсь на этот раз обойдется без приключений, - Андрей Леонидович, схватившись за поясницу, стоял посреди качнувшегося вагона. В углу загоготали. Он конечно не ожидал искреннего сочувствия и ободряющих возгласов в ответ на историю с яичницей. Но такого веселья…
После десяти минут подколок и насмешек наконец воцарилась относительная тишина и Костромской уже было собрался духом сказать что-нибудь язвительное в ответ, когда одна из стенок вагона лишилась знатного куска, а висевшая напротив лампа-обидчица брызнула своим содержимым на голову наиболее шумного 'кормильца'. Все тут же плюхнулись на пол, а Антон, засунув драгоценный мешок с зерном под живот, уже таращился сквозь щель между досками на происходящее снаружи. А снаружи их электричку нагоняла телега, запряженная двумя довольно упитанными коровами, на которой был установлен, музейного вида, пулемет ДШК. Еще несколько коров с ездоками на хребте пересекали путь их тепловозу. Антона это нисколько не удивило. Наездников на коровах и коров запряженных в разнообразные транспортные средства он встречал и раньше. Быки встречались реже. Дело в том, что коров-то еще сумели спасти. Народ, сознавая их ценность порой отрывал как говорится последнее от себя. Подкормить лошадей никто не озаботился. Как и собак. Поэтому, те из них, кого не порезали в первые месяцы сдохли с голоду чуть позже. Вместо ездовых собак кстати использовали свиней, овец и коз.
Антон присвистнул увидев другое. Все нападавшие были вооружены новеньким автоматическим оружием (не считая антикварного пулемета), а их предводитель на черном быке так вообще держал наперевес навороченный винторез, со всевозможными прицелами, в том числе и лазерным. А если учесть, что конников (точнее коровников) было не менее двадцати - у Абрамцева с его хлопцами не было шансов. Как и у всех 'кормильцев'.
Тем временем обладатель снайперки швырнул перед тепловозом самодельную шашку. Черт ее знает из чего она была, но рвануло прилично. Костромской с опозданием затыкая звенящие уши, успел лишь заметить, как дальняя стенка, а затем и пол вагона, стали потолком.
– 'Только не зерно..', - мелькнула тревожная мысль, оборванная деревянной стойкой.
Чем-то теплым, влажным и шершавым провели по его щеке. И тут же шумно выдохнули прямо в лицо. Костромской приоткрыл левый глаз. Неподалеку на буренке лихо гарцевал усатый абрек.
– Зачэм ми его тащим? Надо било убыт эго каки асталных.
– Неа. Слишком уж рожа у него умная, - сидевший на проявившей интерес к Костромскому корове рыжий громила крутил в руках искореженные профессорские очки.
– Базара нет, - подвели черту под спором откуда-то сверху.
Открыв второй глаз, Андрей Леонидович обнаружил себя перекинутым через самодельное седло, притороченное к тому самому черному быку.
– О. Очухался. Чудик. Кто же тебя учил рассыпуху в рюкзаке таскать? Ботва ты ботаническая.
– Зерно. Опять, - профессор застонал, - пропала каша-ассорти.
– Позна пыт баржом. Уха-ха, - абрек подмигнул ему и пришпорив корову, ускакал вперед.
Костромского охватила какая-то отчаянная злость. Перед его носом, в кармашке разгрузочного жилета седока ласковой коровы, мирно покачивалась граната неизвестной профессору системы. Впрочем гранаты всех систем были ему неизвестны. Костромской скосил глаза на набивающего трубку командира 'ковбоев' и пятьдесят грамм тротилового эквивалента перекочевали к нему.
– Надо за что-то дернуть, - Костромской отделил что-то от чего-то и не долго думая, сунул обе части за пазуху курильщику. Трех секундная пауза и его сосед по седлу, скатившись от неожиданности с быка, уже копошится в пыли, хлопая себя по животу и по бокам. Андрей Леонидович, чуть не упав вслед за ним, попытался закинуть правую ногу на спину быку и, совершая нелепые движения руками, со всей силы саданул племенному промеж глаз. Животное, не выдержав такого обращения с собой, скакнуло вперед. Сзади бабахнуло. Костромскому обожгло плечо. Досталось однако не одному ему, потому что и без того припустивший бык, резко ускорился. Сзади снова бабахнуло. Уже сильнее. И вслед болтающемуся как мешок с дерьмом профессору, донеслось пронзительное 'Му-у-у' израненной коровы, которое слилось с хриплым 'А-а-а' ее наездника.
Еще минут десять черный бык, позже при ближайшем рассмотрении и в более спокойной обстановке оказавшийся просто коровой необычной породы, массировал его ребра. Потом, видимо выдохшаяся буренка, перешла на рысь.
Управлять коровой оказалось легче, чем он думал. Потянешь за левый рог, одновременно лягнув ее в левый бок - повернул налево. Так же и с поворотом направо. Ударил обеими пятками - поехали, потянул за оба рога - остановились. И никакого тебе выжатого сцепления, поворотников и ключа зажигания!
К вечеру он уже въезжал на окраину города. На его счастье уже стемнело и до своей девятиэтажки Андрей Леонидович добрался без приключений. Спешившись, он взял корову под уздцы и повел в свой третий подъезд. Она почти не сопротивлялась. Только на небольшой лесенке перед лифтом ему пришлось слегка подтолкнуть животное. Не раздеваясь и не выпуская поводьев из рук, Костромской рухнул на диван.
Один выстрел из дробовика и просунувшаяся сквозь огромную брешь в хлипкой входной двери рука, ловко щелкнула собачкой и открыла замок.
– Все бы тебе Леха патроны тратить. Я бы и так бы эту дверь… О! - два 'синих берета' стояли в дверях гостиной и во все глаза таращились на корову, мирно пасущуюся у телевизора.
От голода сводило челюсти. После каждой встречной-поперечной кочки пульсирующая в плече боль оборачивалась маленьким взрывом. Все это мешало собрать воедино разбегающиеся мысли. А подумать было о чем.
– За какие такие грехи его схватили? Жил себе, жил. Ниже травы, тише воды. И на тебе. Стоп. Может эти 'синие береты' как-то со вчерашними, из первой коровьей армии, связаны? Вон и буренки запряженные во дворе стоят. Правда и лошади тоже.
Грозящая развалиться на ходу 'буханка', влетев в ворота резиденции борцов с каннибализмом, так и не позволила профессору найти ответ ни на этот, ни на другие вопросы.
В расположившемся в здании бывшего Сбербанка штабе 'Синих беретов' царило необычное оживление. Из подъезда выносили какие-то ящики и складывали их в грузовое отделение, стоящего у ворот 'Тигра' - отечественного варианта заокеанского 'Хаммера'. Другие же ящики размером побольше, аккуратно снимали с телеги и как младенцев бережно несли в обратном направлении.
Костромской, подталкиваемый своими конвоирами, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Пройдя по непривычно чистой ковровой дорожке, устилающей длиннющий коридор, вся троица уперлась в двустворчатую обитую кожей дверь. Тот, которого звали Лехой, указал профессору на мягкое кожаное кресло и тот час скрылся за утыканным заклепками произведением искусства. Минут через пять второй конвоир, откуда-то узнавший, что 'пора', встал и, взяв Андрея Леонидовича за локоть, подтолкнул его к двери, при этом совершенно не обратив внимания на перекошенное от боли лицо профессора.
Они, проследовав через настоящую приемную с настоящей секретаршей, вошли в настолько шикарный кабинет, что у повидавшего многое профессора, пожалуй и не нашлось бы восторженных эпитетов, чтобы описать его убранство. Костромской ожидал увидеть здесь обвешанного орденами и медалями седого генерала. Ну, или лощеного господина в дорогом костюме и с десятью перстнями на растопыренных пальцах. Но за массивным, дубовым столом сидел майор в обычном камуфляже, коротко стриженный и молодой.
– Садитесь, - все такие же кожаные кресла синхронно скрипнули и вновь воцарилась тишина, так и не нарушенная, ни плавно закрывающимися дверьми, ни шагами, ни другими посторонними звуками. Двойные стеклопакеты, кожа, ковры, отрабатывая вложенное в них, ловили запретный шум в свои статусные объятия.
Еще пару минут и он уснет в этом мягком логове. Поспать-то ему удалось - едва ли больше трех-четырех часов. А ведь еще минут десять назад в 'буханке', в которой его сюда везли, профессора трясло крупной дрожью. Что значит обстановка.
– Расслабляет, - будто угадав его мысли, произнес майор, глядя на сражающегося со сном профессора, - ничего. Сейчас кофейку попьем и за дело.
– Мне бы поесть чего-нибудь и плечо перевязать, - неуверенно произнес Андрей Леонидович.
– Но и от кофе не откажусь, - поспешно добавил он.
– Сосновский, - майор два раза нажав какую-то кнопку, лишь со второй попытки получил ответ, - во сколько у нас там возвращается южный продотряд?